Забери меня (СИ) - Дюжева Маргарита

Маргарита Дюжева

Забери меня

Пролог

— У вас десять минут, — раздается одновременно со щелчком замка.

Дверь распахивается и на пороге появляется Демид. Как всегда, в строгом деловом костюме, собранный, отстраненный…

Я знаю, что это спокойствие наигранное, на самом деле он напряжен как струна. Его выдают руки, сжатые в кулаки, желваки, нервно играющие на скулах и глаза. В них клубится такая ярость, что хочется сбежать. Только некуда. Из камеры следственного изолятора так просто не выпускают.

Он громко захлопывает за собой дверь и оборачивается ко мне:

— Ну что, Лера? Повеселилась? — широким жестом обводит унылое помещение. Жесткий сарказм бьет наотмашь, заставляя виновато втягивать голову в плечи.

Сдерживаюсь, поднимаюсь с неудобной койки и подхожу к нему. Пусть думает, что это вызов… на самом деле мне хочет просто оказаться ближе, почувствовать его запах, тепло. Хочется забраться к нему на руки, уткнуться носом в шею и дышать им.

…Одержимость. Иначе это состояние назвать нельзя. Больная, яростная, выворачивающая наизнанку.

Мысли путаются, стоит только заглянуть в темные глаза. Пульс тут же разгоняется до запредельных скоростей, и, кажется, будто воздуха больше не осталось. Я делаю жадный вдох, малодушно надеясь, что он этого не заметит. Непроизвольно облизываю пересохшие губы и прячу руки за спиной, потому что желание прикоснуться к нему практически непреодолимо.

Презрительно скривившись, он скользит взглядом по моим спутанным волосам, по платью, оголяющему плечи и едва прикрывающему зад. По туфлям на вызывающе высоком каблуке. Зло скрипит зубами.

Злить его у меня всегда получалось особенно хорошо.

— Я не обязана перед тобой отчитываться. У меня была встреча с друзьями.

— М‑м‑м, — тянет он с кривой усмешкой, — так звонила бы им. Друзьям своим. Пусть бы они твою задницу спасали.

Мне нечего на это ответить. Сегодня ночью я забыла обо всех миллиардах людей, населяющих эту планету, и позвонила ему. Как всегда, только ему.

— С меня хватит, Лер. Я не мальчик на побегушках, которому больше заняться нечем, кроме как вытаскивать тебя из неприятностей.

— Завытаскивался, бедный, — проворчала я, пытаясь спрятать тревогу за напускной беспечностью.

Его взгляд внезапно становится таким спокойным, отстраненным, холодным… как в начале нашего знакомства. Я нагло улыбаюсь, но на самом деле эти перемены пугают до дрожи, потому что чувствую, как прямо сейчас он отказывается от нас. От меня.

Я сколько угодно могу себя убеждать, что мне плевать, что таких как он пруд пруди, и стоит только захотеть — все рухнут к моим ногам. Только это не правда. Таких как Демид больше нет. Мы из разных вселенных, которые вообще никогда не должны были пересечься.

— Я договорился. Тебя отпустят, — произносит ровным голосом и сдвинув манжет, смотрит на часы, будто ему не терпится уйти и избавиться от моего надоедливого присутствия.

— Спасибо, Царь‑батюшка…

— И на этом все, — равнодушно перебивает, смотрит в упор, не моргая. Не оставляя надежды, — точка.

Язвительные слова замирают у меня на языке, а что‑то внутри корчится в агонии и захлебывается черным отчаянием. Мне хочется броситься к нему на шею, просить прощения, умолять остаться, но упрямая гордость не позволяет этого сделать.

— Ну все, так все, — развожу руками, — было приятно познакомиться.

Боже, что я несу.

— Не уверен, что могу сказать то же самое о тебе, — холодно припечатывает он, доламывая ту часть меня, которая принадлежит ему.

— И что теперь? Женишься на своей сушеной Вобле? — хочу побольнее его укусить, но получаю прямой, твердый ответ:

— Женюсь. Как и планировал.

Он сделает это. Не назло мне, а потому что так решил. Ему удобнее с Воблой. Она красивая, воспитанная, обеспеченная. Ему под стать. Им вместе самое место на обложке журнала о богатых и знаменитых, а мне — где‑то на задворках.

Жжет в груди. Снова прячусь за очередной усмешкой, но мне больно.

