Раб лампы - Марина Серова

Кстати, номера-то оказались навесными, фальшивыми. Под ними были другие — чистенькие, не забрызганные грязью. Московские!

Я успела бросить только один взгляд на эту картину. Двое бритых оказались не такими уж медлительными и громоздкими, как можно было предположить. Один мгновенно встал в боевую стойку каратиста и попытался достать меня ударом правой ноги. Второй оказался еще оперативнее: он выхватил из-под куртки пистолет и, направив на меня, заорал:

— Лежать, сука, замочу!

Но выстрелил не в меня, а в Крамера, который сидел в машине. Хотя Вову, кажется, белобрысый потребовал взять живым. Пуля рассадила лобовое стекло и наверняка угробила бы Вову, если бы он сохранял прежнее положение. Но, на его счастье, он слишком впечатлился моим мастерским ударом, отчего и высунул в окно физиономию с всклокоченными волосами и выпученными глазами. Пуля всего лишь продырявила подголовник кресла.

После этого и худший идиот, чем мой Вова Крамер, понял бы, что из машины пора вываливаться — с прямой целью сохранить в целости и сохранности голову, задницу и прочие органы. Он открыл единственную уцелевшую переднюю дверцу — и плюхнулся в грязь, разбрызгивая жирные ошметки. Дальше наблюдать бултыхание г-на Крамера в грязи и водяных брызгах я не могла. Потому что один из амбалов накатил на меня, как на шарнирах, на коротких мускулистых ногах и выбросил вперед мощный, размером с недозрелый арбузик, кулак. Если бы он попал мне в лицо, то мне, несчастной хрупкой девушке, потребовались бы в лучшем случае услуги стоматолога и пластического хирурга, а в худшем я просто поступила бы на попечение патологоанатома. Но, к счастью, я не была ни несчастной, ни такой уж хрупкой. И потому я успела уклониться от наглого выпада. Дикая ярость вскипела во мне. Тем более — пока я тут барахтаюсь, может ускользнуть Аладьин, на которого я потратила столько времени.

А тут эти уроды мешают!

Ничтоже сумняшеся я ударила моего соперника в солнечное сплетение. Он молча отскочил и, приложив ладонь к животу, согнулся «крючком». Второй здоровяк, стрелявший в Вову, увидев, как я приложила его напарника, не стал мудрствовать, а просто прицелился в меня. Я упала и бросилась ему в ноги. Ничего иного мне не оставалось. Мой хитрый маневр сбил его с копыт. Я изогнулась и пнула его ногой в кисть, выбив пистолет.

Он рыкающе взвыл и схватился за покалеченную кисть. Подоспевший Крамер с силой ударил его ботинком под коленную чашечку. Парень рухнул, как будто его приложили остро отточенной косой.

Были в моем горизонтальном положении два минуса. Во-первых, я вся перемазалась в грязи. Во-вторых, я не успела уклониться от тычка толстяка, который очухался от удара о стойку и с багровым, оплывающим кровью шрамом на лбу ринулся в атаку. Здоровенная ладонь с короткими пухлыми пальцами, как резак гильотины, рухнула мне на шею жестким, как полено, ребром. Ощущение было примерно таким же, как если бы на меня из окна сбросили массивный цветочный горшок, скажем, с карликовой пальмой.

Я рухнула на асфальт и в ту же секунду почувствовала непереносимую, раздирающую боль в левом боку — вероятно, мне хорошо всадили под ребра. Несдобровать бы мне совсем, но тут на меня полилось что-то теплое, липкое, я машинально дернулась в сторону, и на асфальт, где я только что лежала, рухнула массивная туша толстяка. И вдруг промозглый воздух был словно рассечен пронзительным воплем. Глухой всхлип липкой осенней грязи резко оборвал его.

Превозмогая боль, я поднялась и стряхнула с одежды грязевые лепешки. Осталось на мне раза в три больше мусора. Я увидела Вову Крамера: держа в руке монтировку, он как раз замахивался на одного из амбалов. А перед этим он, похоже, проломил череп толстяку. Тот, на кого замахивался Крамер, вдруг взвизгнул тонко, по-бабьи, но этот звук был заглушен внезапным ревом движка джипа, вееры грязи полетели из-под колес, взвился мутный сноп брызг, и джип унесло. Уехали!

В грязи остался валяться только толстяк, которому Крамер действительно проломил череп злосчастным ударом монтировки. Туша его неподвижно валялась на бордюре, и из-под нее выбегал тоненький темный ручеек, растекаясь на несколько струек. На обочине дороги перекатывался с боку на бок один из амбалов с поврежденной Крамером ногой. Он стонал и корчился на асфальте, схватившись обеими руками за колено. Несчастного, кажется, посчитали лишним в салоне джипа. Этот белобрысый посчитал. Да, он у них главный.

Крамер встал на четвереньки и начал как-то по-собачьи отряхивать грязь с плаща.

