Алжирские тайны - Роберт Ирвин

— Убийство того офицера было проверкой, подтвердившей, что я — тот, за кого себя выдаю? — спрашиваю я, собравшись с духом.

— Разумеется, но кровь нам действительно нужна, а они ее не дают. Приходится брать самим. — Помолчав, Жаллу продолжает: — Ну что ж, пора решать, что делать с вами и этой вашей барышней.

Глава шестнадцатая

Я хожу взад и вперед по комнате, нервно затягиваясь сигаретой через свой нелепый мундштук. Я молилась на коленях, обращаясь к Богу Франков за наставлением, но наставления не последовало. Меня терзают дурные предчувствия. Назревает нечто ужасное. Стоит мне только схватить Филиппа, как многие мои опасения сразу рассеются. Мне известно — пришлось допросить Зору, — что Филипп наверняка уже связался с Тугрилом. К сожалению, на основании умело состряпанных Филиппом разведывательных данных невозможно понять, кто такой Тугрил. Когда я настигну Филиппа, он поплатится за то, что бесцельно таскал нас за собой через весь Алжир. Он будет стоять передо мной на коленях и молить о пощаде. Когда я вспоминаю о том, как обманывала его в постели, меня разбирает злорадный смех.

Нет, это бесполезно. Я невольно превратил все это в пародию. Мои попытки проникнуть в мысли Шанталь кажутся мне жалкой детской фантазией, ведь, как сказано у Ленина, «мечтать надо, но лишь при условии, что у вас есть возможность верить в свои мечты». «Надо знать образ мыслей противника» — вот мой неизменный девиз, но о том, что творится в мыслях Шанталь, я не имею ни малейшего представления, да и, как выяснилось после инцидента на совещании по безопасности, никогда не имел. Отчасти проблема в том, что еще никогда моим противником не была женщина. И в Сен-Сире, и в Индокитае, и в Алжире я жил в мире мужчин. Дело не только в Шанталь, но и во всех женщинах в целом. Я не имею никакого понятия об их складе ума. Проникнуть в мысли женщины вообще нелегко, но в данном случае возникают дополнительные трудности. Шанталь не принадлежит к моему сословию. Де Серкисяны — богатые буржуа, даже, по-моему, плутократы. Еще никому не удавалось переступить границы классового сознания. Окончить Сен-Сир — еще не значит автоматически получить допуск к умонастроениям высшего общества. Шанталь — не только представитель противоположного пола и другого сословия (к тому же она моложе меня), она вдобавок фашистка. Каким образом мыслят фашисты?

Я хожу взад и вперед по комнате под наблюдением невозмутимой Сафии.

Я — Шанталь. Я уже вернулась в Алжир и почти уверена, что Филипп тоже в столице. Шагая кругами по комнате, я спрашиваю себя, есть ли возможность выяснить, где окажется и что предпримет Филипп в дальнейшем, и пытаюсь предположить, как я отреагирую на его дальнейшие действия — а может, как отреагирует он на мои? Скорее всего, Филиппу уже удалось передать в руки ФНО информацию о планируемом сотрудничестве между определенными кругами алжирцев европейского происхождения и десантниками. Наверняка Филипп страшно разозлился на меня за то, что я разоблачила его на совещании по безопасности. Безусловно, теперь он с большим уважением будет относиться к моим способностям, и устранение меня станет одной из его первоочередных задач. Мне следует менять время и маршруты своих поездок от виллы до работы и всегда брать с собой оружие. Надо усилить охрану на вилле. Скажу папе, чтобы поставил на стену побольше людей. Распоряжусь, чтобы всем нашим людям в городе сообщили приметы Филиппа. Правда, насколько я знаю, сейчас он выглядит не совсем так, как на своих старых фотографиях.

Нет, все-таки это бесполезно. И тем не менее мне непременно надо подготовиться к следующему ходу Шанталь. Я не раз бывал свидетелем того, как военные и разведывательные операции терпели неудачу, поскольку стратеги исходили из предположения, что, пока их подчиненные развивают бурную деятельность, противник бездействует, попросту дожидаясь удара.

