Кукольник из Кракова - Рэйчел Ромеро

Брандт не дал ему возможности выстрелить – с быстротой молнии он схватил лежавший на столе молоток Кукольника. В его налитых кровью глазах Каролина видела всех крыс, тащивших в огонь невинных кукол, но не знала, что ей делать.

Перед лицом собственной истории она чувствовала себя маленькой и беспомощной как никогда.

Единственным, кто сумел что-то сделать, оказался Кукольник. Он бросился между Джозефом и Брандтом и, подняв руки, закрыл ими своего друга.

– Стойте! – закричал он.

Каролина не видела, как Брандт опустил молоток, но слышала свист, когда молоток рассекал воздух, и треск кости, когда он опустился на руки Кукольника. Этот звук, пустой и неприятный, был похож на треск сосульки, которую переламывают пополам, и от ужаса из груди Каролины вырвался крик. Он облетел комнату, как недавно игрушечная бабочка, и Брандт уронил молоток на пол.

– Gott in Himmel… – прошептал солдат. Его рука, державшая оружие, ослабела, и Каролине показалось, что сейчас он его уронит.

Его напарник, вероятно, тоже был в панике. Он не нажимал на курок, но и не опускал трясущийся пистолет. Глаза его были выпучены, как у жабы.

– Это фокус, – сказал испуганный солдат. – Куклы не говорят. Просто мастер знает, как заставить их издавать звуки.

– Это не фокус, – сказал Брандт. – Эта кукла умеет разговаривать, как вы и я.

Говоря это, он не смотрел на Каролину – его взгляд был прикован к дрожащим и, очевидно, переломанным рукам Кукольника. Выражение потрясения и неприязни сделало обычно бледное лицо капитана пунцовым и придало ему лихорадочный, болезненный вид.

Не заботясь о своей безопасности, Джозеф повернулся спиной к Брандту и осторожно опустил сломанные руки Кукольника.

– Зачем? Зачем вы это сделали? – спросил он.

Сознание Кукольника было затуманено страданием, и из-за этого, наверное, его ответ был самым искренним.

– Я не хотел, чтобы еще кому-нибудь причинили боль, – сквозь сжатые зубы ответил он.

– Вот, – сказал Брандт, – именно поэтому я предупреждал, чтобы вы держались подальше от евреев, герр Биркхольц. Вы и эта кукла не можете ясно мыслить; они вас… испортили. Вы могли бы… Мы могли бы… – Он сжимал и разжимал пальцы, словно пытаясь ухватить будущее, которого, как он верил, они могли бы достичь, если бы стали друзьями.

– Брандт, пожалуйста, остановите это… – попытался Кукольник снова, но было уже поздно. Солдат, опустивший пистолет, снова схватил Джозефа и, вынув из кармана наручники, защелкнул их у него за спиной.

Не успел Кукольник сделать шаг к Джозефу, как Брандт схватил его.

– Не трогай его! Не трогай его, ты, колдун! – закричала Каролина и стукнула его кулаком. Но не успела она поднять руку для следующего удара, как капитан схватил ее со стола.

– Не надо, – сказал Кукольник. – Брандт, пожалуйста. Не трогайте Джозефа и Каролину.

– Закон есть закон. Я должен наказать еврея, – ответил Брандт. – Но вы – немец. Вам полагается то, чего не полагается полякам.

– Суда не будет! – прорычал Джозеф. – Его никогда не бывает.

– Для таких, как вы, – согласился Брандт.

На Джозефа он не смотрел, но Каролина понимала, что это не от чувства вины.

Жизнь Джозефа Трэмела мало волновала Эриха Брандта.

Двое солдат выволокли Кукольника и Джозефа из магазина. Брандт с видом хозяина жуткой вечеринки нес в руке извивающуюся Каролину, которая дрыгала ногами, пытаясь пнуть его. В окне булочной она поймала взгляд широко раскрытых глаз детей Домбровского, но лишь на краткий миг. Сам Домбровский бросился к окну и задернул шторы. Видимо, его позиция невмешательства не изменилась.

Каролине хотелось, чтобы Мыш был сейчас с ними, а не далеко, с детьми. Он бы проткнул Брандта мечом и потребовал сдаться. Но рядом не было ни Мыша, ни доброго ветра, который мог бы унести Джозефа и Кукольника в безопасное место. Волшебство заканчивалось, и Каролина знала, что скоро оно исчезнет совсем.

Брандт остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и этот жест культурного человека поразил Каролину. Она попробовала достучаться до него:

– Не губите Кукольника, – попросила она. – Он похож на вас. Может быть, вы – два последних волшебника в этой стране. А Джозеф – его друг.

– Если ты приглядишься, то увидишь, что Биркхольц и я похожи гораздо меньше, чем я вначале думал, – отрезал Брандт. И, ткнув согнутым пальцем в солдата, державшего Кукольника, приказал: – Посадите его в машину. Мы отвезем его в полицию.

