Горькие ягодки (СИ) - Вайз Мариэлла

– Да Надька, какие успокоительные? Я кормящая мать, если ты забыла.

– Тогда возьми себя в руки, Прохоренчик, и перестань выглядеть так, словно вот-вот свалишься в обморок. Я боюсь. А вообще, советую тебе пойти на курсы актёрского мастерства, там тебя, может, научат скрывать свои чувства и эмоции. А то это никуда не годится, чеснслов, только не обижайся, я тебе как есть говорю. У тебя же всё, просто всё на лице написано. А девушка должна быть загадкой, как нас учит всемирная литература, между прочим.

– Ага, мне только курсов актёрского мастерства для полного счастья не хватало. Я и так часто как зомби. Когда ночь не поспишь, ходишь, шатаешься.

– Ну это да. И как ты решилась рожать только… Я б на такое ни в жизнь не пошла бы. Но положительное влияние ты на меня офигительное оказала, конечно. Я теперь без презика ни ногой. В смысле ни рукой. Ой, блин, ну ты поняла. А вообще, все они сволочи, конечно. Я тут, кстати, познакомилась с одним. За виски к нам приходил.

– Так, может, он алкаш…

– Не, Прохоренчик, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, алкаш это когда водку берёт. А когда виски это уже совсем другой коленкор. Ну, не в этом дело. Так вот, встретились мы с ним, ну, то, сё, ну, как обычно, знаешь, короче дошли мы до момента музыку у него дома послушать. Так, прикинь, достаёт он свой инструмент и одевать-то его и не думает! Ты прикинь только, козёл какой!

– Хм. Ну и ты чего?

– Чего-чего, где презик, говорю, естественно. У меня, честно говоря, в такие моменты всегда ты перед глазами возникаешь, когда ты ещё с пузом-то ходила.

– Понятно. То-то мне икается каждую минуту, гм…

– Да если бы каждую минуту. Ха-ха-ха! Ну так вот, а он мне такой…

Мы потихоньку разговариваем с Надюшкой о её многочисленных мальчиках. Надюшка влюбчивая и этих парней всегда меняла как перчатки. Немного моем кости общим знакомым; Надюшка старается развеселить меня хоть чуть-чуть и всё время ляпает что-нибудь смешное.

Потом приходит со смены Надюшкина мама, тётя Паша, и я собираюсь наконец домой. Времени после нашего ухода из клуба прошло достаточно, я успокоилась и вполне готова вернуться домой. Я не расстрою своим видом маму, и Алёнке не передастся моя боль. Всё хорошо. У меня всё хорошо. У меня есть мама, Алёнка, есть друзья. Что ещё человеку нужно?

– Марианнчик, давай-ка мы с Надькой проводим тебя, – говорит мне тёть Паша.

– Не, тёть Паш, ещё чего, я добегу, – отговариваюсь я.

На самом деле мне страшновато идти одной по нашим пустынным улицам, но тёть Паша устала после смены, да и здесь не так уж далеко. Добегу.

– Только не вздумай идти огородами. Только через центр иди, ты слышишь меня, Марианна? И как придёшь, звякни Надьке, – строго напутствует меня тёть Паша.

– Конечно, через центр, что ж я, дурочка с переулочка, что ли?

– Позвонить не забудь. Матери привет.

– Да мама спит уже давно.

– Как же, спит. Посмотрю я, как ты спать будешь, когда твоя Алёнка начнёт по ночам домой приходить.

– Ой, это ещё не скоро, тёть Паш!

– Не скоро… Оглянуться не успеешь, будешь свою в окно-то выглядывать. Ну, беги. Через центр.

Я выхожу из Надюшкиного подъезда, машу на прощанье Надюшке с тётей Пашей, что смотрят на меня из окна, сворачиваю в сторону центральной улицы. Дураков ходить по тёмным переулкам нет. Наш городок не то, чтобы уж очень криминальный, но случаев тоже хватает.

Днём-то у нас везде нормально, а вот по ночам силы зла выползают на наши улицы. Раньше, в девяностые, у нас даже была бандитская группировка. Сейчас, конечно, времена не те, но всякое случается. А в центре у нас светло, ночная жизнь кипит, так что народ есть.

Конечно, через центр я дам крюк, а дворами я уже была бы дома. Но нет уж, я лучше дольше, но спокойнее. Спокойнее? Средоточие нашего центра это всё тот же дом культуры, площадь перед ним, небольшой сквер. А в доме культуры ночной клуб.

