Ола - Андрей Валентинов

…А может, и не было ничего? Может, я погиб еще тогда, возле иного сада, такого же Сада Смерти, где канарские псы разорвали моего дружка Хуанито? Я просто не успел добежать до старой часовни, не успел увидеть Ее, прежде чем жадные клыки сомкнулись на горле?

Если ходишь ты по краю,Если лезвие кинжалаВместо камня под ногами,Когда пляшешь под веревкой,Прежде чем сплясать в петельке,То узнать, конечно, хочешь,Какова у Смерти морда,Что там ждет тебя за краем?У попов своя есть байка,Но пикаро любопытен,Если пальцем не пощупать,То увидеть краем глаза,Чтобы после не бояться.Вот и я чуток увидел,Вот и мне понюхать дали.Но глаза во тьме не смотрят,И ничем уже не пахнетТемнота.

ХОРНАДА XVIII. О том, как разговаривали со мною двое – полуживой и мертвый

Ни дня, ни ночи.

Вроде как кисель серый вокруг, ни увидеть ничего, ни руки поднять – вязнет рука. И не поймешь, сколько времени – то ли Страшный суд уже настал, то ли ночь эта проклятая еще тянется. Будто бы в ампольетах, что на Небесах время отсчитывают, песок кончился.

Помер я, что ли? А ежели помер, отчего вилы в бок не втыкают да в котел не волокут? Грехов на мне висит достаточно, к тому еще причаститься не успел, исповедаться…

Вспомнил я о вилах, на которые таких, как я, нанизывать полагается, и обрадовался даже. Потому как думать могу, мозгой шевелить. Значит, не помер! А раз не помер и мозги шевелятся, то отчего рукой не попробовать?

Но до руки дело не дошло. Свет я увидел – далекий такой, желтоватый. Потом по ушам ударило – словами.

Громкие такие слова, а не понять. Не по-кастильски и не по-мавритански даже.

– Вс-стань!

Даже сообразить не успел – болью всего дернуло. Потому как вновь руки-ноги вкупе со всем прочим ощутил. Шея ноет, грудь словно меж жерновов побывала, в висках кровь молоточками звенит.

Но – жив. И не просто жив – стою. А свет этот желтый все ближе.

– Глаза! Открой глаза!

Открыл. Открыл, зажмурился, снова открыл. Стена передо мною каменная, на стене факел потрескивает. Вот, значит, откуда свет!

– С-смотри на меня!

Да только я уже в себя пришел. Кажется, тут приказы отдавать любят! А у меня насчет приказов плохо – слушаться их, в смысле. Потому я сперва глаза наверх скосил, затем в сторону…

Вроде как подвал – или погреб. Стены камня темного, пол тоже каменный, неровный, рядом скамья колченогая (не иначе на ней я и валялся). А передо мною…

– Мне с-следовало поднять тебя мертвым, наглец! Глаза на меня, говорю!

Черная борода, глаза темные, щеки пухлые…

– Ты меня с-слышишь? Игнас-сио Гевара, ты меня с-слышишь?

Хотел я сказать, что покуда глухотой страдать не приходилось, да рот не раскрылся. То есть как раз открылся, а челюсть так и вовсе вниз поехала. Отвисла, в смысле. Потому как узнал я его, чернобородого.

– Вижу, что с-слышишь. С-садись.

Бухнулся я на скамью, а сам все челюсть пытаюсь на место вернуть. То ли глазам своим не верить, то ли ушам. То ли вообще ничему верить уже нельзя.

Он и есть! Только в прошлый раз на голове его шляпа была черная – с жемчужиной. И лицо румяным казалось.

И не булькает уже. Зато сипит – на «сы» вроде как с-спотыкается.

– С-сейчас мне нужно, чтобы ты с-слушал очень внимательно, Игнас-сио Гевара. Очень внимательно!

Его сиятельство Федерико Гарсиласио де Кордова заложил руки за спину, чуть наклонил голову, поглядел внимательно. Дрогнули яркие губы среди черной бороды.

Вот тебе и «буль-буль»!

– Для тебя ес-сть много дорог, Игнас-сио Гевара. Но вс-се они ведут к с-смерти. Вс-се – кроме одной. И по этой дороге тебе придетс-ся идти с-со мною. Это яс-сно? Отвечай!

На такие вопросы только один ответ и имеется. Да что-то на меня накатило. Или злость, или даже чего хуже. Встал я, шеей, от боли ноющей, повел, на факел чадящий зачем-то взглянул.

– Помирать никому неохота, ваше сиятельство, это точно! А душу губить – тем паче. Вы же вроде как католик, сеньор. Были то есть.

Думал – заорет. Или чего хуже. Кликнет своих мавров и растащат раба божьего по косточкам. Нет, не заорал. Улыбнулся – снисходительно этак.

– Конечно! Мужланы с-сиволапые боятс-ся ада… А с-скажи, Игнас-сио, творить инкуба – разве не грех? Первый раз вижу богобоязненного колдуна!

Услыхал я такое – даже о шее своей забыл. Это кто же тут колдун? Сам он, его сиятельство, это слово и есть. Колдун то есть.

– Мне с-следовало брос-сить тебя подыхать, как с-со-баку. Ты, негодяй, погубил мою с-супругу, с-сеньору Беатрис-су! Не знаю, удас-стся ли ее вернуть… Я не могу одобрить то, что она делает, но ты пос-ступил с-слишком жесстоко. И подло!

