Никогда не было, но вот опять. Попал 3 (СИ) - Богачёв Константин

— Не годные! — ухмыльнулась тогда она. — Все годные! Надо только правильный подход найти.

Вроде и нашла подход, а всё как-то не так с этими девками.

Две девки, что тогда предстали перед ней, были опрятные, не сказать что кровь с молоком, но справные, грудь большая, кожа гладкая, на лицо ладные. Видно, что не голодали. Тогда что же они из своей деревни в город наладились? А, впрочем, это не её забота. Главное теперь к делу их пристроить. То же хитрость не великая. Пообвыкнутся, подкормятся после сельской похлёбки, посмотрят во все глаза, как легче на жизнь зарабатывать. А там и сами захотят, лёгкой жизни.

— Как звать их?

— Вон ту повыше зовут Сонькой, а та пониже и побойчей — Фроськой. Девушки хорошие, трудолюбивые, я проверяла, даже готовить умеют, — ответила старая сводня.

— Готовить? Это хорошо, это пригодится, — мадам Щукина махнула веером. — Значит так, получать будете по двадцать рублей в месяц. Работа — в номерах прибирать, подметать, бельё постельное стирать, гладить и менять. В обязанности входит меньше видеть, ничего не слышать и говорить только меж собой. Всё ли ясно?

— Так это, ясно всё, барыня, — сказала Фроська. — А что за дом такой у вас большой?

— Доходные комнаты, — коротко ответила Щукина и передала конверт своей знакомой. — Антонина Львовна, благодарю, что быстро нашли мне работниц.

Распрощавшись со своей давней поставщицей живого товара, она перешла к делам насущным.

— Девушки, быстро за мной. Перво — наперво запомните, где ваша спальня, кухня и где хранятся вещи. Подъём в шесть утра. Еду приготовить, в коридорах и залах подмести и полы помыть. Как гости станут комнаты покидать, там порядок наводить. Всё должно быть чистым, всё должно блестеть.

Притихшие девушки направились за мадам, ловя каждое слово, всё запоминая, всё оглядывая. Такого красивого и блестящего убранства в их селе даже у самых богатых нет. За разъяснениями рабочих обязанностей и показом общей планировки ушло полчаса. В конце их накормили, напоили чаем, выдали рабочий инструмент и отправили трудиться.

День пролетал за днём, к концу недели девушки привыкли к господам отдыхающим, уже не смотрели разинув рты, как весёлых девиц хватали за всякие места, как вино лилось рекой и прочие необычности жизни в этом доме. По такому прекрасному случаю выдала мадам Щукина по пять рублей аванса и отпустила прогуляться в город. По возвращении с прогулки ждал Соньку разговор.

— Ты помнишь свои обязанности?

— Помню, Жозефина Аполлоновна.

— Так чего же ты открытым ртом ворон ловишь, когда тут господин Тучнев гуляет? Для него другие девушки есть.

— Уж больно он симпатичный, — простодушно пролепетала Сонька и покраснела.

— Ежели нравится, то чего сбежала, когда тебя он приобнял? Чай, не съел бы тебя.

— Мне батюшка говорил, — потупила Соня глаза, — что до свадьбы грешить нельзя.

— Я тебя неволить не стану. Но Тучневу ты понравилась. Предлагал двести рублей.

— Двести рублей! — открыла рот девка. — Это какие же деньжищи!

— Знаю, знаю, не всякий за год такое на хозяйстве заработает. А ты подумай, господин молодой, привлекательный. Ну разок согрешишь, батюшка твой даже не узнает. Всё семье будет прибыток. Братья — сёстры есть?

— Семеро ещё дома остались, я старшая.

— Семеро младших, а ты ещё сомневаешься. Вон подруга твоя Фроська не теряется. Уже кучу денег заработала, — мадам покачала головой, намекая, что в доме ждут от старшей дочери помощи.

— А вдруг у меня не получится? Я же не умею ничего, — попыталась отступить девка.

— Илья Николаевич сам всё сделает, сам всему научит. Я записочку ему сегодня напишу, а ты иди мыться, подготовишься к десяти вечера.

— Так я это… — Соньке хотелось сладких утех, хотелось немыслимых денег, но червячок сомнений её грыз.