И я запросто могу столкнуться с Андреем и Элеонорой. Которые будут идти в обнимку, уверена. Я резко останавливаюсь на ходу. Нет. Я хочу прийти домой спокойной. Нет. Я добегу быстро, и ничего не случится. Я разворачиваюсь и ныряю в темноту переулков…

Собственно, по-настоящему неприятное место на моём пути, по большому счёту, лишь одно. Это участок дороги, проходящий мимо пары рядов железных гаражей. Гаражи выкрашены в небесно-голубой цвет и днём смотрятся вполне мирно. Но в темноте они застыли двумя тёмными рядами с чёрной зияющей пастью прохода.

Я стараюсь не смотреть в ту сторону, где маячит эта страшная темнота. Вдруг вспоминаю, что именно в этом месте произошёл страшный случай с мамой одного моего одноклассника. Она возвращалась поздно ночью и, на свою беду, достала мобильник.

Мобильник был дорогой. Из-за него-то мой одноклассник, Юрка Гришин, и остался сиротой. Отца у него никогда не было, и воспитывала Юрку бабушка. Я помню, как потрясло меня тогда, что из-за какого-то мобильника произошла трагедия. Убийцу Юркиной матери тогда так и не нашли.

Гаражи всё ближе. От страха у меня пробегает мороз по коже. Я уже отчаянно жалею, что не пошла более безопасной дорогой, но дом так близко, а идти назад совсем глупо, ведь я уже столько прошла. Да и тот путь, что я уже одолела, Бродвеем тоже не назовёшь.

Поэтому я прибавляю шагу, почти бегу, проклиная собственную глупость. Вот ещё немного, буквально чуть-чуть, и я буду в безопасности. Сейчас, сейчас я пробегу мимо чёрной темноты прохода, а там уже соседний двор и наконец мой дом.

Больше всего я боюсь нескольких метров, что мне придётся пройти напротив чёрного прохода между гаражами. Я молюсь про себя, чтобы всё обошлось и клянусь сама себе, что больше никогда, никогда… Что я не буду делать никогда, я додумать не успеваю. Из темноты прохода бесшумно появляются фигуры. Как будто ждали именно меня…

глава 50

Марианна

Я останавливаюсь как вкопанная. Мне не убежать. И сейчас не с кем-то другим, незнакомым, о ком мы иногда лишь читаем в новостях, а именно со мной, Марианной Прохоренко, произойдёт нечто неизмеримо более страшное, чем даже если бы меня заставили посмотреть со всеми подробностями постельную сцену с участием Андрея и Элеоноры. Я пропала.

Я в ужасе зажмуриваю глаза и кричу отчаянно, во всю силу своих лёгких. Может быть, меня услышат люди из соседних домов и вызовут полицию. Может быть, меня не успеют убить. Может быть, меня не успеют изнасиловать. Я кричу и кричу, захлёбываясь в собственном крике.

Я жду каждую секунду, что меня коснутся чужие руки, что… Но я не ощущаю ничьих прикосновений. Зато сквозь сомкнутые веки я вижу мечущиеся алые огоньки света, сквозь собственный крик я улавливаю и другие звуки. Чьи-то громкие голоса. И лай. Я слышу такой знакомый звонкий заливистый лай. Я чувствую на своём лице шершавый влажный язык. Кто-то что-то говорит мне.

Я наконец замолкаю, отваживаюсь открыть глаза. Передо мной в ярком свете фонаря дядя Миша, рядом с ним неуклюже прыгающий и энергично виляющий хвостом Дик, несколько парней, удивлённо смотрящих на меня. У одного из них, ближайшего ко мне, свежий фингал под глазом, наливающийся фиолетовой синевой.

– Чего ты разоралась, Прохоренко? – спрашивает меня тот, который с фингалом. Я узнаю в нём Вовку Барышникова из параллельного класса, – из-за тебя вон по мордам получил не пойми из-за чего, – продолжает Вовка. Я вдруг вижу рядом с Вовкой Андрея.

– Мы и не думали её трогать, бухали с пацанами в гараже спокойно, потом домой пошли как порядочные, а тут Марианнка чешет. Увидела нас и давай орать, как резаная, – объясняет Андрею с дядей Мишей второй парень. Я его тоже знаю, он учился в одном классе с Вовкой, просто забыла, как его зовут.

– А чего вы молча вышли, как привидения? – заикающимся от пережитого голосом спрашиваю я Вовку.

– А чё, мы должны были песни петь? – не понимает своей вины Вовка.

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – говорит дядя Миша, – меня мама твоя послала, беги, говорит, встреть, дочка одна домой в ночь пошла.