Драмы и комедии - Афанасий Салынский

Н и л а (видит Круглика). Идите же… прошу вас, Федор.

Ф е д о р. Ладно, я пойду. Но мы сегодня еще, наверное, увидимся.

Н и л а. Лучше, если б вы ушли совсем.

Ф е д о р. После двухнедельных поисков так сразу и уйти?.. Я должен осмотреть ваш дом — его будут восстанавливать. (Выходит.)

Круглик спускается, входит в комнату.

К р у г л и к. Девочка разворачивается в новой обстановке?

Н и л а. Вы напрасно явились, Круглик.

К р у г л и к. Фрау Нила, кто знает, какой момент сулит нам удачу? Вчера я также пришел к одному благополучному гражданину и показал ему всего только одну фотографию. Девять на двенадцать. Вас интересует, что было на этом фото? Мелкий изменник родины в черные дни фашистской оккупации. Более чем достоверные детали. Так что вы думаете? Гражданин не сказал ни слова, тут же выложил три тысячи и купил у меня негатив. Чистая биография стоит дороже трех тысяч, фрау Нила.

Н и л а. Мне уже нечего бояться, Круглик. Обо мне все так хорошо известно… Мальчишки швыряют в меня каменьями.

К р у г л и к. Э, если б они увидели вот эти снимки! (Показывает.) Уникальная работа.

Н и л а. Как вы добывали эти фотографии?

К р у г л и к. Изобретательность, милая фрау. Изобретательность плюс мой горячий советский патриотизм. Я всегда верил, что мы победим. И готовился к этому.

Н и л а. А не готовитесь ли вы теперь наоборот? Говорят, что дела на здешнем участке фронта не так уж хороши… Не зевайте.

К р у г л и к. Гражданка Снижко, прошу без оскорбительных намеков. Вы берете эти фотографии?

Н и л а. Расклейте их по городу.

К р у г л и к. А может, вы надеетесь, что немцы вернутся и уже не уйдут?

Н и л а (жестко). Продавайте свои фотографии, но не суйтесь в эти дела, Круглик.

К р у г л и к (пятится). Пардон, пардон… Я продам вам негативы по дешевке. Две тысячи.

Н и л а. У меня нет таких денег.

К р у г л и к. Но уж вы что-нибудь из дорогих вещичек припрятали на черный день? Колечко с камешком? Кулончик?

Н и л а. Где гарантия, что вы продадите мне все негативы?

К р у г л и к. Моя фирма — честное предприятие. Две тысячи — и вы спокойно можете жить. Подумайте. Я к вам еще зайду.

Н и л а. Не затрудняйтесь, Круглик.

К р у г л и к. О-о, у меня были еще и не такие несговорчивые клиенты! А кончалось все-таки тем, что они сами умоляли меня и набавляли цену. Вы думаете, мне интересно с вами ссориться? Я выше этого. И я, и моя философия.

Н и л а. Ваша философия?

К р у г л и к. Скажите, много ли вы встречали людей, которые делают только то, что они сами хотели бы делать? Человеку говорят: «Пойдем прогуляемся», — и он идет, хотя ему вовсе не хочется идти. Ему говорят: «Выполни то-то и то-то» — и он выполняет, хотя ему хочется в это время, к примеру, спать… Наконец, если от него ничего не требуют, он сам заставляет себя. Обыкновенная инерция! Так живут все. А я делаю только то, что мне хочется делать. Если же не хочется…

Н и л а. Уходите. Даже если вам не хочется.

К р у г л и к. Одну минуточку… Я оставлю вам эту серию фотографий. (Положил пачку фотографий на кровать.) Взгляните на эти симпатичные снимочки, подумайте… Напоминаю. Негативы будут стоить вам две тысячи. До скорой встречи. (Поднимается по лестнице.)

Н и л а. Вниз!

Круглик возвращается и неохотно уходит через комнату.

Я ущемляю вашу философию? Мне придется проводить вас. (Уходит за Кругликом, выпроваживая его.)

Цепляясь за арматуру лестницы, поднимаются на уровень комнаты двое мальчишек: С а ш к а — лет двенадцати, с синяком под левым глазом, и  Э д и к — примерно того же возраста, аккуратненький, белобрысый, в очках.

С а ш к а. Замри… Во двор смоталась. (Вскакивает в комнату, за ним — Эдик.) А ну, давай, быстро, шуруй! (Ища что-то, заглядывает во все углы, под кровать, ощупывает вещи.) Точно тебе говорю! Вчера одного шпиона споймали. Радиопередавательный приемник у него нашли. В тайничке прятал.

Э д и к. Тоже мне Шерлок Холмс…

С а ш к а. Чего эта овчарка сидит в городе? Чего? Соображать надо.

Э д и к. Шпионки не такие.

С а ш к а. Какие — не такие?

Э д и к. Вот я читал одну книжку…

С а ш к а. Молчи, некогда с твоими книжками.

