Таинственная незнакомка - Курт Циммерман

Эльза Гёбель замечает улыбку на лице дочери и снова дает себе торжественное обещание смотреть за ней получше. «Пусть мою девочку оставят наконец в покое! Эти так называемые друзья, эти коллеги и вообще все! Теперь я сама стану смотреть за ней!»

Советник уголовной полиции Пауль Пихотка, закрыв глаза, сидит за своим письменным столом и пытается сосредоточиться. Он блуждает в своих мыслях, как праздный бродяга, над которым не властны ни обязанности, ни сроки, ни начальство. Но еще нет такой мысли, на которой следовало бы остановиться, однако он чувствует легкое, приятное возбуждение. Он может сидеть так довольно долго, пока это возбуждение не перейдет в своего рода зуд, который побудит его перейти от пассивного состояния к активному. Ему хорошо и спокойно. Его секретарша надежно охраняет дверь в кабинет. Он знает, на что способна маленькая серая «мышка», носящая совершенно не подходящую ей фамилию Клосс[5]. По желанию советника уголовной полиции эта маленькая, болезненная, худая как щепка женщина превращается в грозного цербера. При появлении бригадефюрера этот рыкающий волкодав снова становится маленькой повизгивающей собачкой. Но Шелленберг не нарушит его покоя. Сегодня, во всяком случае, это ему не удастся. Пихотка узнал от одного своего приятеля с Принц-Альбрехт-штрассе, что бригадефюрера вызвали с докладом в ставку фюрера. Путь от бункера назад в Берлин — это не рукой подать даже для человека с неограниченными возможностями, каким был Шелленберг. Поэтому Пауль Пихотка уверен: сегодня он вполне может насладиться покоем.

На письменном столе перед ним в строгом порядке лежат стопки чистой бумаги. В обрезанной снарядной гильзе времен первой мировой войны торчат тщательно зачиненные карандаши. Словно забавляющийся ребенок, советник черкает то на одном, то на другом листе по одному слову. Он пока еще не распоряжается своими блуждающими мыслями, он только хочет время от времени подтолкнуть их, придать им другое направление. Каждое написанное слово он заканчивает вопросительным знаком различной величины. Вопросительный знак, сопровождающий слово «Кто?», занимает почти полстраницы. «Когда? Где? Как?» похожи по размеру друг на друга. На другом листочке он пишет: «Для кого?» и «С кем?».

Пауль Пихотка ищет ответа на множество вопросов. Его поиски ведутся пока без всякой системы, хотя он отлично умеет следовать ей. Если бы это зависело от него, он называл бы себя не «спец по уликам», а «спец по окружению». Он не сомневается, что и в этот раз выследит преступника, окружит его, опутает сетью и изобличит. Эта уверенность колеблется только тогда, когда он разговаривает с бригадефюрером. «Прежде всего мне нужно выиграть время, — думает он. — Если я доложу Шелленбергу хотя бы о частичных успехах, предъявляю ему хоть один след, он оставит меня на время в покое».

Преступник или группа преступников собирают сведения о военных и внешнеполитических решениях рейха, а также данные, касающиеся производства вооружения, и передают их противнику. Каким образом, кем и от каких лиц собираются эти сведения? Кем и какими путями они передаются на ту сторону?

Советник уголовной полиции пытается представить себе этого неизвестного или неизвестных, которыми заняты его мысли. Постепенно он начинает ощущать знакомый зуд. В нем пробуждается жажда охоты. Он невысокого мнения о неизвестных величинах, он не желает признавать некоего мистера Икс. За свою многолетнюю работу ему уже неоднократно приходилось наблюдать, как «таинственный неизвестный» постепенно вырисовывается, обретает черты лица, имя, привычки, слабости, которые становятся для него роковыми. Пауль Пихотка с удовольствием задерживается на этом этапе своих раздумий. «К счастью, — думает он, — каждый из тех, за кем я охочусь, имеет голову, в которой рождаются глупые идеи, и руки, а на руках — запястья, отлично приспособленные для того, чтобы защелкивать на них наручники».

Он придвигается ближе к столу, берет чистый листок бумаги. Откуда исходили сведения, ставшие известными противнику? Число возможных источников чрезвычайно велико. «Если я начну с этого, мне понадобятся годы, а Шелленберг не дает мне и месяца». Совершенно ясно, что преступник не из числа вскрывателей сейфов, взломщиков и тому подобных молодчиков-рецидивистов, которых легко установить с помощью картотеки. Это могут быть офицеры штаба или телефонистки, руководители учреждении или шоферы грузовиков, инженеры, конструкторы, мастеровые или рабочие, дипломаты или кельнеры. Предполагаемый круг виновных, таким образом, необозримо велик.

