Бедовый месяц - Марина Ефиминюк

Но, к слову, печенье я тоже не умею печь.

В курортной деревеньке не было стройности. Каменные домики ныряли под горку и с любопытством высовывали черепичные крыши, прикрытые шапками снега. Потом упрямо взбирались вверх, словно карабкались на склон. Были здесь и торговые лавочки с колоритными вывесками, и уютные чайные.

Филипп велел кучеру остановить напротив букинистического магазинчика, возле дверей которого под жестяным козырьком стояла стойка с цветными зимними карточками. Выбравшись на мостовую первым, муж поправил узкое короткое пальто и протянул мне раскрытую ладонь:

— Тереза.

— Благодарю. — Я взялась за предложенную руку, вышла из кареты и подхватила его под локоть. Даже слегка обалдела от собственной смелости. Но ведь мужей можно без застенчивости хватать за локоть. Замечательная же точка опоры!

Никогда особенно не любила прогулки. Мне не хватало в них энергичности, и возникало почти непреодолимое желание перейти с неспешного шага на бодрый галоп, словно в спину подгоняли важные дела. Но прогуливаться с Филиппом мимо витрин и вести неспешный разговор оказалось приятно. От ощущения сухого мороза, чистого воздуха и его сильной руки чуток кружилась голова.

— Вы сюда приезжали каждую зиму? — полюбопытствовала я, когда догадалась, что он знает местные улочки, как свои пять пальцев.

— Последние пару лет не удавалось, — ответил он. — Открывали новые драконьи фермы. Было не до отдыха.

— Поэтому вы фактически не появлялись у нас до свадьбы? — с невинным видом принялась подтрунивать я. — Лидия утверждала, будто вы слишком близко приняли к сердцу примету, что жених не должен видеть невесту до свадьбы.

— Так и сказала?

— Да. Я посоветовала ей читать поменьше любовных романов. — Я помолчала и напрямик спросила: — Все-таки, почему вы сделали мне предложение?

— Почему вы его приняли? — легко ускользнул он от ответа.

— Мне импонирует то, как вы составляете письма, — хмыкнула я, тонко намекнув на исключительно деловой тон предложения руки и сердца. — Я подумала, что мы смогли бы стать друзьями.

— Мы уже женаты, — напомнил Филипп.

— Супруги не могут быть друзьями? — фыркнула я.

— Верите в дружбу между мужчиной и женщиной? — хмыкнул он.

— Судя по вашему ехидному тону, вы в нее не верите.

— Нет, но ваша наивность мне тоже нравится.

— Тоже? — оживилась я и с весельем заглянула в его лицо. Как ни странно, Филипп едва заметно улыбался. — Что еще вам во мне нравится? Уверена, вы умеете делать шикарные комплименты!

— Детская непосредственность.

— Пф… Не могли на ходу сочинить что-нибудь приятное? — подувяла я. — Даже у Рендела лучше получается, а он, между прочим, отставной военный.

— Я тоже служил.

— Серьезно? — изумленно округлила я глаза.

— Два года после окончания учебы, — согласился он.

— И вы жили в казармах?

— Даже, бывало, ночевал на голой земле.

Зато понятно, почему он без проблем обходился без камердинера. Всегда думала, что избалованные богачи не способны самостоятельно вставить в петельки запонку, а Филипп прекрасно обходился без слуг, подносящих галстук, пиджак и утреннюю газету. Оказывается, у него имелся богатый опыт выживания в полевых условиях. В палатку-то кофе на блюдечке никто с поклоном не принесет.

— То есть деревянная раскладушка — не самая жесткая постель, на которой вам приходилось спать, — пошутила я.

— Да, но я ни разу не спал на голой земле женатым, — с особым вкусом ответил Филипп на колкость.

— Семейная жизнь бывает непредсказуемой, — сумничала я.

— Вы, похоже, об этом много знаете, — хмыкнул он.

— Иногда я тоже почитываю любовные романы. Грешна! Мои соратницы надо мной все время подсмеиваются.

— Соратницы?

— В смысле, подруги.

Неожиданно я поймала его острый, проницательный взгляд. Обсуждать подвиги в Обществе защиты диких тварей что-то желания не возникало, и, не зная, как вернуть разговор в безопасное русло, выпалила первое, что пришло в голову:

— Вам нравилось служить?

— Я был обязан отдать долг королевству, как любой маг моего положения, — просто ответил он. — Потом не стало отца, и ко мне перешли семейные дела.

— А ваша матушка?

— Покинула нас гораздо раньше.

Вспоминалась красивая женщина с семейного портрета Торнов, висевшего в библиотеке столичного особняка. Судя по изображению, картину рисовали, когда Филиппу было не больше десяти лет. В том мальчике, в его взгляде, осанке и даже крепко сжатых губах, уже сквозила небрежная аристократическая надменность, с какой он смотрел на людей, став взрослым мужчиной.

— Мои родители тоже рано ушли к святым заступникам, — вздохнула я. — Рендел — дальний родственник по отцовской линии. Он забрал меня к себе в дом, а Клементина приняла, как родную. Филипп, они действительно хорошие люди. И если что-то делают, то от всей души.

— Я заметил, — хмыкнул он.

— У вас никогда не случалось, когда хочешь сделать, как лучше, а получается, как всегда? — проворчала я, уловив тонкий намек на дурдом, в который мы попали, в общем-то, с моей легкой руки и благодаря услужливости Вилсона. — Или у вас все и всегда получается хорошо?

Ответное молчание было до неприличия выразительным.

— Господи, вы так громко промолчали, что мне даже неловко, — прокомментировала я. — А знаете, что?

— Что, моя дорогая супруга? — в его голосе звучал смех.

— Когда мы приедем в гости в Энтил, ни в коем случае не ешьте теткин пирог. Он несъедобный, тем и знаменит. Но обычно гости не хотят показаться неблагодарными и нахваливают, как не в себе. Не уподобляйтесь этим трусливым людям!

Незаметно торговая улица перетекла в суматошливую ярмарочную площадь с маленькими лавчонками, и мы словно окунулись в праздник. На открытых прилавках продавались эрминские сувениры: глиняные и деревянные игрушки, необработанные горные кристаллы с острыми гранями. Висели на крючках гроздья бус из круглых разноцветных бусин. Лежали вязаные из шерсти горных коз гольфы, чудаковатые шапки с длинными завязками-косами и варежки. Глаза разбегались!

 Подозрительно знакомые панталоны сказочно ярких колеров и разновеликих полосок тут тоже имелись. Похоже, мадам Руфья вдохновилась начесанным бельишком в Эрминских горах. Как флаги моего личного позора, злосчастные портки висели над макушкой румяной торговки в цветастом платье. Хорошо ветра не было, а то еще и развевались бы живописно. Полосатые чулки, раскатанные во всю длину, были здесь же и свешивались с края прилавка. Клянусь, эти проклятущие