Сочинения - Константин Станюкович

Сердце Володи невольно замирает в тоске… Ему кажется, что гибель неизбежна. «Господи!.. Неужели умирать так рано?» И в голове его проносятся мысли о том, как хорошо теперь дома, о матери, о сестре, о брате, о дяде-адмирале. Ах, зачем он послушал этого адмирала?.. Зачем он пошел в плавание?..

Между тем многие матросы спускаются вниз и с какой-то суровой торжественностью переодеваются в чистые рубахи, следуя традиционному обычаю моряков надевать перед гибелью чистое белье. В палубе у образа многие лежат распростертые в молитве и затем подымаются и пробираются наверх с каким-то покорным отчаянием на лицах. Среди молодых матросов слышны скорбные вздохи; многие плачут.

– Не робей, ребята! Ничего опасного нет! – громовым голосом кричит в рупор капитан.

Но его голос не долетает, заглушаемый ревом урагана. Однако спокойный его вид как будто вселяет надежду в сердцах этих испуганных людей.

Корвет все чаще и чаще начинает валить набок, и это капитану очень не нравится. Он оборачивается и, подозвав к себе старшего офицера, кричит ему на ухо:

– Топоры чтоб были готовы… Рубить мачты в случае нужды.

– Есть! – отвечает старший офицер и, спускаясь с мостика, торопливо пробирается, держась за леер, исполнять приказание.

У фок– и грот-мачт стали люди с топорами.

Но ураган распорядился сам.

Грот-мачта вдруг закачалась и, едва только успели отбежать люди, повалилась на подветренный борт, обрывая в своем падении ванты и такелаж и валя корвет еще более набок… Волны, громадные волны, были совсем близко и, казалось, готовы были залить корвет.

Все невольно ахнули и в ужасе крестились.

– Мачту за борт… Скорей рубить ванты! – крикнул в рупор капитан, и лицо его побелело…

Прошло несколько ужасных мгновений. Корвет почти лежал на боку.

Ашанин невольно зажмурил глаза и бессмысленно шептал:

– Господи! да за что же… за что?..

Наконец ванты были обрублены, и грот-мачта исчезла в волнах. Корвет поднялся, и лицо капитана оживилось.

В этой борьбе прошел час, другой, третий… Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют «глазом бури», значительно удалилось… Гром уже грохотал в стороне, и молния сверкала не над «Коршуном». Волны были меньше.

Все облегченно вздохнули, взглядывая на мостик, точно этим взглядом благодарили капитана.

К вечеру корвет был уже вне сферы урагана, искалеченный им таки порядочно. Он потерял грот-мачту и несколько шлюпок, смытых волнением. В нескольких местах были проломаны борты. Тотчас же было приступлено к починке повреждений, и готовилась так называемая «фальшивая»[78] мачта.

Ввиду незнания точного места корвета на ночь корвет привели в бейдевинд под зарифленными марселями, и он шел самым тихим ходом.

– Ну, Ашанин, сегодня вы настоящий ураган видели, один из тех ураганов, которые не забываются во всю жизнь! – проговорил капитан, когда вечером Ашанин был послан к капитану в каюту с каким-то докладом с вахты.

Ашанин вспыхнул, вспомнив, как он струсил.

А капитан продолжал:

– Прочтите об ураганах, и вы увидите, какие они страшные… Судно, попавшее в центр его, неминуемо гибнет… Там хоть и полное безветрие, но зато волны так ужасны и так сталкиваются между собой со всех сторон, что образуют водоворот… По счастию, всегда возможно избежать центра и встретить ураган, стараясь держаться по касательной его… Потом зайдите за книгой, познакомьтесь с теорией ураганов… А жутко было? – спросил капитан.

– Очень, Василий Федорович, – виновато проговорил Володя. – Один только вы не испугались! – прибавил Ашанин, восторженно глядя на капитана.

– Вы думаете? – улыбнулся капитан. – Напрасно вы так думаете. Я тоже испытывал страх…

– Вы?! – воскликнул юноша.

– И, пожалуй, еще больше вашего. Вы боялись за себя, а я за всех… И не думайте, что есть люди, которые не боятся опасности… Все ее боятся и совершенно естественно боятся… Надо только капитану уметь владеть собой и не показывать этого, чтобы не навести панику на матросов и, главное, не растеряться и бороться до последней возможности… Вот в чем обязанность моряка! А тем, кто говорит, что ничего не боится, и щеголяет своей храбростью, не верьте, Ашанин, и не стыдитесь того, что вам было жутко! ласково прибавил капитан, отпуская молодого человека.

И Ашанин ушел, значительно успокоенный насчет своего, как он думал, «позорного малодушия» после этих слов капитана.