«Прелестно, — бормочет про себя Пихотка, — в поле моей деятельности попадает весь рейх с оккупированными областями и весь германский народ в качестве потенциального преступника. Так я далеко не уйду! Не обыскивать же мне всю Европу от Северного полюса до Сицилии и от Атлантического океана до Москвы? Где концентрируется большинство сведений? В Берлине. Значит, запишем: место — Берлин. Где мы можем захватить преступника с поличным? При сборе или передаче сведений. При сборе отпадает, так как я не могу приставить к каждому из тысячи возможных преступников своего человека. Значит, сконцентрируемся на передаче сведений. Скорее всего, передача производится при встрече. Как? Где? Кто с кем встречается? Кроме того, поток информации распределяется по двум направлениям. От противника поступают вопросы, а ему направляются ответы».

Пихотка ставит один знак вопроса за другим. Он замыкает полукруг одного из знаков п замечает, что вопросительный знак стал похож на воздушный шар.

«Хорошо, — решает он наконец. — Я запущу несколько пробных шаров. Шпиков у меня сколько угодно. Среди них есть и серьезные люди, которые смогут войти в доверие к любому фольксгеноссе. Поступим так, как советовал старый Мольтке: выступать но одному, а удар наносить сообща!

Часть моих сотрудников будет изображать людей, интересующихся важными военными сведениями. Они могут пустить в ход деньги, они могут начать антивоенные выступления. Сейчас очень возросла жажда жизни. А кто хочет хорошо жить, должен иметь немалые средства. На эту приманку обязательно клюнут. Если я поймаю настоящего преступника, он выведет меня на других. А если попадется дилетант, что ж, принесу его в жертву бригадефюреру.

Вторая группа будет изображать источник информации. Их мотивы тоже должны быть различны. А о том, какие сведения они будут поставлять, я позабочусь. Да и кто станет проверять достоверность этих сведений? Каким образом можно проверить эту достоверность? Главное — найти лиц, заинтересованных в этих сведениях».

Советник уголовной полиции отодвигает свои записки в сторону. Теперь он принял решение и намерен действовать. Время раздумий кончилось. Он вызывает свою секретаршу:

— Сварите мне кофе, фрау Клосс! Чашку возьмите побольше. И не забудьте: если я говорю «кофе», то я имею в виду не бурду, а напиток, известный у наших турецких друзей под названием «мокко». Кроме того, быстренько соберите ко мне весь отдел. Через полчаса я хотел бы видеть у себя всех своих сотрудников, какими бы неотложными делами они ни занимались. И еще, Клоссхен, если наши друзья будут вас о чем-нибудь спрашивать — а они будут вас спрашивать, — то скажите им, что со следующей недели у нас начнется беспокойная жизнь. Скажите всем: старик трубит сигнал к наступлению!

Сидя в ночной рубашке на кровати, Хильда взглядом отыскивает свои вещи. Куда же она дела платье?

В комнату входит мать и тут же приказывает ей снова лечь.

— Не нужны тебе никакие вещи. А твое платье я заперла в шкаф. Тебе еще нельзя вставать. Доктор сказал, что тебе нужен покой, полный покой!

Хильда качает головой:

— Нет, так не пойдет, мама. Мне действительно нужно встать. Это чрезвычайно важно. Не сердись, мама, сейчас я ничего не могу тебе объяснить. Но в сложившейся ситуации я не могу целый день проваляться в постели. Мне необходимо выйти на работу, я должна!

Эльза Гёбель старается придать твердость своему голосу. Она подавляет желание просто взять дочь на руки и покачать ее, как маленькую девочку.

— Так, значит, ты не можешь валяться в постели? Но ведь так приказал врач. Ты больна, у тебя температура. К тому же ты пролежала у меня уже четыре дня, четыре раза по двадцать четыре часа! Я давала тебе лекарство, кормила тебя, а ты меня даже не узнавала!

Четыре дня! Хильда пытается собраться с мыслями. Не пропустила ли она назначенной встречи? Что должно было произойти за эти четыре дня? «Я должна связаться с Тео! Томас ждет сведений, а «Омега» ждет выхода в эфир Томаса». Она испытующе смотрит на мать:

— Меня кто-нибудь спрашивал? Я ничего не говорила в бреду?

— Врач запретил всякие посещения. А этого господина фон Левитцова я и на порог не пущу. Конечно, ты бредила. — От внимательных материнских глаз не ускользает, что дочь вся напряглась. — Ты говорила всякий вздор, из которого ничего нельзя было понять. Я, во всяком случае, не поняла ни одного слова.