Э д и к (приглядывается). Какие слова на стенках!

С а ш к а (продолжая поиски). Героические. Эх! Я в подвале сидел, когда бои шли сильные. Там и раненые лежали. А когда немцы тут были, я песни советские пел. Гро-омко! Вот так, как рвану:

«Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались,Как нас обнимала гроза?Тогда нам обоим сквозь дым улыбалисьЕе голубые глаза…»

Э д и к. А немцы?

С а ш к а. Что мне немцы! Эх! Это тебе не то что где-то там, в Ташкенте…

Э д и к. А я виноват? Эвакуировали…

С а ш к а. Эх! Я из автомата стрелял!

Э д и к. Врешь!

С а ш к а. Целый диск выпустил.

Э д и к. Еще, может, и я постреляю. Папа говорит — город снова на угрожаемом положении. Рано, говорит, я с мамой к нему приехал. А сам электростанцию восстанавливает! Как тут понять?

С а ш к а (рассудительно). Обстановка… (Оглядывает товарища.) Парень ты ничего… Лазишь хорошо. Только вот жалостливый.

Э д и к. Таким камнем ты мог бы ее убить, если б в голову попал.

С а ш к а. Так ей и надо. Священная месть. Смотри-ка, это ее гармошка… (Берет аккордеон.) Играет хорошо так… Давай испортим?! (Вынимает из кармана нож.) Ша-а-рах по мехам…

Э д и к. Стой! Зачем? Разве вещь виновата? Ее какой-нибудь мастер делал, старался, а ты…

С а ш к а. Так гармошка ж немецкая, буржуйская!

Э д и к. Буржуи гармошки не делают, мастера делают.

С а ш к а. Э-эх, жалостливый… А говорит — стрелять хочется! Идем, я тебе тайный ход в крепостную стену покажу. Там я в одном местечке, в башне, скелет от человека нашел. Эх, скелетик! Старинный… с цепями… И меч заржавленный, тоже старинный.

Э д и к. Дай пионерское, что больше не будешь камнем в нее кидать, тогда дружить с тобой буду.

С а ш к а. Даю! Честное пионерское, не буду камнями бить немецкую овчарку Нилку Снижко. Гранату в нее брошу!

Э д и к. Ты что, спятил?

С а ш к а (вынимает из кармана гранату «лимонку»). Видишь? (Подбрасывает гранату, как мяч.)

Э д и к. Взорвется…

С а ш к а (хитро улыбаясь). А запал у меня даже в другом кармане… (Показывает.) Может, завтра или послезавтра немцы в город вернутся… Эта с цветочками их встречать будет… Тебе-то что, ты драпанешь в свои Ташкенты.

Э д и к. Я — останусь! Спрячусь и останусь. И мы вместе совершим подвиг… Поможешь остаться?

С а ш к а. Что тебе, жалостливому, тут делать?

Э д и к. Я врагов жалеть не буду.

С а ш к а. Первый наш враг — овчарка. Ее надо убить. Эх, штучка, у-ух, как рванет — в клочья… Только надо подстеречь ее, чтоб одна была, а то других пораним.

Э д и к. Этого я делать не буду.

С а ш к а. Тогда и я тебе шиш помогу остаться! Иди к мамочке… тыловая крыса… Смерть немецким оккупантам!

Размахивая гранатой, Сашка выбегает. За ним плетется Эдик. У выхода ребята сталкиваются с женщиной в военной форме, с погонами военврача третьего ранга, и мужчиной в штатском, с чемоданом в руке. Это мать Федора, М а р и я  И г н а т ь е в н а, и ее брат, А р к а д и й  И г н а т ь е в и ч  Ч у ф а р о в. Их сопровождает  Н и л а.

Ч у ф а р о в. Дикие мальчишки… Что у этого, вихрастого, было в руке?

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Мне кажется, граната.

Ч у ф а р о в. Граната?!

М а р и я  И г н а т ь е в н а (пожимает плечами). Здесь был фронт.

Ч у ф а р о в (обернувшись к Ниле). Это же надо как-то упорядочить. (Уловив в глазах Нилы улыбку.) Что?

Н и л а. Я с вами согласна.

М а р и я  И г н а т ь е в н а (оглядывает стены). Обрати внимание…

Ч у ф а р о в. Гм… как говорится, не очень-то идейно… какие-то Туськины ножки!

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Это как раз неплохо.

Ч у ф а р о в. Ма-аша! (Присматривается к Марии Игнатьевне.) А знаешь, сестра, в тебе появилась какая-то легкость…

М а р и я  И г н а т ь е в н а. Ходила много.

Ч у ф а р о в (Ниле). Мне приготовили комнату на третьем этаже?

Н и л а. Да. Вы пройдете?

Ч у ф а р о в (критически оглядывает Нилу). Гм… И вы — дворник?

Н и л а. Жду повышения.