Следы неизвестного - Софья Дубинская

Но вот сейчас сидит напротив, по сути дела, мальчишка, врет или молчит, молчит или врет — и ничего ты, «заслуженный ветеран», с ним поделать не можешь. Всякие там психологические приемы на голом месте не помогут. Нужны сведения. Нужно очень много знать о человеке — а знаний мало… Поехать бы самому в Медный, поговорить с родителями, соседями. Ну что может дать вот эта характеристика: «…нарушал, не справлялся… не занимался…»?

Мысль о поездке приходила в голову не первый раз, но пока для этого не было времени. Дни, остававшиеся до конца следствия, приходилось расходовать крайне бережно. Отвоевав себе право работать «как все», Сергей Аверьянович загрузил свой сейф делами, вдвое больше прежнего. На два из них приходилось отдавать сейчас почти все силы и все время: пора передавать в суд, сроки истекали. По двум другим он со дня на день ждал ответы экспертиз — и если его предположения подтвердятся, то надо будет арестовывать, а значит, и вплотную заниматься обвиняемыми. Еще три дела могли бы подождать. Но ведь и эти сроки уже идут!..

— Так почему ты не потребовал у Ошейникова равную долю?

Молчание…

Может, очную ставку сделать? Но для очной надо что-то иметь в запасе — знать больше, чем сказали допрашиваемые. А запаса нет. Оба грабителя будут твердить то же самое — и он ничего не сможет сделать…

Повторить обыск у Козодоевой? Никаких вновь выявленных причин для повторного обыска нет. Все, что можно проверить, осмотрели. Деньги переданы кому-нибудь другому? Установили вроде все связи преступников — в уголовном розыске заявили: тем знакомым, которые попали в поле зрения милиции, Ошейников и Яковлев и рубля бы на сохранение не отдали, не то что семь тысяч. Может, деньги спрятаны где-нибудь на улице, как бланки сберкнижек, аккредитивов и погашенные лотерейные билеты, которые были засунуты в инкассаторскую сумку и закопаны в снег? Маловероятно. Сумку с бумагами Яковлев унес и закопал, чтобы отделаться от лишних улик. Все эти документы преступники попросту выбросили. Почта? Тоже проверяли. Сколько времени впустую убито: выявить отправителей и получателей крупных переводов во всех почтовых отделениях города — адская работа!

Еще один день кончался. Сысоев позвонил: арестованного пора отправлять на ужин.

Очную ставку следователь все-таки провел, только уже с другой целью. Ошейников заметно старался переложить побольше вины на Яковлева. И, кажется, перестарался. Каждый протокол допроса начинался с того, что «Яковлев сделал…», «Яковлев предложил мне…», «Первый об этом сказал Яковлев…» Правда, после уточняющих вопросов, в ответах чаще начинало Мелькать «мы». Но еще ни разу Ошейников не назвал себя инициатором по самому пустячному эпизоду. В такое распределение ролей плохо верилось. Против этого восставал и здравый смысл, и материалы дела.

Ошейникову двадцать восемь лет. Отбыв последний срок, жил в Жданове. Бежал из города, так как против группы лоботрясов было возбуждено уголовное дело за растление несовершеннолетних. Его интимная связь с пятнадцатилетней могла дорого обойтись. Приехал на Кольский полуостров, подался на лесоразработки. Использовав поддельные права, устроился в леспромхоз шофером. В пьяном виде сел за руль и разбил машину. Опасаясь разоблачения, скрылся, предупредив об этом только свою любовницу — фельдшерицу из медпункта. Пробрался на строительство Серебрянской ГЭС, но вскоре вынужден был бежать и оттуда: вылезла наружу попытка продать молодым рабочим наркотики, взятые им у фельдшерицы. Последние шесть месяцев бродяжничал, жил сначала за счет молодой художницы-оформителя из строительного управления, потом перебрался на хлеба к Козодоевой.

Прошлое Яковлева не было таким бурным. Окончил одиннадцать классов. Год не работал: пытался поступить в институт. Не выдержал конкурса. Вернулся в Медный-1 и начал работать на руднике, в транспортном цехе. Потом рассчитался и уехал. «Надоело» — единственное объяснение. В Мурманске попытался устроиться на производство — не получалось. Ночевал где придется, подзарабатывал на погрузке вагонов. Потом встретился с Ошейниковым. Два месяца продолжались пьянки, закончившиеся ограблением сберкассы. Парень рослый, крепкий — ему бы сейчас в армии служить. На его беду, что-то там с сердцем…

Быть ведущим в этой паре, как старался представить дело Ошейников, Яковлев не мог. Чувствуя это, Сысоев все же вынужден был в листы протокола писать фразу за фразой, которые сплетались в петлю вокруг шеи двадцатилетнего преступника. А что поделаешь? Ошейников обвиняет — Яковлев молчит. Своего ума в него не вложишь, задавать же наводящие вопросы нельзя. Остается один путь — писать то, что слышишь, а потом на каждое показание Ошейникова искать контрдоказательства…

Сейчас накопились улики, опровергающие оговор младшего подследственного старшим. По крайней мере в двух эпизодах Ошейников явно перестарался: он заявил, что Яковлев подбивал его напасть на кассира леспромхоза, а потом замышлял ограбление магазина «Рубин». Яковлев, допрошенный в связи с этими фактами, неохотно, но все же показал, что инициатором в обоих случаях выступал его «друг».

