Городская фэнтези-2006 - Андрей Уланов

— Но-но! — Росомаха отпрянула гибким движением. — Ведь обещал зазря не трогать… Я ведь… м-да… по следу пришла, на два словечка…

— Ну?!

— Ну, раз уж так… — Она поискала глазами вверху что-то такое, чего там отродясь не было. — Короче, мы в расчете, да? Ты не в обиде? Ты что, — разъярилась вдруг она, — в натуре ждешь, чтоб я тут извинялась?!

— A-а, ты насчет ножичка, — процедил Гиена, нехорошо улыбаясь. Нож Росомахи он помнил — совсем недавно она так близко его показывала, что любой суд признал бы это за угрозу оружием. — Я принимаю извинения только в письменной форме, но для тебя сделаю исключение. На колени — и в голос.

— А хи-хи не хо-хо?! — совершенно взъерепенилась Росомаха. — Иди ты в баню!..

— Только с тобой, — схамил Гиена — и едва не пропустил удар ногой. Обиженная лесная деваха била не шутя, в полный контакт, но и Гиена знал кой-какие блоки и выпады, так что махала Росомаха в основном по воздуху, в котором изредка мелькал Гиена.

— Вертлявый! — фыркнула она, отпрыгнув и опять приняв стойку.

— А то! — в тон ответил Гиена.

— Заболталась я с тобой. — Стойка единоборца плавно сменилась у Росомахи стойкой манекенщицы. — Чао, придурок!

— Про должок не забудь! — бросил ускользающей тени Гиена.

Эве пригодились скудные познания по доврачебной помощи — там, где Бобр пользовал раненых, она лишней не оказалась. Нашлись для нее и стоптанные кеды, и брюки (Слону впору), и рубашка с отпоротыми рукавами, ожидавшая разжалования в половые тряпки, но это все же лучше чем ничего.

Только она наметилась упасть куда-нибудь мешком и задрыхнуть, как вдруг, будто чертик из шкатулки, перед ней выскочил запыхавшийся Волчок, от неудержимой радости скалясь широченной улыбкой и откровенно горя счастливыми глазами.

— Ну, ты! — он не нашел других слов для приветствия. — Как сама-то? Слышь, у меня кофе есть, горячий — хочешь?

Словно не дрались над Псом, и фляжку не он ей швырял!.. Но встреча была так приятна Эве, что и ее радость открылась навстречу легким, слабым, светлым смехом усталого человека, и она качнула головой — пойдем!..

Кофе и впрямь оказался огненным, а заварен был — чтоб мертвого поднять. Эва, обжигая губы и пальцы, пила маленькими глоточками из крышки термоса, а Волчок говорил быстро, будто боялся, что в паузе она скажет что-нибудь наотрез:

— …ты понимаешь — наши стали сюда просачиваться! Мало, правда, пришло, но команда подбирается — на отрыв! И оружие подтаскивают — вон Вук, наш родич с Боснии, чего-то приволок такое… — Он показал руками, как рыбак — сорвавшуюся щуку.

— Так скоро?.. Как он успел?

— У нас свои дороги, — жестом старого партизана успокоил Волчок, — получше ваших, а границ мы не знаем… Эх, подольше бы продержаться! Может, и русские, и шведские волки придут — эти тоже крутые. Ну, в общем — все за Оленя и Лес, даже герр Татцельвурм с Альп приполз…

— Татцельвурм? — ахнула Эва, округлив глаза. — Он же реликтовый, его ученые ищут — ему нельзя в бой!..

— Ага, значит, все же — бой? Сообразила, что иначе с принцем не договоришься?

Эва вздохнула, сжимая стынувшую крышку в ладонях. Что-то сдвинулось в мыслях — еще днем она была убеждена, что взаимопонимания можно добиться путем переговоров, но после того, что с ней сделали…

В штабе Оленя было накурено и шумно. На Гиену посматривали косо, но после зарока он стал лесным гораздо симпатичнее — и о делах с ним говорили как с равным.

Боснийский Вук всех просто очаровал — когда распустил ремни на длинном тяжелом свертке и раскрыл ковровый чехол, Рысь даже присвистнул.

— Это «стингер», — коротко отрекомендовал оружие Вук. — Переносной зенитный комплекс. Мне его подарил Снежный Барс с Гиндукуша — он там распотрошил людской тайник в горах, а я дарю вам.

Реликтовый Татцельвурм, занесенный в людские книги под знаком вопроса и поименованный натуралистами-криптозоологами «европейским ядозубом» — по предположительному родству с американским ядозубом Жилатье и мексиканским Эскорпионом, — неторопливо покуривал в углу короткую трубочку, набитую душистым табаком; огонек коптилки отражался в его выпуклых глазках. Как он доковылял сюда на кривых коротких ногах? Глядя на Татцельвурма, слыша его медленное шипучее дыхание, теплокровному молодняку невольно хотелось жить еще горячей, любить еще жарче, лишь бы не уподобиться этому ползучему реликту, пережившему свою эпоху. Но старик приполз не умирать в дом престарелых: при нем был аккуратно вычищенный и заботливо смазанный немецкий пистолет-пулемет времен последней войны. Вук, из вежливости спросивший Татцельвурма о здоровье, неожиданно узнал, что его собственный прадед, сбежав из зоопарка в Граце, партизанил в ту пору именно с этим альпийцем, в одном отряде.

— Тот Вук был хороший боец, — пыхнул трубочкой Татцельвурм, — настоящий горец. Вы, Вуки, я знаю, умеете защищать свои логова и братьев в беде не бросаете.

С городских свалок, с помоек, из подворотен в Лес пробралась дружная стайка молодых Бездомных Псов — худые, нечесаные, грязные, в репьях, они пахли бензиновой гарью и походили на панков; долговязый вожак — помесь колли с дворнягой — то и дело дергал головой, и цепи на потертой кожанке бряцали в такт нервному тику.

— К-кароче, — заявил он за всех, — мы б-будем д-драться. За Лес. К-кто не сдохнет — ост-тается жить у вас.

Псы и их подруги показали оружие — ножи, кастеты, цепи, пару нунтяку, а Заика — револьвер.

Рысь поморщился на Заику, Заика на Рыся, и Рысь велел им выбросить всю наркоту, включая сокровенные заначки. Бездомные порычали, но послушались.

От семейства Собачьих явился еще взбудораженный своей решимостью черный Пудель, стыривший у хозяина охотничий дробовик и патронташ, — этот все трогал себя за нагрудный карман с фотографией хозяйских детей-близняшек, от которых он ушел, едва не плача. Сломав зуб, перегрызла цепочку и прискакала в Лес красавица Пума — любимица жены какого-то генерального директора; она прихватила с собой карманный «браунинг» госпожи, пару коллекционных кинжалов и ятаган.

Белый Олень оглядывал пришедших, расспрашивал — и принимал.

Никто не пойдет в осажденный Лес ради забавы или встряски нервов, зная, что войти туда можно кое-как, а выйти — совсем никак. Сейчас годилась любая помощь — и сухое молоко Эвы, и ятаган Пумы.

Но организационная суета понемногу стихала — Оленю доложили, что конвой со зверятами благополучно прошел периметр и добрался до Буреломной Пущи, что Медведи отступили с малыми потерями, что в лагере принца удалось взять немного оружия, да еще три ствола принесли Рыся с Росомахой, что человечьего подростка с фотографиями проводили до безопасной дороги в город. Оговорив все дела, Олень велел Рысю разбудить себя через два часа, а при необходимости и немедленно — и лег (точнее, упал) на койку.