— Из вас получится прекрасная пара. Чопорная Вобла и замороженный ты. Будете с постными лицами ходить по своим деловым банкета, жевать икру, а по утрам обсуждать биржевые сводки, — с деланым сожалением качаю головой. — Эх, все усилия насмарку. Только оттаивать начал. На человека стал похож…

Мой укол все‑таки достигает цели. Демид хмурится и зло цедит сквозь зубы:

— К черту такую оттепель.

— И секс у вас будет дважды в неделю, строго по расписанию. В определенной позе. Чтобы костюмчик не помялся, — веду ладонями по широким, крепким плечам, смахивая невидимые пылинки.

Голодной волчицей смотрю на его губы. Они всегда были моим личным фетишем…

Он так близко, что крышу сносит. Не выдерживаю. Не осознавая, что делаю, провожу кончиками пальцев по горячей коже, прикасаюсь к твердым губам. От этих прикосновений будто током пробивает. И не только меня.

Взгляд Демида темнеет. Холод снова отступает и на его место врывается та самая ярость, желание обладать, которое всегда сводило с ума.

Я отскакиваю от него за миг до того, как он срывается. Бросаюсь куда‑то в сторону, хотя знаю, что в западне. На окнах решетки, дверь закрыта, мне не выбраться.

Он ловит меня за долю секунды, отшвыривает лицом к стене, тут же наваливаясь сверху, прижимая к шершавой поверхности.

— Зараза, — мужские пальцы впиваются в мои волосы, — ты мне весь мозг уже вытрахала.

— Я еще даже не начинала, — шиплю, пытаясь вырваться, но кулак на волосах сжимается сильнее, вынуждая запрокинуть голову, до хруста в шейных позвонках.

Его горячее хриплое дыхание на моей коже, и толпы злых мурашек, вверх по шее, теряясь где‑то на затылке. Я зажата между ним и стеной, так что не сдвинуться ни на сантиметр. Горячая ладонь бессовестно задирает короткий подол, шарит по телу, рывком сдирая тонкие кружевные трусики.

— Ты с ума сошел? — пытаюсь его оттолкнуть, высвободиться, но Дем продолжает давить.

— В чем дело, Ёжик? Все как ты любишь. Не скучно, с огоньком. — Слова пропитаны ядовитой иронией. — Или это слишком для тебя?

— Не называй меня! — Я несуразно хватаю ртом воздух, в голове дурман.

Наглая рука тем временем пробирается между моих бедер, прикасается жестко, требовательно, без намека на нежность. Она мне и не нужна. В крови дикий коктейль из бешенства и желания обладать этим мужчиной. Получить его здесь и сейчас, раствориться в этом безумии. Низ живота полыхает. Горячо, мокро, сводит от нетерпения. Когда пальцы погружаются внутрь, не могу сдержать надрывный стон, прогибаюсь навстречу, трусь ягодицами о его пах, заводясь от ощущения грубой ткани на нежной коже, и того как сквозь нее угадывается крепкий член.

Демид рычит во весь голос, теряя свой хваленый контроль, свою чертову выдержку, которой он так гордится. Я слышу, как звякает пряжка и шуршит молния на его брюках. Знаю, что сейчас будет, но все равно оказываюсь не готова, когда одним резким движением полностью погружается в мое тело. С губ срывается уже не стон. Крик. Похотливый, отчаянный, злой.

— Заткнись, — одной рукой зажимает мне рот, второй сильнее натягивает волосы, вынуждая еще больше прогнуться, принять полностью, без остатка.

Мне остается только мычать и хвататься за стену, скрести ее ногтями, пока он словно одержимый вколачивается в мое тело. Трахает, грубо и несдержанно, а я как ненормальная молюсь, чтобы не останавливался. Чтобы еще глубже, сильнее, злее.

Каждый толчок все больше разжигает пожар в крови, будит лютый голод, который кроме него никто и никогда не сможет удовлетворить. Я задыхаюсь, чувствуя его движения внутри. Меня ломает от животного удовольствия и дикой тоски, выкручивает каждую жилу, каждое нервное окончание. Потому что знаю. Это в последний раз.

Тишину камеры нарушают только мои стоны и его хриплое дыхание. Проникновения становятся все глубже, отрывистее. Между ног ноет, и горячие волны накатывают одна за другой, пока внутренности не сводит сладким, почти болезненным спазмом.