На утро снова с голубого неба сверкало ослепительное солнце. Дул довольно слабый ветер. Фальшивая мачта была уже поставлена. Все моряки теперь словно бы ожили, пережив вчерашнюю бурю, словно больные опасную болезнь, грозившую смертью.

К полудню узнали точное место «Коршуна». Оказалось, что ураган унес его на сто миль назад, и до Батавии оставалось семьсот миль.

Капитан приказал развести пары, и «Коршун» взял курс в Зондский пролив.

У всех веселые, праздничные лица. Корвет прибирается, чистится, подкрашивается, чтобы показаться в чужие люди, как следует военному судну, хотя и помятому ураганом, но с честью выдержавшему его нападение. Уже достали якорные цепи, долго лежавшие внизу, и приклепали к якорям.

– Берег скоро… Скоро придем! – весело говорят матросы.

– Завтра в Батавии будем! – радостно повторяют в кают-компании. – Не правда ли, Степан Ильич! Уж теперь урагана нечего бояться?

Старый штурман весело улыбается.

Какой ураган?! На океане мертвый штиль. Бирюзовое небо без облачка. Раскаленным шаром сверкает солнце. Барометр стоит высоко.

– Когда должен открыться берег, Степан Ильич?

– Около полудня.

– Как придем, сейчас же на берег съеду, – замечает мичман Лопатин.

– Надеюсь, Андрей Николаевич, – обращается кто-то к старшему офицеру, вахты на рейде будут суточные?..

– Вероятно, капитан разрешит…

– Ну, батюшка, – обращаются к ревизору, – раздавайте-ка сегодня жалованье.

– Сейчас, господа, буду раздавать.

Ревизор достал из денежного сундука, находящегося в капитанской каюте, мешок, набитый золотом (английскими фунтами), и вместе со списком принес в кают-компанию. Жалованья приходилось за два месяца. Было на что погулять на берегу.

И – странное дело – близость берега и новых впечатлений производит внезапную перемену в отношениях. Все снова дружелюбно разговаривают между собой, раздаются смех и шутки. Раздражение друг против друга исчезло словно каким-то волшебством, и люди, которые вчера еще казались один другому врагами, сегодня кажутся совсем другими – теми же добрыми товарищами и порядочными людьми. Происходит какое-то безмолвное общее примирение, и все ссоры, все недоразумения забыты.

– И с чего это мы с тобой целую неделю не говорили? – обращается худой гардемарин Кошкин к красивому брюнету Иволгину, протягивая руку.

– А черт знает с чего! – весело отвечает Иволгин.

– По глупости! – выпаливает здоровый рыжий Быков и смеется.

И Ашанин сердечно протянул руку одному штурманскому кондуктору, с которым поссорился в одном горячем споре, и спросил:

– Вы не сердитесь?

– Нисколько. А вы?

– Как видите.

– А вы тогда не поняли меня в споре… Я вовсе не ретроград, как вы думали…

– Я этого и не думаю…

Уже одиннадцатый час. Попыхивая дымком, «Коршун» идет полным ходом, узлов по десяти в час, по штилевшему океану. Близость экватора дает себя знать нестерпимым зноем. Тент, стоящий над головами, защищает мало. Жара ужасающая, и жажда страшная. Капитан любезно прислал гардемаринам несколько бутылок сиропа и аршада, и все с жадностью утоляют жажду.

Бедные кочегары, стоявшие у вахты по два часа, едва выдерживают и эти часы в пекле кочегарной, и многих без чувств выносят наверх и обливают водой.

Несколько охотников-матросов сидят на всех марсах и салингах, сторожа открытие берега. Первому, кто увидит берег, обещана была капитаном денежная награда – пять долларов.

И вот в исходе двенадцатого часа с фор-салинга раздался веселый окрик:

– Берег!

С мостика посмотрели в трубу. Действительно, впереди на горизонте серелась тонкая полоска земли.

– Берег! берег! – разнеслось по всему корвету. Все офицеры выскочили наверх и направили бинокли на эту желанную полоску.

В эту минуту Ашанину невольно вспомнилось, какую сумасшедшую радость должны были испытать колумбовы спутники, когда услыхали этот крик и, полные счастья, стали молиться.

– Берег, братцы, берег! – повторяли и матросы.

В четыре часа корвет вошел в Зондский пролив.

Чудная картина открылась перед глазами, особенно ночью, когда взошла луна. Корвет шел между островами, освещенными серебристым светом. Кругом стояла тишина. Штиль был мертвый. Мириады звезд смотрели сверху, и между ними особенно хорошо было созвездие Южного Креста, лившее свой нежный свет с какой-то чарующей прелестью. Вода сверкала по бокам и сзади корвета брильянтовыми лентами.