Пепел между нами (СИ) - Дюжева Маргарита

Выкладываю его на пеленальный столик и начинаю распаковывать.

— Что мне делать? — спрашивает Краев, заскакивая в комнату.

Нервничает, глаза блестят, руки подрагивают. На меня он даже не смотрит, зато не отрываясь следит за Артемом.

— На, выкини, — сую ему в руки теплый, полный свежего добра памперс, — замотай только поплотнее.

Пока Миша изумленно таращится на ароматный подарок, я обтираю ребенкину попу салфетками.

— Что любуешься? Выбрасывай. Или если хочешь, можешь забрать себе. На память.

— Кхм, — кашляет и скрывается на кухне. Слышу, как шуршит мусорный пакет и хлопает дверца ящика. Возвращается. Получает еще ворох использованных салфеток. Снова идет выбрасывать. — Что дальше?

— Дальше его надо помыть.

— Как? — в голосе неприкрытый испуг, — его ж взять страшно. Поломаешь.

Мне тоже первые дни в роддоме было страшно, сейчас уже попривыкла, хотя иногда сердце все равно заходится, от мысли, что могу сделать что-то неправильно и навредить.

— Вот, смотри, — поднимаю кроху со столика, переворачиваю пятой точкой кверху, — одной держишь. Второй моешь.

Краев стойко выдерживает показ гигиенических процедур, вникает, будто собрался в следующий раз сам это делать. Даже пытается самостоятельно надеть новый памперс.

— Молодец, — хвалю, но когда уходит выбрасывать очередные салфетки, по-быстрому переклеиваю липучки, так чтобы подгузник не сползал.

— Почему он кряхтит и чмокает?

— Есть хочет.

— Ты его кормишь только… — опускает взгляд, нервно сглатывает и снова поднимает его.

Грудь у меня сейчас большая, с ярко-выступающими венами, на два размера больше прежнего. И очень эффектно смотрится в глубоком вырезе старой футболки.

Почему-то эта мысль смущает. Я чувствую, как щеки предательски розовеют.

— Да, пока своего хватает. Ты на кухне подожди. Я покормлю и позову.

Кормить при нем — выше моих сил. В том, как ребенок сосет грудь нет ничего предосудительного и пошлого, но сама мысль, что взгляд Краева будет скользить по моей коже вызывает внезапный трепет и смятение.

Это слишком личное. А мое личное больше не связано с Мишей.

— Хорошо, — он не спорит, — я пока погрею чайник?

— Давай.

Хоть чайник, хоть суп. Мне все равно, главное, чтобы отошел, потому что кислорода снова не хватает.

Дождавшись, пока мы с Артемом останемся наедине, я опускаюсь на диван, даю ему грудь и отваливаюсь на мягкую спинку.

Что творится внутри меня — невозможно передать словами. Дикий коктейль. Кипит, бурлит, расплескивается. Я оправдываю все это гормонами, которые скачут как бешеные, и тем, что еще просто не до конца отболело. Потом станет легче, надо просто подождать.

Темка сосет жадно, как будто пару часов назад не хомячил. Причмокивает, пыхтит и даже умудряется блаженно постанывать. Смотрю, как сын ест и тут же испытываю очередной прилив. Напор молока такой, что только успевай глотать. Он старается, работает, пока не отваливается от титьки с блаженным:

— Мммм.

— Миш, мы все, — торопливо опускаю футболку.

Краев заходит буквально через секунду, словно стоял под дверью и ждал приглашения.

— Поел?

— Да. Теперь его надо столбиком подержать, чтобы воздух вышел.

— Можно. Я.

Вздыхаю:

— Можно.

Я ревниво наблюдаю, как он забирает ребенка. Показываю, как поддерживать голову, чтобы не запрокидывалась, вешаю марлевую тряпочку ему на плечо, торопливо убирая руки, чтобы не прикасаться к запретному телу.

Михаил на редкость хороший ученик, схватывает налету, старается. Но что подкупает больше всего, так это то, что ему не насрать. Видела я молодых папаш, которые только и мечтают, что сбагрить ребенка на руки кому-то другому. Этот не такой. Быстро избавляется от страха и уже уверенно держит, инстинктивно покачивая из стороны в сторону.

— Все так? — ему важно мое одобрение.

— Сейчас узнаем.

