Ирландия - Эдвард Резерфорд

– Думаешь, я приношу несчастье? – со смехом спросила она одного молодого вельможу. – Ты меня боишься?

– Я никого не боюсь! – с негодованием ответил тот.

И все же избегал ее.

Через год-другой Дейрдре перестала ездить на праздники.

И что ей оставалось? Несколько храбрых душ в Дуб-Линне и его окрестностях. Парочка крепких крестьян, овдовевший рыбак с тремя лодками – все они ее не привлекали. Как-то раз Фергус привел в дом торговца из Британии, тот продал вождю нескольких рабов. Этот был поинтереснее. Но тогда Дейрдре пришлось бы уехать с ним и жить за морем. Дейрдре тронула готовность отца отпустить ее, ведь она знала, как он в ней нуждается и как любит маленького внука. Когда она отказалась ехать, Фергус не слишком огорчился.

Ребенка они решили назвать Морной, в честь отца Конала. Первые два года были самыми трудными для Дейрдре. Возможно, не будь мальчик так похож на Конала, ей не было бы так тяжело. От матери ему достались только удивительные зеленые глаза, в остальном он был вылитый отец. И с этим она ничего не могла поделать. Каждый раз, когда она смотрела на маленькое личико сына, то не могла отделаться от мысли, что он повторит судьбу отца. По ночам ее мучали страшные сны, ей снилась Тара и кровь. Друиды теперь вызывали у нее ужас, она отчаянно боялась, что они отнимут у нее малыша и убьют его. Через год после рождения Морны приехал Ларине, как и обещал. Дейрдре знала, что друид хочет ей добра, но смотреть на него не могла, поэтому попросила отца как можно скорее проводить гостя. Фергус боялся, что Ларине обидится и они навлекут на себя проклятие друидов, однако Ларине, казалось, все понял правильно. Больше Дейрдре его не видела.

Морна был веселым ребенком. Он любил играть, ездить на охоту с Фергусом. Фергус души в нем не чаял. К ее радости, сын не проявлял склонности к уединению и задумчивости. Он был жизнерадостным и очень открытым. Ему нравилось рыбачить, искать птичьи гнезда, плавать в Лиффи или в море. Когда ему исполнилось четыре, Дейрдре стала брать его на свою любимую прогулку к мысу, с которого был виден маленький остров, и вдоль берега, где громко кричали морские птицы. Ее братья тоже любили мальчика. Когда он был еще маленьким, они могли играть с ним часами напролет. Учили его рыбачить и пасти скот. Он смеялся над их шутками. В десять лет Морна уже с удовольствием перегонял с ними скот на дальние пастбища; иногда они уходили из дому больше чем на месяц.

Но образованием мальчика в основном занимался, конечно, Фергус. Когда однажды Дейрдре начала благодарить отца, тот резко оборвал ее.

– Он мой единственный внук, – проворчал Фергус. – Чем мне еще заниматься?

И действительно, с появлением внука Фергус словно обрел новую жизнь. Благодаря заботе о мальчике он перестал испытывать приступы уныния. Почти прекратил пить. Он словно наполнился силой молодости. Но Дейрдре знала: есть еще кое-что. Фергус чувствовал в этом ребенке нечто особенное. Все это чувствовали. То, как быстро Морна всему учится, восхищало Фергуса. К шести годам мальчик знал уже все предания о Кухулине, о легендарных королях острова и древних богах. Он мог пересказать историю семьи своей матери, знал, кто и когда победил Эрка Воина. Фергус всегда охотно позволял Морне подержать в руках древний кубок-череп, когда рассказывал внуку эту историю. Он учил мальчика обращаться с мечом и метать дротики. И конечно же, Морна пожелал узнать, был ли и его отец таким же великим воином.

Дейрдре не знала, что сказать сыну, но Фергус решил вопрос без труда.

– Твой отец участвовал во многих битвах, – говорил он уклончиво. – Но самой важной была его схватка с Финбаром. Ужасный был человек. Твой отец убил его неподалеку отсюда, на берегу возле Долины Птичьих Стай.

Морна никогда не выспрашивал подробности того сражения, хотя дед для красочности прибавил к истории еще и победу над страшным морским чудовищем. Не стоит удивляться, что после таких рассказов Морна тоже захотел стать великим воином и героем. Но Фергус отлично справлялся и с этим.

– Знаешь, в детстве я тоже этого хотел, – поделился он. – Вот только почти все воины отправляются за море, чтобы отбирать богатство у других, а ты посмотри, сколько у нас здесь скота! Надо защищать свои земли.

И если Морна, подрастая, иногда и продолжал мечтать о воинской славе, то уже об этом не говорил.

