АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2 - Зубачева Татьяна

— Да, — Аристов вытащил из кармана халата свёрнутую в трубку толстую тетрадь. — Выясни у Шермана насчёт… обработки.

— Ладно-ладно. Не хочешь со мной идти, так и получай то, что сочту нужным.

Жариков выложил на стол толстую книгу в скучно-серой обложке. "Общее руководство по разведению, дрессировке и содержанию рабов специфического назначения". Одно из творений доктора Шермана.

— Я закрою тебя.

— Ладно-ладно, — Аристов уже сел за стол, взял книгу и потому был на всё согласен.

Жариков усмехнулся и вышел. Захлопнул и запер дверь. А то с Юрки станется выйти с книгой. А это, даже если забыть о данных подписках о неразглашении и подобном, весьма опасно. Для неподготовленных случайных, но слишком любознательных читателей. Есть вещи, которые непрофессионалам лучше не знать. Для них лучше. А теперь к Шерману. Конечно, удовольствие ниже среднего. Но надо… а что надо? Рассчитаться за исковерканные жизни таких, как Крис, Андрей, Эд, Джо с Джимом, всех парней. И Чака с Гэбом. И остальных. А сам Рассел Шерман? Разве доктор Шерман не сломал и его? Но парни выдираются из этой трясины…

…Когда он открыл дверь, Андрей спал, всхлипывая и постанывая во сне, и лицо его было таким беспомощно-детским, что Аристов выругался.

— Ну вот, — сказал он. — А вы все… генерал, генерал искал, генерал велел… Так что важнее было?

— Ладно. Хватит тебе.

Аристов подошёл к кровати и не профессиональным, а по-отцовски заботливым жестом потрогал высокий красивый лоб. Андрей вздрогнул и забормотал по-английски.

— Нет, не надо, мне и так больно! — потом медленно открыл глаза, увидел Аристова и попытался улыбнуться.

— Ну, как ты, Андрей? — спросил он по-русски, вставая рядом с Аристовым.

— Хорошо, спасибо, — ответил по-русски Андрей и начал выпутываться из одеяла.

И уже вдвоём с Аристовым они помогли парню вытереться и переодеться в сухое…

…Да, хорошо, что обошлось без воспаления лёгких, но полежать парню пришлось. Тогда они вдвоём его отвели — Андрея шатало от слабости — в его комнату, оформили бюллетень на неделю. Жариков улыбнулся воспоминанию, как остальные парни переполошились и захлопотали вокруг Андрея. Ещё бы! Первый больной и не чужой, а свой, один из них. Предложение положить Андрея в одну из пустующих палат в том же отсеке, где Чак и Гэб, было отвергнуто безоговорочно. И прежде всего потому, что Чак восстановился, дескать, мало ли что, больному не отбиться. Что ж, определённый резон в этом есть. А вот и тюремный отсек.

Охрана пропустила Жарикова без вопросов и проверок. Люди здесь опытные: лица запоминают сразу, всё замечают и если надо, то и остановят, и документы проверят, и обыщут. Если это действительно надо.

Рассел сидел в своей излюбленной позе у окна, когда лязгнул замок. Он слез с подоконника и шагнул к двери. Уколы? Нет, доктор. Что ж, это намного лучше.

— Здравствуйте, Шерман.

— Здравствуйте, доктор.

Обмен достаточно вежливыми и достаточно равнодушными улыбками. Рассел сделал короткий приглашающий жест к столу. Заняли обычную позицию напротив друг друга.

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, доктор, неплохо. Сплю хорошо, — Рассел помедлил, повертел незажжённую сигарету. — Можно спросить?

— Да, разумеется.

— Эти парни, что приходят делать уколы, спальники… вы ведь это сделали специально, доктор. Зачем?

Жариков не спешил с ответом, и Рассел стал отвечать сам.

— Зачем вам моё унижение, доктор? Ведь именно этого вы хотите, не так ли? Я не могу понять: зачем? Хотя… сломать человека, подчинить его не через физическое, а через нравственное страдание. Это понятно. Но цель… — Рассел пожал плечами и замолчал.

— Инъекции они делают хорошо?

— Да. Вполне квалифицированно. Как вам удалось их так… выдрессировать?

— Вы употребили не тот глагол, — Жариков смягчил слова улыбкой. — Обучить.

Рассел дёрнул головой.

— Нет. Дело в том, что спальники панически боятся врачей. И особенно всего того, что связано с процедурами. От одного вида шприца… — он не договорил и махнул рукой.

— Почему?

— Вы, — Рассел твёрдо посмотрел ему в глаза, — вы ведь знаете. Вы прочитали те книги.

Он не спрашивал, а утверждал. Жариков, сохраняя доброжелательную улыбку, кивнул. И Рассел продолжил:

— Деформация сперматогенеза построена на инъекциях, весьма болезненных. Это формирует стойкий рефлекс. Отрицательное, ещё лучше болевое подкрепление всегда эффективнее. Наказание, — он усмехнулся, — всегда значимее награды. Вы ведь это знаете, доктор, а про рефлекторные реакции и их формирования не мне вам объяснять.

— Да. В чём-то вы правы. Но болезненный характер деформации в литературе не упомянут.

— Этому не придавали значения, — буркнул Рассел и закурил.

— Скажите, Рассел, ваш отец в своих исследованиях применял анестезию?

— Нет, — помимо воли Рассела в его голосе прозвучала отчуждённая горечь. — Он предпочитал естественную реакцию. Эксперимент должен быть чистым, — Рассел поглядел на Жарикова и энергично замотал головой. — Нет, доктор, он не был садистом. В клиническом понимании. Он… он — учёный, для него наука, научные интересы были превыше всего. Он не причинял страданий просто так, из прихоти. Он… — Рассел смял сигарету. — Я думаю, он даже не замечал чужих страданий. Если они ему не мешали.

Жариков кивнул.

— И ваших?

— Да, — Рассел резко встал, прошёлся по комнате и снова сел. — Учёный должен быть жёстким. Без жёсткости… мягкотелому в науке делать нечего.

— Жёсткость или жестокость? — мягко уточнил Жариков.

— Да, — Рассел тряхнул головой. — Вы правы, доктор. Я думал об этом.

— И что же? — искренне поинтересовался Жариков.

— Я не могу найти эту грань. Вернее, она между теорией и её применением. Открытия, ставшие основой оружия… Это наука, великолепная наука. И смертоносное применение. Разве учёный несёт ответственность за использование результатов своего труда? Тем более… всё может стать оружием. Мастер изготовил, нет, создал, великолепную хрустальную вазу. В пылу ссоры ревнивый муж ударил этой вазой жену по голове и убил её. Ни ваза, ни её творец не виноваты. Тем более, что ваза сама погибла, разбившись о глупую головку. Разве не так? Оружие и его применение — это деяния других людей, и ответственность должны нести они.

— Скажите, а были… отказавшиеся создавать то, что потом использовали, как оружие? — задумчиво спросил Жариков.

— Слабаков везде хватает, — пожал плечами Рассел. — Были, конечно. Некоторые, — он насмешливо фыркнул, — до самоубийства доходили. До попыток. Откачивали и ставили лаборантами. Либо ты работаешь в полную силу добровольно, либо тебя заставят это делать необходимым принуждением.