— От работы освобождаю. Тебе должно быть свежей, благоухать хорошо, духи и платье дам. Всё поняла? Иди. — последние наставления Щукина отдавала в том же тоне, каким приучила повиноваться её за эту неделю.

— Слушаюсь, Жозефина Аполлоновна.

Две неделя прошли как в сладком сне. Соньке была приятна страсть и комплименты, которыми осыпал её молодой Илья Тучнев. Сын купца, и сам купец второй гильдии, не скупился на слова и любил молоденьких чистых девушек, а Сонька была молода и уморительно наивна, но денежки считать умела. За первый раз, как и было обещано, получила 200 рублей, за остальные исключительно по тарифу. Но за свежесть тариф был столичный — 15 рублей.

О таких особенностях девушку известили новые "подруги". Поделились они опытом и разными историями. Слушать их было интересно и немного стыдно. Но возможность получать огромные, по её понятиям деньги, за собственное удовольствие заставляло её не ходить, а порхать. Даже положенные отчисления для мадам только чуть-чуть подпортили ей настроение. Жалко только, что милый друг Илюша куда-то запропастился, и ей пришлось снова взяться за веник.

Опытная хозяйка публичного дома мадам Щукина, процесс переделки наивной деревенской девки в проститутку, не торопила, но и прибыль терять была не намерена. Разговаривая со своей помощницей Фёклой или по местному Фаиной, спросила:

— Что там Сонька?

— Ждёт своего кавалера и работает.

— Работает? Её не веником мести сюда привели. Клиенты интересуются, а она принца своего ждёт. Так не дождётся! Уехал он и надолго. А вернётся, так скорее всего, на неё и не глянет. Зови своего «Альфонсика».

— Гришку Рюмина, что ли?

— А у тебя что, кто-то другой завёлся? — язвительно спросила Щукина.

— Дак где ж второго такого найдёшь? — засмеялась помощница.

Действительно, второго такого Рюмина найти было бы трудновато. Впрочем, называл он себя Жорж Румынов и был красив, какой-то нарочито сусально — слащавой красотой, которая так нравилась наивным деревенским девкам и зрелым купеческим вдовам. По тем и другим Жорж был большой мастер. Появился он в городе не так давно и попытался составить мадам Щукиной конкуренцию, как сутинёр, но был бит быками Сыча и приставлен к делу окучивания скучающих купчих и прочих состоятельных дам. Не отказывался он и от помощи мадам, когда надо было привести ту или иную деревенскую девку в состояние пригодное к её дальнейшему использованию в качестве сексуальной игрушки.

Вот и на этот раз Жорж Румынов не подкачал, понаблюдав некоторое время за работающей девицей, он подошёл к ней и заговорил:

— Это кто же такую красивую барышню работать заставляет? Надо Жозефине Аполлоновне сказать, что негоже такой красавице полы мести.

С этими словами он нежно взял её за руку держащую веник и, не переставая говорить, отобрал у неё этот веник, осторожно приткнул его в углу. Потом отвел, чуть одуревшую от его болтовни девицу в зал, усадил на диван и, подкатив небольшой столик на колёсах, потребовал, у глазеющих на этот спектакль двух мамзелек, вина и закусок. Вино и закуски были доставлены и мамзельки присоединились к веселью.

А потом Соньку, окончательно одуревшую от вина и сладких речей писаного красавца, увлекли в комнату, где и употребили в разных немыслимых позах.

Утро принесло ей жажду, головную боль и неимоверный стыд, стоило лишь вспомнить вчерашнюю ночь. Рядом храпел и вонял перегаром не вчерашний писаный красавчик, а какой-то урод, с всклокоченными волосами и бородёнкой сбитой набок. Вспомнив про своего любимого Илюшу, которому она изменила, Сонька взвыла от безнадеги и отчаяния. От её воя Жоржик проснулся, сел в кровати и очумело завертел головой:

— Ты чего воешь? Корова! — грубо пихнув её в бок, сказал он. — А ну заткнись!

Потом нашёл недопитую бутылку вина и, запрокинув голову, присосался к горлышку, жадно глотая живительную влагу. Небрежно отбросил опустевшую бутылку в ворох сонькиной одежды, валявшейся на полу. Оглядевши завернувшуюся в простыню девку, ухмыльнулся и, сорвавши с неё тряпку, полез с недвусмысленными намерениями. Сонька молча, но отчаянно отбивалась.