Миша хмурится, пытаясь понять, что я имею в виду, но тут раздается громкое и смачное:

— Бе.

Часть срыгушек на тряпке, часть — на ошалелом Мише.

— С боевым крещением тебя, Краев, — улыбаюсь и забираю сына к себе, — Иди застирывай, пока не засохло.

Он скрывается в ванной, а я прохаживаюсь по комнате, укачивая на руках уже сонного Артемку, и почему-то думаю о том, что из нас вышли бы отличные родители. Если бы «мы» были.

Глава 18

— Как Злата? — спросил Измайлов, — подвижки есть?

— Хрен его знает, — Краев неуверенно пожал плечами, — вроде оттаивает. Разговаривать хоть начали. Правда исключительно на тему сына.

— Что насчет вас самих?

— Ничего. Любая фраза на эту тему — табу. Сразу пять шагов назад. Поэтому никаких намеков, взглядов или попыток прикоснуться.

— Тяжко, наверное.

Краев махнул рукой:

— Лучше так, чем никак. Я рад даже тому, что могу просто приходить и видеть их.

— Терпения-то надолго хватит?

— На сколько потребуется, настолько и хватит.

У него было достаточно времени понять, что разговоры не нужны. Да и нет таких слов, которыми можно было бы исправить их ситуацию. Поэтому просто делал. Приходил, помогал, не требуя взамен ни признания, ни благодарности. Постепенно приучал ее к своему присутствию в их жизни и к тому, что он не враг. Да, порой выть хотелось от желания прикоснуться, но свои желания Миша давно задвинул на задний план — это цена ошибки, совершенной в прошлом, и он был готов заплатить сполна.

— Когда вы встречаетесь?

— Почти каждый день. Вчера в поликлинику их возил на плановый осмотр, Темке уже месяц исполнился.

— Маленький юбилей?

— Да. Я сейчас к ним поеду. Подарок надо отвезти, — кивнул на коробку.

Там лежало что-то яркое и непонятное. Но консультант в детском магазине сказал, что по возрасту самое то.

— Дерзай, — Измайлову очень хотелось, чтобы у Краева со Златой все наладилось.

За друга-идиота переживал и за саму Злату, к которой всегда относился как к сестре. Со своей стороны он делал все возможное, а именно не позволял Ане влезать со своими едкими комментариями и накручивать Злату. Жена была слишком категорична и, что уж отрицать, во многом права, но эти двое по-прежнему любили друг друга и ребенок общий. А, значит, надо как-то исправлять. Женя очень надеялся, что Краеву хватит мозгов, чтобы вытянуть их из пропасти.

Златка явно была не в настроении, потому что, когда позвонил и предупредил о том, что приедет, ответила недовольным бурчанием и бросила трубку. Он уже привык к постоянным колючкам, поэтому стиснув зубы, упорно шел дальше.

Легко было с Любой кувыркаться? Теперь расплачивайся. Все правильно.

Несмотря на то, что она жамкнула кнопку домофона, запуская его в подъезд, дверь в квартиру оказалась закрыта. Звонить было страшно, вдруг Артем проснется, поэтому аккуратно постучал по металлическому косяку. Тишина. Постучал еще раз. Внутри ни звука.

И только после того, как отбил дробь в третий раз, щелкнул замок и дверь распахнулась. На пороге стояла хмурая, растрепанная Злата. С красными глазами и таким подавленным видом, будто только проснулась.

— Все в порядке?

— Нет, чувствую себя плохо, — обронила и пошла обратно в комнату.

Вымыв руки и раздевшись, Миша отправился следом, и обнаружил ее на диване, под толстым одеялом. Злата лежала с прикрытыми глазами, свернувшись клубочком, и стучала зубами.

— Ну-ка, — он сел рядом с ней и приложил руку ко лбу. — Горишь вся.

Злата что-то сонно пробубнила и попыталась отстраниться, но сил не было. Даже когда он нашел градусник и запихал его под подмышку, и то не остановила.

Столбик ртути дополз до тридцати девяти с половиной и остановился.

— Мда, — как лечить кормящую мать, Краев не имел ни малейшего понятия, поэтому ограничился сырым полотенцем на лоб и вызвал врача. По счастливой случайности он оказался у пациента в том же доме, и спустя двадцать минут уже звонил в дверь.