Топот. Тяжелый топот. Несомненно, Шанталь ищет меня и принимает меры предосторожности. Эта истина банальна, как топот, но я хочу знать, как мыслит Шанталь и что она замышляет, — хочу вникнуть в романтический образ мышления этой фашистки. Морис — ультра старого закала, коллаборационист времен Виши; был, конечно, и дядя Меликян, однако фашистская идеология таких людей, как Шанталь, идеология, основанная на вере в то, что враг уже у порога, формировалась, надо полагать, из пустой болтовни на званых обедах, из мнений, которые высказывались за столом и легкомысленно отстаивались лишь ради того, чтобы эпатировать старших, — но со временем подобные мнения превращаются в твердые убеждения, и, отстаивая их, человек начинает неукоснительно их придерживаться. Мало-помалу скандальное романтическое легкомыслие перерастает в целое учение, в стройную и ложную систему взглядов. В этой системе и папе Шанталь, и ее вилле, и всей западной цивилизации в том виде, в каком ее представляет себе Шанталь, грозит опасность со стороны фанатичных последователей одного немецкого еврея, жившего в Лондоне в девятнадцатом веке. «Капитал» — это каббала воровского притона, где собрались психопаты-террористы, сторонники свободной любви, страдающие венерическими болезнями, комиссары лагерей смерти и отравители колодцев. Реальную угрозу привольному существованию Шанталь представляют скука и опустошенность, но она всю жизнь опасается того, чего хочет опасаться. То же самое касается и ее страстных увлечений — выдуманной ею ложной системы образов.

Например, эта ее страсть к д’Артаньяну. Не сомневаюсь, что, читая эту книгу, она закрывала глаза на самую суть. Вооруженный аналитическим методом, основанным на правильной идеологии, я понимаю, кто такой д’Артаньян на самом деле — карьерист почти плебейского происхождения, в лучшем случае — равнодушный защитник короля, абсолютно безразличный к церкви и, в общем, довольно сочувственно относящийся к республиканизму Кромвеля. Разве не говорит д’Артаньян королю Франции: «Глас народа — глас Божий»? Этот тип был выскочкой и снобом. Будь это не так, разве переспал бы он с Миледи де Винтер? Прославившийся бакалейщик, живший на доходы от виноделия и земельной собственности. Но, сидя с книгой на коленях и с закрытыми глазами в душном, неумеренно благоухающем саду, Шанталь грезит и тоскует о некоем д’Артаньяне, который представляет собой такую же галлюцинацию, какой было бы появление у нее в саду лилового паука в полтора метра ростом. Д’Артаньян в ее глазах — герой, а капитан Филипп Руссель, бывший офицер Иностранного легиона, — главный злодей, но это не мешает любовной…

Возвращение Жаллу кладет долгожданный конец моему бесплодному хождению по комнате. Они с Нунурсом больше часа назад вышли прогуляться вокруг дома. Жаллу пребывает в бодром настроении. Он велит Сафие оставить нас одних. Ей не хочется вставать со стула, и ему приходится силой загонять ее в спальню. В конце концов, вздыхая, покачиваясь и тряся телесами, она удаляется, чтобы повалиться на свою кровать. Жаллу достает из кармана конверт:

— Совсем забыл. Мы нашли у вас в сумке пленку, и один из товарищей мне ее проявил.

Да, это она, Ивонна, распростертая, точно брошенная тряпичная кукла с высыпавшейся из головы набивкой. Хороший снимок. Я не пытаюсь скрыть своего удовлетворения, но Жаллу говорит:

— Она вам в матери годится.

— Моим землякам-французам свойственно ставить матерей и Францию выше социальной справедливости, и это я могу понять. Это не абстракции. Франция — это семья и любимые люди, дома, которые мы построили, и возделанная земля. Не спорю, все это весьма привлекательно. Однако понимать — еще не значит соглашаться. Социальная справедливость превыше всего. И никаких полумер. Как сказано у Ленина, «всегда следует стараться быть не менее радикальным, чем сама действительность».

— Разговаривать с вами — все равно что нажимать на кнопку магнитофона, — говорит Жаллу и дарит мне очередную обезоруживающую улыбку.

Я ничего не отвечаю, но при этом думаю, что, поскольку я прав, мне все равно, предсказуемы ли мои слова.

Жаллу снова кладет снимки в карман и продолжает:

— Нунурс скоро вернется. У нас с ним был разговор — разумеется, о вас и о вашей информации. Рад сообщить вам, товарищ, что наша ячейка готова принять участие в срыве заговора, организованного союзом Верцингеторикса, и в «устранении», — (это слово он произносит с удовольствием и иронией), — Шанталь. Мы очень рассчитываем на вашу помощь. Кроме того, мы будем просить о содействии и смежные ячейки, работающие в Алжире.

— Благодарю вас, Жаллу. Не хочу показаться невежливым, но разве не следует сначала согласовать все это с вашим командиром? Не знаю, как вы его называете и кто он такой, но в настоящее время это единственный полковник ФНО в городе Алжире. Когда я посылал ему свои донесения, он пользовался кодовым именем «Тугрил». Если мы будем действовать без санкции сверху, боюсь, никому из нас не миновать «кабильской улыбки».