Драмы и комедии - Афанасий Салынский

Э д и к. Пионерское?

Н и л а. Комсомольское.

Э д и к. Вы, может быть, и врете, а почему-то хочется вам верить.

Н и л а. Спасибо, Эдик.

Э д и к. Хоть вы и овчарка, но вы, как мама говорит, наверное, сами не понимаете свое поведение, вас воспитывать надо, а не…

Н и л а (быстро). А не что, Эдик?

Э д и к (замялся). Я не ябеда… и товарища по предаю…

Н и л а (после паузы). Ты песни пионерские знаешь?

Э д и к. Я не умею петь. Мама говорит — мне медведь на ухо наступил. Вот Сашка поет хорошо.

Н и л а. Вместе у нас с тобой получится! Ты про юного барабанщика знаешь? Это моя любимая песня с детства. Давай споем? Только тихо. (Поет.)

«Мы шли под грохот канонады,Мы смерти смотрели в лицо.Вперед продвигались отрядыСпартаковцев, смелых бойцов.Средь нас был юный барабанщик,В атаках он шел впереди.С веселым другом барабаном,С огнем большевистским в груди.Однажды ночью на привалеОн песню веселую пел,Но, пулей вражеской сраженный,Допеть до конца не успел».

Э д и к (подхватывает песню).

«С улыбкой юный барабанщикНа землю сырую упал…»

(Видя, что Нила перестала петь и закрыла лицо руками.) Песня-то ведь боевая!

Н и л а. Боевая, Эдик, боевая.

Э д и к. Ладно, я пойду.

Н и л а. Ты приходи ко мне… поговорить.

Э д и к. О чем с вами говорить? А песней этой совсем меня запутали… (Убегает.)

Голос с улицы: «Эй! Где дворник?» Н и л а  выходит. Заглянув в комнату и увидев, что Нилы нет, входит  Т у з и к о в а. Некоторое время стоит в нерешительности. Затем стучит в дверь Зои.

З о я (появляется). Что тебе еще?

Т у з и к о в а. Как ей везет! А?! То немцы на опель-афтанабилях раскатывали, теперь наши пришли — опять ей счастье…

З о я. Да отстань ты, ржавчина!

Т у з и к о в а. Ты не закрывайся, ты дверями не хлопай. Вопрос надо срешить.

З о я. Без тебя не решат?

Т у з и к о в а. Совсем другой оборот теперь получается! Ежли этот артихектор в любви к ей располаживается, тогда, значит, гнать ее из дому нет никакой выгоды. А? Для-ради зазнобушки он весь дом безо всякой очереди на ремонт поставит! Вот бы только кровать конфиксовать в мое сиротское пользование…

Тузикова садится на кровать. По лестнице спускается  Ф е д о р. Он сильно взволнован. Тузикова, увидев его, вскочила и смахнула с кровати на пол фотографии, оставленные Кругликом.

З о я. Иди ты… (Скрывается за своей дверью.)

Ф е д о р. Овчарка… овчарка… Так вот почему и мальчишки, и эти женщины…

Федор ходит по комнате. Тузикова, испуганная, наблюдает за ним. Заметив, что топчет какие-то бумажки, Федор поднимает одну из них и узнает на фотоснимке Нилу. Тогда он подбирает и другие снимки. Тузикова, увидев, с каким болезненным интересом архитектор рассматривает подобранные бумажки, также поднимает снимки, вглядывается и роняет на пол.

Т у з и к о в а. Как же теперича ремонт?.. (Бросается к Федору.) Товарищ артихектор, миленький, это не она! Ей тя господи, не она! И в опель-афтанабилях не она ездила, и… и… ей тя боженьки, не она! Одна сходства лицом… А ремонт нам раньше всех домов требуется…

Федор молчит. Тузикова отступает и скрывается в комнате Зои. Входит  Н и л а. Она видит, как взволнован Федор, замечает в руках его фотоснимки. Федор подходит к Ниле, смотрит ей в лицо.

Н и л а (не сразу). Я предостерегала вас, Федор.

Ф е д о р. Да, вы вели себя честно… со мной.

Н и л а. Федор…

Ф е д о р (указывая на снимки). Что это — всего лишь «сходство лицом»?.. Но моя мать — она знает правду… Вы обворовали меня… (Швыряет ей в лицо фотографии.)

З о я (вместе с Тузиковой выглядывает из своей комнаты). Эх вы! А еще интеллигентный человек…

Ф е д о р  быстро уходит.

Т у з и к о в а (Зое). Чего ты встревала, чего? Видала, как он к ей метнулся?..

З о я. Смотри, она переживает.

Н и л а. Я — переживаю?! (Деланно хохочет.) Объяснился… подумаешь! Ха, сколько ж я этих объяснений слышала…

Т у з и к о в а. От немцев, шлюха!