Сысоев чувствовал себя достаточно спокойно перед этой очной. Яковлев, начав догадываться, что приятель ведет себя подло, стал вроде защищаться. Он сказал, что разговор о «Рубине» случайно слышала Козодоева. Вызванная на допрос Козодоева подтвердила:

— Ошейников предложил. Потом сам же и отказался: с таким, говорит, сопляком лучше сразу в уголовный розыск идти. Все равно завалит.

Разговора о планах нападения на кассира не слышал никто. Но мог ли предполагать такое Яковлев, никогда не бывавший в леспромхозе? Ошейникову будет неуютно на очной — это факт. И еще у Сысоева была одна надежда: неужто Яковлев не заговорит по-настоящему, когда увидит, как напарник старается утопить его, чтобы смягчить наказание себе?

…Очная ставка длилась уже больше часа. Ошейников, державшийся вначале очень уверенно, теперь заметно скис: о свидетельских показаниях Козодоевой он, понятно, не знал, а когда узнал — почва ушла из-под ног. Продолжая сваливать вину на Яковлева, он, однако, уже не говорил столь уверенным тоном. Сидел не развалившись на стуле, как прежде, а напряженно скорчившись, будто готовясь к прыжку.

— Вопрос к Ошейникову, — продолжал Сысоев. — Расскажите, когда, где, в какой обстановке у вас с Яковлевым происходил разговор о намерении напасть на кассира леспромхоза?

— Не помню…

— Вы отрицаете, что такой разговор был?

— Нет, я не помню, где он происходил…

— В «Горке»! Теперь вспомнил? — зло подал голос Яковлев.

Сысоев строго взглянул на него, приказывая молчать. Прищурив глаза, посмотрел на него и Ошейников.

— Как же, вспомнил… Мы сидели за столиком, вдвоем, там Яковлев и предложил ограбить кассира…

Сысоев уже несколько минут внимательно наблюдал за молодым преступником: тот был очень возбужден. Все же не уследил и лишь в последний момент перехватил взметнувшуюся над столом табуретку.

— Ах ты, гад! — кричал Яковлев, все еще пытаясь ударить своего бывшего друга. — Загреб всю монету, а на меня бочку катишь? Где твоя посылка? Я, дурак, пошел за тобой на это дело, влип и теперь получу свое. Но лишнего ты на меня не вешай! Понял? А то я в твои карманы наложу столько, что не унесешь! Помни это. Я тебе по пьянке проиграл деньги, а не жизнь. И голову под пулю вместо тебя подставлять не стану…

— Сядь, Яковлев, — спокойно сказал Сысоев, дав ему выкричаться. — Будешь драться табуреткой — прикажу надеть наручники. Значит, ты не подтверждаешь показания Ошейникова. Ты пошел на преступление, чтобы вернуть крупную сумму, проигранную ему в карты. Я правильно тебя понял? Так и запишем… Сколько именно проиграл?

— Восемьсот двадцать… Да по мелочам еще брал. Жрать нечего было. Всего около девяти сотен за мной числилось.

— Вопрос к Ошейникову. Вы подтверждаете показания Яковлева?

— Подтверждаю… Только кассу грабить, чтобы долг получить, я ему не предлагал. Он сам навязал это дело…

— Я навязал? — опять вскинулся Яковлев. — Да ты ж, сволочь, сапоги меня заставлял себе надевать!.. Что ж ты говоришь?

— Довольно, Яковлев! — опять остановил его Сысоев, радуясь, однако, этой передышке: он чувствовал, что сейчас задаст главный вопрос, и не хотел, чтобы тон вопроса подчеркивал это. — Вопрос к Яковлеву. Куда, кому и с чем должен был выслать посылку Ошейников?

— Да нет… Это я сгоряча… Пусть он сам говорит… Я ничего не знаю.

— Ошейников, ответьте на тот же вопрос.

— Какая посылка? — поспешно переспросил Ошейников. — Ничего не знаю. — И, взяв себя в руки, попытался острить: — Посылки только принимал. Из зоны, гражданин начальник, их не шлют…

Сысоев, однако, видел, что Ошейников не спускает настороженных глаз с напарника. Тот смотрел в стол.