Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы

Делать было нечего, и, взяв с девушки слово, что она будет молчать, он поведал ей обо всем. А закончил риторическим вопросом:

– Я только не могу понять, как в моей сумке оказался настоящий перстень?!

– Любой мог войти к нам в комнату.

– Значит, кто-то знал мое особое отношение к печатке?

– Уверяю, это была не я.

Ладно, хватит ему было на сегодня убийств, расследований, подстав, подозрений, и он переменил тему.

– Хочешь, я тебе стихи почитаю? Написал прямо в камере сегодня. В автозаке отшлифовал.

– Еще бы!

И он прочел три очень комплиментарных четверостишия в адрес своей гостьи – а как еще он мог отблагодарить ее за хлопоты, не деньги же совать!

– Какой ты милый! – восхитилась она и заставила повторить стихотворение еще раз. Потом обошла стол и впилась в его губы требовательным поцелуем. – Пошли скорее наверх, или где ты здесь принимаешь поклонниц.

Потом, среди ночи, поэт спросил:

– Почему ты так грустила-убивалась по Грузинцеву? За две встречи успел он тебя покорить?

– Приступ ревности? Лучше скажи, почему ты так долго с госпожой Колонковой на кухне ворковал? О чем вы там сговаривались с богачкой?

– Просила меня почитать свои стихи, – поддразнил он девушку. – Потом, в другой день, в спокойной обстановке.

– Давай-давай. Она тебе по возрасту, конечно, гораздо больше подходит. Встретятся, наконец, два вялых тельца.

– Вялых? Ах ты, паршивка! И это про меня?! Я сейчас покажу тебе «вялых»!

А уже под утро он сказал ей:

– Ты знаешь, Кристина, я сам очень хочу разобраться, кто и почему убил Грузинцева.

* * *

После полубессонной ночи девушка проснулась рано. Сквозь полудрему Богоявленский слышал, как она плескалась в ванной, потом включила кофеварку на кухне. Потом снова поднялась к нему в спальню – пахнущая духами, со свежей укладкой, в новой блузке. Наклонилась и поцеловала его.

– Я помчалась. Не провожай. Позвоню тебе.

За те годы, что они то встречались, то не встречались, Кристинка достигла чинов известных: служила в большой компании начальником отдела маркетинга с двумя десятками подчиненных.

– А как же утренняя любовь? – спросил он, сжимая ее за бедра.

– Проспал ты свое счастье, – бросила она, высвобождаясь. Сбежала по лестнице, хлопнула дверью. С улицы было слышно, как завела мотор своего автомобильчика – «копейки» «БМВ».

Поэт поднялся и пошел открыть-закрыть ворота – пультиком, через окно кухни.

Сон растворился, и он отправился в душ. Струи горячей воды, хлещущие по телу, стимулировали работу мозга, и он волей-неволей думал: «Где же перстень? Его, наверное, полисмены изъяли как вещдок. И что теперь? Как заполучить его?.. Но сначала надо разобраться, кто и что про кольцо знает. Почему оно сыграло при убийстве актера столь роковую роль? Зачем убийце (или сообщнику) понадобилось снимать его с пальца Грузинцева? Почему его подкинули – и не кому-нибудь, а именно мне? Кто и как узнал о моем к нему интересе? Ведь я никому и ничего об этом не говорил!»

Вытерся, спустился по скрипучей лестнице. Дом у Богоявленского был старый. Он купил его с гонораров от первых опубликованных сборников и концертов – еще в девяностом году. Тогда, на изломе советской власти, многие коренные жители стародачного поселка Красный Пахарь потянулись за рубеж, в Штаты и Израиль. Имущество свое распродавали по тем временам задешево.

Гордился поэт своим приобретением страшно. Еще бы! В двадцать лет от роду купить на собственные заработанные деньги теплую дачу (слова «загородный дом» или «коттедж» тогда еще были не в ходу).

Сперва, когда ежедневное кручение держало его в городе, здесь жили родители. Потом он и сам стал находить вкус в деревенском бытье, а отец с матерью, напротив, потянулись обратно в столицу, ближе к поликлиникам-собесам.

За тридцать лет поэт не удосужился обиталище свое реконструировать или перестроить, латал только неизбежно возникавшие дыры: то крыша потечет, то газовый котел потухнет. Зато и ото всех жен, вылетавших из гнезда с куском богатства, свой домишко уберег.

Сейчас ходил по нему в полуголом виде, скрипел половицами и радовался: что не оказался в тюрьме, что приезжала к нему женщина, что провел он с ней славную ночку. Наконец, позавтракал и позвонил продюсеру Петрункевичу.

– О, Богоявленский! Ты на свободе? – хохотнул тот в ответ.

– А ты хотел, чтоб меня в СИЗО закрыли?

– Да что ты! Волновался за тебя. Готов был сам адвоката отыскать, да Кристина твоя меня опередила.

– Надо поговорить.

– Приезжай. Мы как раз сегодня натуру снимаем.

Натуру выбрали в городе Королёве – совсем недалеко от дома поэта, километрах в пятнадцати, если ехать в сторону Москвы. Продюсеры в целях удешевления процесса все чаще находили объекты (то есть места съемки) не в столице, а в ближнем Подмосковье. Там и квартиру (где действие происходит) можно снять дешевле, и с властями легче договориться, чтобы на улицах снимать.

Условились встретиться с Петрункевичем ближе к обеду. Тот выслал геометку своей локации.

Обиталище киношников было заметно издалека. Среди жилого квартала расположились автобусы – с гримерками и гардеробными, на огромных штативах стояли кинопрожекторы, освещая окна первого этажа, за которыми снимали кино. У нескольких шатров-палаток гужевались люди, временно не занятые в процессе.

Богоявленский вспомнил, что сам пару раз выступал в качестве актера. Внешность у него была, что там говорить, импозантная. Любой с первого взгляда мог поверить: да, это поэт! Высокий, стройный, без лишнего веса, с волнистыми волосами, вдохновенно закинутыми назад, – сейчас их чуть тронули искорки седины. Ему повезло по жизни: вряд ли чей-то лик из пантеона стихотворцев больше подходил званию пиита, нежели его, разве что Лермонтова, Блока или Есенина. Поэтому знакомые режиссеры порой приглашали его на роли мятущихся творцов.

Но быстро оказалось, что ни малейшего артистического таланта у Богоявленского не имеется. Перед камерой он был зажат, лицом играть не умел, говорил деревянным голосом. Ему самому было интересно, конечно, посмотреть, как все в кино устроено, но после двух эпизодов он от съемок стал отказываться.

Продюсер Петрункевич оказался на посту – пост располагался на улице в синей палатке, на столе были установлены мониторы, куда шло изображение со съемочной площадки. Под ногами змеились кабели. В мониторы вперились сам Петрункевич, а также режиссер фильма (с рацией у рта), помреж и главный оператор. Богоявленский хлопнул продюсера по плечу. Тот обернулся, сделал упреждающий знак: мол, минутку. А вскоре главреж проговорил в рацию: «Стоп, снято! – и добавил: – Обеденный перерыв – полчаса».

Поэт с Петрункевичем отправились к другой палатке, где над судками с пищей царила веселая, полная женщина. Возле раздачи толпилась в рассуждении еды киногруппа. Актеры