Моргнул я, его слова переваривая. Это чего же я сделал? Не тогда ли, когда серьгу свою за свечки кинул? Эге, кажется, собака и вправду тряпку заглотнула!

– А вы бы у сеньора Пеньи спросили, ваше сиятельство, – совсем осмелел я. – Он бы нас и рассудил, чего хорошо, а чего не очень. Вот, например, жизнь по капельке из человека выпивать, чтобы самой жить подольше, это как?

Яркие губы вновь дернулись, злым огнем вспыхнули глаза.

– А ты непрос-стой парень, Игнас-сио Гевара! С-спрос-сить хочешь? С-спрос-сим! Но с-сначала – выс-слушай и не вздумай больше с-спорить.

Уже не сипит – шипит!

Прошелся он по комнате, руки зачем-то потер, отвернулся, снова на меня поглядел.

– Я не колдун, Игнас-сио! Я – добрый католик и верный подданный кас-стильской короны. Для других – это с-слова, для меня – жизнь. Мои предки дралис-сь с маврами еще при С-сиде, еще при с-старом короле Родриго. Я тоже воевал, но с-сейчас требуетс-ся иное. Меча мало, нужна мудрость. А чтобы эту мудрос-сть пос-стичь, должны пройти многие годы. Поэтому я и живу долго. Я прос-сто разделил свою жизнь надвое…

Сглотнул я, такое слушая. А говорит – не колдун!

– Днем я – бес-смысленный труп, зато мне ос-ста-лись ночи – долгие ночи, которые я провожу, пос-стигая истину. Моя с-супруга, маркиза де Кордова… Ты уже и с-сам вс-се понял. Она не решилас-сь на такое, и у нее теперь с-своя с-судьба. Я не с-судья ей, и тем более не с-судья ты, Игнас-сио! С-сейчас – из-за тебя – ее жизнь вытекает из нее, и не по капле, увы… То, что ты с-создал, выпивает ее всю.

Поглядел он на меня – страшно так. Да и мне худо сделалось. Но только чего мне делать-то было? За свечки ступить, чтобы стать таким, как бедолага Адонис?

– Теперь – главное. Ты готов выс-слушать?

– Чего уж там? Готов, ваше сиятельство, – вздохнул я, сообразить пытаясь. Не иначе «главное» – это моя башка на колу.

– Есть с-сила вещей, Игнас-сио. С-сила, которая ведет, нет, тащит нас-с вперед. А впереди нашу Кас-стилию не ждет ничего хорошего. Мы с-слишком много отдали с-самих с-себя, воюя с-с маврами. Мы бедны, у нас мало плодородной земли, мы отвыкли работать. Двадцать лет назад Португалия уже пыталас-сь захватить нашу с-страну. С-скоро португальские каравеллы дос-стигнут Индии, и тогда наша гибель – лишь вопрос-с времени. В Европе нам не помогут, там возрождаете-ся С-священная империя, лет через тридцать-с-сорок она поглотит государства Италии и, возможно, королевс-ство Французс-ское. А ведь есть еще турки, которые вот-вот придут в Алжир. Гранада – это пос-следнее, что мы ус-спеем завоевать, мы без с-сил, воюем на пос-следнем вздохе. Знаешь, Игнас-сио, наша Кас-стилия напоминает мне сеньора Кихаду, твоего знакомого. Ис-скалеченная, нес-счастная, без гроша в кошеле, с-со с-старым дедовс-ским мечом, которым уже никого не напугаешь…

Слушал я его сиятельство, и что-то непонятное в душе копошиться начало. Уж больно убедительно сеньор маркиз говорил. Не он первый, конечно. Всякого наслушаться довелось, пока по морю плавал. Итальяшки на нас зубы скалили, французишки посмеивались, мавры… Ну, мавры – дело понятное. И что бедны мы, как крысы церковные, – тоже ясно. Зачем нам с Калабрийцем все из-за моря таскать? Потому что своего нет, зачем же еще?

– Это с-сила вещей. Но ес-сть иная С-сила, Игнас-сио! И эта С-сила поможет нашей нес-счас-стной с-стра-не. Ради этого я отдал с-свою жизнь и, если потребуетс-ся, отдам любую жизнь. Любую!

Очнулся я от слов этих. Красиво говорить начинал его сиятельство! А чем закончил? Все о том же – о ведовстве. Это чью же он жизнь отдавать собрался? Не мою ли?

– Я не имею в виду колдовс-ство, Игнас-сио! – усмехнулся он в черную бороду, а мне вновь худо сделалось. Или его сиятельство мысли подслушивать горазд?

– Больше с-ста лет назад двум очень умным людям – одному иудею и одному египтянину – удалос-сь разгадать тайну Бога. Иудея звали Моше де-Лион, египтянина – ибн-Араби Афлатун. Понимаешь, Игнас-сио? Раньше мы могли только читать и толковать его с-слова, теперь же можем видеть нас-сквозь, через вс-се миры. Видеть и зас-ставить вс-се с-силы мира с-служить нам.

– Чего-то непонятно, – не выдержал я. – А как же папа римский, ваше сиятельство? Ему вроде как ключи святой Петр завещал!

Вздрогнул я от его смеха.