Н и л а. Любовь выше политики… Политика меняется, а любовь — никогда! (Схватила аккордеон, вызывающе весело запела.)

«Нельзя ли, проказница Мэри,Узнать ваш сердечный пароль?Кого ожидаете, Мэри,Сегодня в двенадцать ноль-ноль?»

З а н а в е с

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Вечернее небо, окрашенное закатом, виднеется в проломе стены. Багровые небеса кажутся заревом, потому что все сотрясается от взрывов бомб и протяжных, как удары гигантского хлыста, выстрелов зенитных орудий. Иначе выглядит и комната, где живет Нила. Здесь кроме кровати теперь стоит еще круглый полированный стол, несколько стульев. Свалены чемоданы, всякий скарб, узлы с вещами. В правом углу комнаты небольшая ширма. Сверху спускаются  С а ш к а  и  Э д и к.

С а ш к а. Видал, как наши «юнкерсов» гоняли? От-б-о-ой! Эх, ястребочки…

Э д и к. Тихо как стало…

С а ш к а. А, тихо? То-то!

Э д и к. Что то-то? И что тихо — и то хвастаешься. Эх, скелетик нашел, эх, патрончик мой, эх, война какая, моя война!

С а ш к а. Учитель очкастый… И чего я с тобой только вожусь, не знаю. Вот как расскажешь про самую последнюю книжку, так и до свиданья, раздружусь я с тобой.

Э д и к. Самой последней книжки ты никогда не дождешься.

Входит  Ч у ф а р о в. Он направляется к лестнице.

С а ш к а. Эй, товарищ! Вы куда?

Ч у ф а р о в. К себе, наверх.

С а ш к а (почти с восторгом). А верха-то и нет!

Ч у ф а р о в. Как это нет?

Э д и к. Третий этаж сгорел. Еще днем, прямое попадание зажигалок. Сашка (смеется). Зажигалки всегда прямые!

Чуфаров бежит к лестнице, поднимается, но сразу возвращается назад. Входит  Т у з и к о в а  с узлом за плечами.

Э д и к. Мародерка.

Т у з и к о в а. Что-о?..

С а ш к а. Айда. (Орет.) Синяки, синяки, не боимся врагов… Пусть солдаты идут на бои-и-и! (Убегает с Эдиком.)

Т у з и к о в а (устраивая свой узел). Все, значит, жители теперя сюда… И мой флигерь вдрызг разбомбили. Хорошо еще, самой дома не было. А тут уполне удобная места. Ваши вещички, Аркадий Игнатьич, тоже сюда спустили. Успели спасти.

Ч у ф а р о в. Кто ж постарался?

Т у з и к о в а. Да эта… овчарка… Прямо из огня повыхватывала.

Ч у ф а р о в. Овчарка, говорите?

Т у з и к о в а. Теперь, стало быть, и вы вместе с нами поживете?

Чуфаров молчит.

Только, поди, недолго. Икуируют сызнова, кто успел приехать.

Ч у ф а р о в. А вы не собираетесь?

Т у з и к о в а. Остаемся в тылу треклятого врага. Можете на меня расположиться. В черные дни оккупации я честно вела образ жизни.

Ч у ф а р о в. Это вещи ваши?

Т у з и к о в а. Я поставила — мои. Холостяком проживаете? Одиночество сушит…

Ч у ф а р о в (назидательно). В условиях нашей жизни человек не может быть одиноким. Тем более когда он поглощен работой. Я пойду посмотрю, как выглядит сгоревший этаж… (Уходит по лестнице.)

Т у з и к о в а. Душа горит, а он — этаж. (Поднимается вслед за Чуфаровым.)

Входит  Н и л а, за нею — знакомая нам по первому действию  п о ж и л а я  ж е н щ и н а. Раскопав среди своих вещей завернутый в бумагу хлеб, отрезает ломоть. Садится и ест, запивая водой из кружки.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Смотрю я на тебя, смотрю…

Нила. А вы не смотрите.

П о ж и л а я  ж е н щ и н а. Где ж наш старичок-то, профессор? Ширму поставил — все отдельный кабинет…

Появляется  Л и з о ч к а, милая девушка; она хорошо одета и держится с той непростительной смелостью, которую можно наблюдать у избалованных детей.

Л и з о ч к а. Победа, победа!

Н и л а (вздрогнула). Что?!

Л и з о ч к а. Меня оформили! Я еду в составе фронтовой бригады.

Н и л а. Это и есть победа?

Л и з о ч к а. Как для кого, а для меня… (Фальшиво, но дерзко поет.) А вот и тот самый костюм! Вполне, а?

Н и л а (в тон). Вполне. Со временем этот костюм будет храниться в музее. После того как ты совершишь в нем свои фронтовые подвиги.