За тридевять планет - Георгий Попов

— Да, оттуда… С планеты Земля, — сказал я и сделал долгую паузу.

Сашка перестал тыкать пальцем и впился в меня взглядом. Федька и Гоша переглянулись. Они готовы были подвергнуть мои слова сомнению. Но корабль…

Он стоял рядом, поблескивая боками, — факт налицо, как говорится. Словам можно верить и не верить. А фактам не верить нельзя. И мальцы-огольцы поверили. Поверили и пришли в восторг.

— Ну, это мы зовем планету Землей… А у вас она известна как Голубая звезда. Вот она, дорогуша, почти над нами… — И я тоже ткнул пальцем и принялся рассказывать.

И вот что любопытно в высшей степени. Известно, что мы, земляне, не жалуем свою планету. Мы ее топчем, режем, взрываем, изводим леса, загрязняем или уничтожаем начисто реки, отравляем воздух всякой дрянью, так что потом самим тошно бывает дышать тем воздухом, плюем на нее, как плюют на что-то такое, что не стоит нашего внимания… А там, в том царственном сосновом бору, перед теми чудесными мальцами-огольцами, — о, там я рисовал совсем другие картины.

Я сказал, что планета Земля лучшая из планет.

Лучшая из лучших, так сказать. Ученые произвели точный подсчет. Оказалось, во Вселенной сто тридцать миллиардов планет с высокоразвитой цивилизацией.

Я, Эдька Свистун, не сомневаюсь, что первое место среди них принадлежит нашей Земле.

Какие города — улица к улице, дом к дому, ну загляденье, да и только. А села — это настоящие оазисы современной культуры, и созданные-то, кажется, лишь для того, чтобы люди жили и радовались, особенно зимой, когда тишина и благодать разливаются по снежным равнинам.

Потом я говорил о равенстве и братстве, об успехах науки и техники, о замечательном согласии между людьми и народами. И приводил примеры, взятые из кинофильмов, и цитировал мудрые книги, то есть школьные учебники.

Когда я кончил, Сашка предложил:

— Об этом надо рассказать всем, всем, всем. Мы соберем на площади всех, всех, всех членов артели, вы подниметесь на трибуну и расскажете.

— Надо сообщить в Центр, пусть подключится и телевидение, — подал голос Федька.

— И пресса, — вставил Гоша.

— А вот этого…

Кстати, о мальцах-огольцах… Они заслуживают того, чтобы я рассказал о них подробнее. Тем более, нам и впредь придется иметь с ними дело.

Самым старшим был Федька, совсем не похожий на своего двойника-землянина. Многим доводилось видеть подсолнухи в пору цветения… Лицо Федьки чем-то напоминало такой подсолнух. Смотрел он исподлобья, набычившись, как бы сказали у нас, но вполне, вполне благодушно.

Впрочем, что касается благодушия, то в этом смысле его побивал Гоша. Он был на голову ниже Федьки и примерно на полголовы выше Сашки, но главное в лице… А лицо у него было если не совсем круглое, то определенно кругловатое — ну ни дать ни взять маска благодушия.

Зато Сашка… О, Сашка был настоящим человеком, как сказали бы у нас. Во-первых, он был смуглым и этим сразу отличался от своих дружков. Во-вторых, всегда носил какую-то сумку вроде планшета, набитую всякими книгами, главным образом, энциклопедическими словарями. А в-третьих, при всей серьезности и начитанности умел улыбаться, как Олег Попов. Как наш, земной Олег Попов, разумеется.

Но вернемся к рассказу.

— А вот этого как раз не надо делать, — сказал я и укоризненно посмотрел на мальцов-огольцов. — Пусть это останется нашей тайной… А? Ведь это здорово, когда у человека есть какая-то тайна. Представляете, никто не знает, а вы знаете… Здорово, правда?

— Дядя Эдуард, а это зачем? — спросил Федька.

— Как зачем? Да просто так. Чтобы интереснее было жить на свете. У нас на Земле тайнами, или секретами, владеют все люди, особенно девчонки. Каждая из них набита секретами, как огурец семечками.

— Но мы не девчонки, — заупрямился Сашка.

— Ну и что? У нас и мальчишки имеют свои секреты. И взрослые тети и дяди, даже министры и президенты… А у вас, то есть у нас, совсем особый случай. Нам с вами тайна не просто интересна, а прямо-таки необходима. Иначе…

— Что иначе, дядя Эдуард?

— Иначе я вынужден буду сейчас же улететь обратно.

Мальцы-огольцы переглянулись. Мои слова произвели на них сильное впечатление. Я ожидал, что они начнут задавать всякие глупые вопросы, ничего подобного. Здесь это, должно быть, не принято.

— Не раскроем? — сказал Сашка.

— Не раскроем! — глянул исподлобья Федька.

— Не раскроем! — вскинул вверх руку и расплылся в благодушной улыбке Гоша.

Это была своего рода клятва держать язык за зубами. Чтобы окончательно расположить к себе мальцов-огольцов, я разрешил им подняться в верхний отсек корабля. Первым залез я. Потом они стали по одному залезать ко мне и смотреть в иллюминатор. Спустившись вниз, я предупредил, чтобы в мое отсутствие никто из них и близко не подходил к кораблю.

— П-понятно! — угрюмо пробормотал Федька.

Мы пошли обратно в деревню. Не доходя немного, я предложил разделиться: вы, мол, ступайте своей дорогой, я — своей… Я объяснил это тем, что на всякий случай надо соблюдать конспирацию, хотя дело было не только в этом. Наступали сумерки, и прямо из леса я зашагал к заветному Фросиному окошку. А как читатель понимает, совершать подобные операции, то есть залезать в чужие окна, лучше без свидетелей.

III

— Это уж слишком! — сказал я, выходя из лодки.

— Мы по очень, очень, очень важному делу, дядя Эдуард, — подался вперед Сашка.

— Что за дело? Говори.

— Ваш отец приехал, — сказал Сашка и, глянув на дружков, вдруг смутился. — То есть не ваш отец, а отец здешнего Эдуарда Свистуна, но это все равно.

— Где же он сейчас?

— В конторе. У Ивана Павлыча. Они же старые знакомые. Еще по Отечественной.

— А-а, так и у вас была Отечественная?

— Была. А вы что, не знали?

— Откуда мне знать? Имейте в виду, я вообще ничего не знаю. С одной стороны, я знаю все. А с другой, я ведь ничего не знаю, ничего-ничегошеньки, как у нас говорят.

— П-понятно, — опять угрюмо пробормотал Федька.

Мы помолчали.

— Что ж, отец так отец. Давай отца.

— Он не один, — отчего-то нахмурился Сашка. — С ним какой-то дядька. На учителя похож.

По пути я попытался кое-что разузнать о бате.

К сожалению, мальцы-огольцы и сами ничего не знали.

Федька видел, как этот батя, Петр Свистун, директор школы, приезжал однажды к Эдьке. Но зачем приезжал и что у них был за разговор, — не имеет никакого понятия.

— Я думаю, этот приезд ничего не значит. Во всяком случае, отца вам опасаться нечего. Вот учитель… — сказал Сашка и почему-то вздохнул.