Солдат, ведущий скованного Джозефа, спросил:

– А еврей?

– Вы знаете закон, – ответил Брандт. – Он преступник.

Лицо Кукольника исказилось от боли.

– Нет… – сказал он. – Не надо, пожалуйста!

А Джозеф ни о чем не просил. Он перевел взгляд с Каролины, оставившей попытки вырваться, на Кукольника и сказал:

– Спасибо за то, что вы были моими друзьями. Спасибо за Рену.

– Джозеф, я вам помогу… – пообещал Кукольник, не обращая внимания на Брандта, который толкал его к стоявшей на улице машине. – Я поговорю с Брандтом. Я добьюсь суда, я могу…

Они все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это не ваша вина, – заверил его Джозеф. – Вы помогли мне, и я всегда буду вам благодарен.

– Джозеф…

Брандт помешал Кукольнику произнести последние слова любви и дружбы. Капитан открыл дверцу и втолкнул его в машину, а следом швырнул Каролину.

Последнее, что видела Каролина, когда машина, взревев, развернулась и поехала прочь, – как солдат толкнул Джозефа на мостовую. Губы Джозефа шевелились, но Каролина поняла, что он разговаривал не с солдатом.

Он молился.

Таким она и запомнила его навсегда – под голубым летним небом Джозеф молил Господа принести мир всему свету и его дочери.

Комната для допросов, куда Брандт привел Кукольника, располагалась в подвале мрачного полицейского здания. Когда они вошли внутрь, по стенам, словно голодные звери, зароились тени.

Колдун подвел Кукольника к столу и стульям, стоявшим под единственной лампочкой, свисавшей с потолка на голом проводе.

Кукольник сел на стул, и Брандт бросил Каролину ему на колени. Даже со сломанными руками Кукольник не мог позволить ей упасть на грязный бетонный пол и бережно сложил руки вокруг нее.

Брандт вынул сигареты из кармана и сначала взял одну себе, а потом протянул пачку Кукольнику.

– Я могу зажечь вам сигарету, если хотите, – сказал он.

– После того, что сделали с Джозефом, как вы смеете разговаривать так, будто мы друзья? – воскликнул Кукольник. От боли в руках он тяжело дышал, и его грудь вздымалась, как меха. – Джозеф был моим другом. Вы…

– Я этого никогда не желал, – ответил Брандт. – Но мы живем в новом мире, а вы намерены оставаться в старом. Здесь теперь нет места евреям и предателям.

– Ваш деревянный солдатик сказал бы иначе, – возразил Кукольник.

– Может быть. Но его больше нет, а мнение тех, кого больше нет, вряд ли имеет какое-то значение, – ответил Брандт. Кончик его сигареты горел в темноте, как глаз чудовища. – Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел ваши руки. Считайте это одолжением. Я не стал бы делать этого для кого попало, и вы это знаете.

Он ушел, не попрощавшись, оставив их в темноте, и очень скоро силы оставили Кукольника. Он опустил голову на сложенные на столе руки и к тому времени, как пришел врач, уже спал.

Каролина ждала в холодной темной комнате, и спустя несколько часов Кукольник проснулся.

– Каролина? – слабым голосом окликнул он, поднимая голову.

– Да? – Она приложила руку к его животу, чтобы он почувствовал, что она здесь.

– Как хорошо, что Брандт не забрал тебя, – сказал Кукольник. Благодаря доктору и лекарству речь его была замедленной, растянутой, и каждое слово звучало, словно вздох. – Я… я не хочу оставаться один.

– Я тебя не оставлю, – пообещала Каролина. Для этого она и была создана: чтобы успокоить испуганного мальчика, солгать ему, пообещав, что будет сражаться с каждым, кто попробует его обидеть. Но, как уже доказал Брандт, она мало от чего могла защитить Кукольника и кого бы то ни было.

– Джозефа больше нет, – невесело сказал Кукольник. Он заплакал, но слезы его были не от бессилия. Друг Каролины не был трусом, несмотря на все слабости, и если бы она могла, то присоединила бы к его слезам и свои.

Для Каролины потеря Джозефа еще не стала реальностью: все, что было связано с ним в ее памяти, – это Джозеф в расцвете сил, Джозеф, чья музыка была прекрасна, как музыка звезд, кто каждый вечер приходил в магазин игрушек и при виде Рены и друзей улыбался от радости и любви.

– Однажды, – сказала Каролина, – кто-нибудь заставит Брандта заплатить за то, что он сделал с Джозефом.

– Думаешь? Сомневаюсь. Я не уверен, что в мире еще осталась справедливость. – И с любопытством, которое, казалось, не имело отношения к жгучей боли в руках, он принялся рассматривать свои переломы. – Была такая история о девочке, руки которой отобрал дьявол. Кажется, это немецкая сказка. Какая ирония!