Всадник - Анна Одина

Не спуская глаз с Врага, Сард медленно склонился с лошадиной спины к Лоту (тот по наивности на долю секунды решил, что его – щепку – забыли, и он тихонько сдуется с этой дороги, предоставив настоящим противникам мощно выяснять отношения), захватил его горло стальным локтем и поднял в воздух. Хрипящий суконщик увидел: любезная улыбка Делламорте не исчезла, разве что переросла в саркастическую.

– О, – сказал всадник, с интересом оглядывая дергающегося Лота, – вы решили шантажировать меня моим торговым другом? Не уверен, что переживу, если вы с ним что-нибудь сделаете.

Пока луки были нацелены на магистра, один из эфестов приблизился к Сарду и приставил короткий меч к пупку смешно болтающегося Лота.

– Скажи, купец, – обратился он к жертве, – скажи, что ты знаешь об этом гексенмейстере. Ты ведь неспроста остался в живых. Почему он не убил тебя?

– Кх-х-х! – ответил болтающийся Лот. – Кх!

Предводитель опустил маритимца на землю, достал лук и наложил стрелу на тетиву. Короткий меч второго эфеста теперь располагался ровно поперек горла Лота.

– Так что ты хотел сказать, торговец?

Делламорте с живым интересом наблюдал происходящее.

– Ничего я не знаю, кроме того, что он разрушил все города, в которых я бывал, и еще те, до которых даже не доехал! – закричал Лот, коснувшись ногами земли.

– Что можно сделать, чтобы справиться с ним? – уточнил вопрос Сард.

– Засунуть свой короткий меч себе в… – предложил Лот. Он не смог бы объяснить в эту секунду, как и в течение всех этих ужасных дней, что именно в происходящем действовало на него как дурман, но правда заключалась в том, что ему… нравилось это безумие, нравился слом прежнего, нравилась полная неясность будущего. Ему было интересно тащить на веревочке ужасающий труп чужого бога, смотреть на сияющий под неуместно девственным снегом разрушенный Камарг, греться у очага в пустом трактире «Сангандский ветеран» и, понизив голос, сплетничать с добрым Эзрой. Вот уж кто сполна мог удовлетворить Лотов мифологический голод! Да, Лот не сказал эфестам главного: от Эзры он узнал о Всаднике много нового, а в том числе и главное – что он уязвим (в два раза уязвимее любого эфеста и, наверное, раза в три уязвимее любого Ребенка) и очень устал. Несмотря на все это, Лот, конечно, не ожидал от себя, что окажется таким гордецом. Что, находясь между армией эгнантов, готовых взыскать с магистра за гибель всего, что было равно дорого и им, и Лоту, и убийцей-Делламорте, он вдруг пошлет к эфестовой матери целое войско ледяных Детей – а не одного пешего Всадника.

Дети эфестов, не ожидавшие такой непосредственности, переглянулись, а Делламорте, сделав скучающую мину (он был без маски – видимо, специально, чтобы немного поконтрастировать с закованными в сплошной доспех Детьми), с искренним удовольствием заявил:

– Мне недоставало вас, молодые люди. Вижу, вы все такие же задорные ребята, что и в прошлый раз. Как будем развлекаться сегодня?

Не опуская взведенного лука, Сард заговорил:

– Ты понимаешь, что эфесты будут мстить? – не позволяя себя сбить, спросил он. – Даже если тебе удастся сыграть с нами вторую из твоих штук и уйти.

– Да где уж мне догадаться, – пробормотал всадник, сокрушенно опуская голову, – что эфесты мстительны, как слоны, мнительны, как гимназистки, и целеустремленны, как лосось, идущий на нерест?

– Ты понимаешь, что мы не можем вернуться в Эгнан? – продолжил предводитель с угрозой, будто не зная, как реагировать на столь сложные насмешки.

– Вполне, – ответил магистр, начиная раздражаться. – В конце концов, один мой знакомый, – он вытянул указательный палец и, согнув руку в локте, показал им на себя, – приложил к этому некоторые усилия.

– Ты догадываешься, что для своего народа мы теперь прокляты? Мы, не защитившие свою Родину, мы, опозорившие высокого отца, царя Раки Второго? Мы, изгнанники изгнанников? – продолжал эфест, и лишь дрожание воздуха вокруг него свидетельствовало о степени его исступления.

– Himmeldonnerwetter noch mal![79] – лихо выговорил магистр непонятную фразу, ничуть не наскучивая собственным весельем. – Я знал далеко не все из того, что ты сказал, но, Хараа-Джеба сгрызи мои внутренности, это крайне неприятное положение!

– Сейчас ты умрешь, – сообщил тогда Сард. Эфесты снова взвели луки.