Однако, как бы то ни было, вовсе не задатки великого воина изумляли Фергуса в мальчике, а его поразительный ум. Он проявлялся во всем, что делал Морна. Едва ему минуло десять, как Фергус начал сажать его рядом с собой, когда люди приходили к вождю с просьбой рассудить их. Через несколько лет Морна знал о древних законах острова почти столько же, сколько его учитель. Фергус приходил в восторг от того, как мальчик вникал в самую суть вопроса. Если человек продал свою единственную корову, а через месяц она произвела на свет теленка, кому принадлежит теленок: прежнему или новому владельцу? Если человек построил водяную мельницу на ручье, который стекает с земель другого крестьянина, имеет ли последний право пользоваться этой мельницей бесплатно? И кто из близнецов старше – тот, кто появился на свет первым, или тот, кто родился вторым? Везде в Европе старшим считался тот, кто родился первым, но на западном острове это не всегда бывало так.

– Если он рождается следом за другим, – рассуждал Морна, – значит он должен был первым попасть в утробу матери. А значит, второй старше.

Фергус точно знал: его сыновья никогда бы до такого не додумались. Их занимало только то, что касалось их самих, а не какие-то отвлеченные рассуждения.

А еще было в Морне что-то такое, чему трудно дать определение. Это проявлялось и в его любви к музыке – он прекрасно играл на арфе, – и в его внешности, но дело было вовсе не в его загадочной красоте. Даже в юности Морна уже обладал достоинством старого Фергуса, но тут крылось и нечто большее, некое магическое свойство, что притягивало к нему людей. В нем текла кровь королей.

Они долго сомневались, стоит ли рассказывать Морне о его королевских предках. Дейрдре вообще не хотела ничего говорить.

– Ничего хорошего он от них не получил, – твердила она, – кроме своего отца.

Королевскую кровь она считала скорее проклятием, чем благословением. Но Фергус не соглашался с дочерью.

– Мы должны ему сказать, – возражал он.

Морне было десять, когда его дед наконец заговорил на эту тему.

– В твоем отце текла королевская кровь, по материнской линии, – сообщил он однажды мальчику. – Но добра ему это не принесло. Верховный король невзлюбил его. Именно король послал Финбара убить твоего отца.

– А меня верховный король тоже возненавидит? – спросил мальчик.

– Да он, наверное, давно и забыл о твоем существовании, – ответил Фергус. – Если так, тем лучше для тебя. Здесь, в Дуб-Линне, ты в безопасности, – добавил он, и когда мальчик кивнул, старый вождь решил, что Морна все понял правильно.

Что же касалось роли его матери в ссоре с королем и смерти Конала, Фергус строго-настрого запретил и сыновьям, и всем в округе упоминать об этом в присутствии мальчика. Впрочем, никто особо и не пытался. О принце, принесенном в жертву, говорили редко, да и то шепотом. Многие ощущали при этом странную неловкость. Кто-то открыто заявлял, что друиды совершили ошибку. По общему согласию решено было, что об этом лучше забыть. Поэтому в здешних краях все предпочитали хранить осторожное молчание. Если же изредка кто-нибудь из путников спрашивал, что случилось с женщиной Конала, то казалось, что никто ничего о ней и не слышал.

Шли годы, никто их не тревожил, и Дейрдре обрела долгожданный покой. Ее положение в семье всеми было признано главным, потому что братья так и не женились, а отец полагался на нее полностью. Люди в округе относились к ней с уважением. А когда в то лето пришла весть о кончине верховного короля, Дейрдре наконец почувствовала себя свободной: прошлое можно было забыть, Морне больше ничто не грозило. Морна – будущее.

Дейрдре не знала, зачем отец созвал их всех. Однако ее братья послушно вернулись с пастбища, Морна пришел с берега реки, и теперь все они вошли в дом и ждали, что он скажет.

Гордо выпрямив спину, старый вождь сидел у огня, закутавшись в плащ. Его запавшие глаза на бледном, худом лице смотрели по-прежнему зорко. Он жестом велел Морне встать справа от него, Дейрдре слева; сыновья стояли прямо перед ним. Что бы Фергус ни намеревался сказать, он не спешил и задумчиво всматривался в сыновей, словно собираясь с силами. Дейрдре тоже смотрела на братьев.

Ронан и Риан. Оба высокие и худые. Ронан чуть выше младшего брата, и волосы у него черные, а у Риана – темно-русые. В лице Ронана отчасти повторились горделивые черты отца, но не было ничего от его могучей силы, и еще ее брат частенько сутулился, что придавало ему слегка испуганный вид. Риан был само благодушие.