В ожидании весны - Ованес Азнаурян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы можете пообещать, что в течение недели не покинете пределы Еревана? – спросил худой полицейский, плотоядно разглядывая Мэрико.
– Да…
– Подпишите здесь.
– Да…
– Вы свободны.
И Мэрико ушла. По улице Туманяна, потом мимо Лебединого озера, через площадь Оперы… Перед тем как подняться к себе на четвертый этаж «сталинского» дома на перекрестке Московской улицы и проспекта Баграмяна, Мэрико полузамерзшей рукой достала из кармана полусдохший мобильник и позвонила Араму Назаряну:
– Ты где? Я? Я поднимаюсь домой. Заезжай за мной, пожалуйста. Нет. Не в порядке. Джемма умерла… Жду.
Здесь, в Ереване Арам Назарян, которому уже в 2007-м было пятьдесят («АН-50»), и познакомился полтора года назад с Мэрико, внучкой писателя Ара Манояна, дочкой его школьного и институтского друга Гарика. Случился бурный роман, даже поговаривали о свадьбе, но потом что-то пошло не так, как говорится, и они теперь лишь изредка встречались.
В тот день, когда Джемма умерла, Мэрико поняла, что не в силах будет весь день оставаться с матерью, Маргаритой, в тысячный раз слушая ее прокуренное «Ciao, bombino, sorry!»[62], и позвонила ему. Арам действительно был нужен ей. Она даже подумала о том, чтоб сделать «предложение» Араму. Ведь инициатором разрыва два года назад была именно она, а значит, вполне спокойно может стать и инициатором возобновления отношений. И плевать, что Гарику, ее отцу, который был родом из Дзорка, Арам, который тоже, как известно, был родом оттуда, совсем не нравился. Гарик говорил, что знает родителей Арама и самого Арама:
– Ват мардик ен, ахчикс[63].
Мэрико вдруг почувствовала себя мертвой. Она ждала, когда прилетит ее АН, она вдруг очень пожалела, что дома нет мамы (пускай даже со своей песней «Ciao, bombino, sorry!»).
Но вот АН прилетел. АН утешил. АН был очень чуток и даже нежен. А когда АН ушел, Мэрико поняла, что АН – этот вечный холостяк с обворожительной улыбкой – никогда на ней не женится. Впрочем, она, как известно, ошиблась. Просто каким-то особым безошибочным женским чутьем Мэрико догадалась: у АН с Джеммой что-то было: они ведь вместе работали. И ей, как всегда, когда она жалела самое себя, захотелось в детство. Хотя, кажется, и в детстве было одиноко, не так ли? Пожалуй, всегда было одиноко. Хотелось в детство из-за старушки с первого этажа, и не хотелось, потому что была первая любовь. Мэрико помнила десятый класс и тот день в десятом этом классе, почему-то отпечатавшийся в памяти. Когда ж это было-то? В 97-м? 98-м?
День был пасмурный, и, что самое отвратительное, было холодно. Осень давно кончилась, но зима еще не наступила, и потому была пустота: на деревьях и в воздухе было пусто, как на душе, когда кто-нибудь умирает. Казалось, что вот-вот пойдет снег, да и в воздухе пахло снегом, но почему-то пошел дождь, совсем ненужный и холодный. Дождь явно ошибся.
Мэри тоже ошиблась: в таком настроении лучше было не оставаться дома одной. Она должна была поехать с друзьями: у одного из них был день рождения, и они поехали отметить это великое событие. А Мэрико вот не поехала.
То был плохой и глупый день. Он таким был с самого начала, он таким родился.
Начался же он со скандала. Каждое утро был скандал – скандалили мама с папой, Маргарита и Гарик, и это было так же обязательно, как туалет и чашка кофе. Скандалы возникали неожиданно и разрушали все вокруг. В тот день скандал и вовсе показался невыносимым: может, из-за погоды. С раннего утра уже начались крики и ругательства. Отец кричал на мать, мать кричала на отца, и так все время… «Если б кто знал, как мне надоели эти скандалы», – думала Мэрико. Но она решила: когда они начинают ругаться, она тут же одевается и выходит на улицу. Она знала: когда она вернется, все будет уже позади…
Итак, ее тот день начался со скандала. Мэрико громко хлопнула дверью и вышла во двор – она всегда шла в школу через двор. Было холодно, и накрапывал дождь; в воздухе пахло снегом. Деревья стояли теперь голые и замерзшие, свои худые руки устремив к небу, как бы моля небо о пощаде, но оттуда нечего было ждать: небо было закрыто тучами, до неба не доходило ничего: ни проклятие, ни мольба. Когда смотришь на голые деревья, сжимается сердце и бывает больно: осень умерла, а когда кто-нибудь умирает, всегда бывает больно.
У нее на глазах были слезы; она плакала, может, из-за скандала родителей: наверное, мама опять весь день будет пить валокордин, а папа вернется домой вечером пьяный и начнется все сначала…
Во дворе дома Мэрико встретила старушку, которую она очень любила. Она жила на первом этаже, и каждое утро, встретив Мэрико, она подолгу разговаривала с ней. Бывало, что из-за нее Мэри даже опаздывала в школу, но ее это устраивало: у старушки была очень приятная и добрая улыбка.
Старушка и в тот день ее остановила.
– Ты что, плачешь? – спросила она сразу.
– Это от холода, – ответила Мэри.
– Врешь, – сказала старушка. – У вас опять был скандал?
– Да.
– Вот поэтому ты и плачешь.
Мэрико кивнула в знак согласия.
– Не плачь, – сказала старушка. – Они ссорятся, скандалят, потом все забывают и мирятся, а ты страдаешь и мучаешь себя. Не плачь…
Минуту они стояли молча, потом старушка сказала:
– Когда они ссорятся, приходи ко мне в гости поиграть на пианино, хорошо?
Мэри опять кивнула. Великолепно: значит, она не будет шататься по улицам и мерзнуть, когда Марго и Гарик ссорятся!
– Я обязательно приду!
– Приходи, я буду рада… А ты куда-то шла?
– В школу, – ответила Мэрико и улыбнулась. Старушка ее каждое утро спрашивала: «Куда ты идешь?»
– Ну, иди, иди, не опоздай, – сказала она теперь.
– До свидания.
– Бог с тобой, – заключила старушка.
Мэри уже не плакала, и слезы высохли. Теперь скандалы и ссоры казались какими-то очень далекими, будто за очень высокой стеной, и этой высокой стеной была та маленькая старушка, которая жила на первом этаже. До нее все было мрачно, серо, пасмурно, а после нее – наоборот: все казалось легким, чистым.
Мэри приближалась к школе. До этого ей ужасно не хотелось в школу, но теперь, порядочно окоченев, она уже бежала туда, чтоб согреться, да и не опоздать на первый урок, конечно.
В школе действительно было тепло, и звонок на первый урок еще не прозвенел. У раздевалки на первом этаже ее ждала подруга.
– Ты чего такая грустная? – спросила подруга.
– Холодно.
– У тебя плохое настроение?
– Да. У нас утром