За минуту до того упражнявшийся в несложном остроумии и искусстве дразнить гусей, магистр подобрался и вернулся к характерному для него молчанию, как будто превратился в выполняющую программу машину. Он взмахнул веткой, из нее вылетел узкий и длинный кожаный язык, обхватил Лота за пояс, и через несколько мгновений бедный Лот, успешно избежав копыт и мечей разъяренных эфестов, обнаружил себя стоящим за магистром. Сломанный строй эфестов рванул к всаднику и его добыче с понятной целью разобрать обоих на медзунамское блюдо «тысяча кусочков», но магистр протянул вперед руку, развернув ее ладонью к Детям, и они опять – не в первый раз – остановились.

– Хорошо, хорошо, – покорно-примирительно сказал Делламорте. – Пострелять вы всегда успеете, а я бы вот на вашем месте посмотрел, что в телеге у вас за спиной.

Не спуская глаз с противника, Сард сдернул кусок дерюги, которым была накрыта телега.

– Тут какой-то зверек, – доложил один из эфестов, – и серая подушка.

– Не только, – сказал вкрадчиво Всадник. – Есть там и еще кое-кто. Не хочешь ли разбудить своего брата, Хараа-Джеба?

Тут Сард почувствовал неладное и сам натянул тетиву – но на долю секунды позже, чем следовало. И здесь место похвалить маритимского купца еще раз. Лот не был человеком воинственной отваги, он никогда прежде не рисковал своим животом, всю жизнь проведя между мануфактурой и суконной лавкой, а вечерами слушая рассказы стариков и копаясь в книжках. Лот не получил ничего хорошего от разрушения мира и потерял единственное живое существо, которое было ему дорого, – безответную, но верную жену. Лот провел последние дни в бегах, страхе, нервном напряжении и лишениях, и никакая награда не ожидала его за это, только тоска и неопределенность. И все-таки, исполняя приказ, он хозяйственно погрузил в телегу останки великой триады божеств Камарга и покорно повез их прочь из города. Перегрин-Ристан, уставшее и безликое божество вод и ветров, покровитель путников и странников, знал, что должен будет откликнуться на зов сестры, когда придет время. (Вообще-то Делламорте планировал использовать его при навигации по Пребесконечному океану, чтобы сделать «Скифа» быстроходнее, но сейчас выбор между быстроходностью и быстрой смертью оказался очевидным.) И вот Перегрин-Ристан вырвался из телеги расширяющейся трубой тугого торнадо и завис, ожидая указаний и свивая воедино дорожную пыль, частицы снега, серое тело Онэргапа и все, что попалось ему на пути – в том числе лошадей и детей эфестов.

Строй сломался. В стороны летят спущенные в последний момент волшебные стрелы луков победы, а эгнанские голубые лошади, эти чемпионы невозмутимости, храпят, фыркают, отчаянно ржут и поднимаются на дыбы, сбрасывая непривычных к неповиновению всадников. У самих же всадников, беспорядочно вращающихся в буйстве ветреной стихии, будто поднялась температура тела, будто взбесилась сложнейшая кровеносная система – две системы, и вскипевшая голубая кровь бросилась в головы.

– Ты помнишь, предводитель, – обратился Всадник к Детям, – как выглядела наша встреча в прошлый раз? Вы бежали, а я стоял. Сейчас все будет наоборот: вы будете стоять, а я убегу. Ты свободен, Перегрин-Ристан!

Эфесты, лошади, телега и все прочие вещи, которые вобрало в себя благодарное торнадо, грудой обрушились наземь, и пока они собирались воедино, гексенмейстер провел ладонью перед лицом, оказался в маске, а затем медленно поднял голову к небу, как будто со специальной театральной неспешностью. Сард, погребенный под кучей соратников, наблюдал за его метаморфозами с ужасом и недоверием: вот же он, Враг, на расстоянии вытянутой руки, а достать опять нельзя.

Всадник тем временем медленно развел руки в стороны ладонями к небу (в одной из них по-прежнему была ветка), как если бы у него должны были вырасти крылья, но его волшебный плащ вел себя лишь как предмет одежды, и никакими крыльями магистр не прирос. Зато небо, к которому Делламорте, обычно чуждый вычурных жестов, обратился в такой странной манере, как будто признало в нем своего, и через несколько долгих секунд ни гексенмейстера, ни его знакомого купца на дороге уже не было. Оба сошлись в огромный узкий зрачок неожиданной крестообразной формы, перед эфестами ядерно вспыхнуло светом и тьмой, и это было все. Только мела по земле кудрявая поземка, а использованная гексенмейстером ветка валялась на земле.

Сард с трудом поднялся и, пройдя несколько шагов, поднял ветку. Это была ива, и в руках предводителя она рассыпалась серой ледяной крошкой, как будто одновременно заледенела и обуглилась. Созидатель использовал ее до конца.