— Ну и ну… — выдохнула я. — А ты еще говорил… что тебе показалось насчет «хвоста»!

Крамер, все еще сидя на асфальте, взглянул на картину недавнего побоища и, разведя руками, выговорил лишь:

— Ну, блин!..

— Как сказал слон, наступив на Колобка, — зло откомментировала я.

— Эти уроды были в моем доме, они хотели меня сцапать или просто грохнуть, — сказал он. — По крайней мере, вот этот, белобрысый, там был! Честное слово, мне надоели эти батальные сцены! Ну сколько можно! Хотели, называется, попить пивка в хорошем кафе, в «Брудершафте»!

Я оглянулась в сторону автобуса и увидела удаляющуюся от него фигурку в сером плаще. Аладьин, конечно же, это он! Я кивнула Вове:

— Последи за ним! Потом звякнешь мне на мобильный.

— Раскололи твой мобильный, — сказал тот без особого оживления. — Черт с ним. Постараемся быть побыстрее! Но только прежде я пару вопросов задам ребятишкам…

Задавать эти вопросы толстяку с пробитой головой, лежащему носом в луже, было бы явно бессмысленно. Потому я и Крамер направились к парню с поврежденной ногой.

Я, наклонившись над ним, приставила пистолет к его голове и сказала:

— Ну, кто вас послал? Кто?

— Да пошла ты! — прохрипел он, не проявляя ни малейшей фантазии в своем коротком ответе.

— Вы из Москвы, — сказала я. — У вас московские номера под фальшивыми тарасовскими. Кто вас сюда прислал?

Белобрысый продолжал отрицать все на свете.

— Вот что… ты, — с трудом проговорил парень, — я вам все равно… так что не… а ты, сука!.. — рявкнул он на меня так, как будто не лежал в грязи с перебитой ногой, а стоял надо мной с пистолетом и выбивал из меня нужные сведения. — Ты, тварь, вообще радуйся… ты полезла не в свое дело! А я, — неожиданно спокойно прибавил он, — а я все равно ничего не знаю, так что можешь не корчить из себя следака.

Крамер вдруг коротко размахнулся и пнул его ногой с такой силой, что парень дернулся и потерял сознание.

— Зачем? — воскликнула я. — Он… сказал бы…

— Что я, с ним сюсюкаться буду, они меня чуть не убили… — ответил он с яростью. — К тому же, ты сама говорила, что у нас нет времени. Посмотри, где он, Аладьин этот. Кажется, пошел туда.

И он ткнул пальцем в серую пелену усиливающегося дождя.

— Ты прав, — решительно сказала я. — Нечего терять время. Поехали!

И я направилась к машине. Видок у нее был еще тот: дверь со стороны водителя оторвана, лобовое стекло прошито пулей, капот забрызган грязью — не определить, какого, собственно, цвета моя многострадальная машинка.

Старушки и пьяный дедок промокли под дождем, но от интересного зрелища оторваться не смогли. Теперь же медленно потянулись в разные стороны. Тема для разговоров на ближайший год теперь у них появилась. И превосходнейшая! Крамер подобрал валяющуюся в грязи дверцу и сунул ее в багажник.

— Агхиневегно, — визгливо добавил он, выбрасывая вперед руку с указующим пальцем, — не по-магсистски! Опогтунисты! Это меньшевистские штучки!

— Ты, Вова, неисправим, — устало сказала я.

Глава 20 ПРИЯТНЫЙ РАЗГОВОР НА НАДГРОБНОЙ ПЛИТЕ

Аладьин шел по дороге. Его серый плащ развевался на ветру. Я задумчиво произнесла:

— Кажется, понятно, куда он направляется.

— И куда? — осведомился Вова.

— На кладбище!

— Как бы нам с тобой туда не загреметь не вовремя, — буркнул он, — а то в последнее время все словно сговорились отправить нас в этом направлении. Вот и сегодня…

— Ты, кстати, так и не сказал, что они к тебе так привязались? Да еще с московскими номерами. Ты же в свое время жил в Москве?..

Он заметно скривился:

— Да ты в свое время тоже жила в Москве, если уж на то пошло, Женя. И вообще…

— Ладно, — сказала я. — Потом поговорим.

А Аладьин все шел вперед. Он брел, опустив голову, и глядел себе под ноги.

Я оказалась права относительно его маршрута.

Маленькое местное кладбище располагалось на холме, рядом с котловиной, которую последние дожди превратили в настоящее болото. Несколько участков, размещенных на просевшем пласте почвы, ушли под воду. И то, что предстало передо мной в рассеянном вечернем свете сквозь клочковатые тучи, уцелевшие после недавнего дождя, оказалось неожиданно жутким. Черная громада кладбищенского холма, изогнутый металлический хребет ограды, черная щетина леса неподалеку — все это казалось неописуемо далеким от малейшего очага цивилизации.