Ола - Андрей Валентинов

– Что вы, сеньор! Это же легенда. Семь узлов на платке – символ семи смертных грехов, ибо самоубийство – грех, равный по тяжести им всем. И говорят… Вы знаете, сеньор Гевара, я, кажется, вспомнил. Да, верно…

Поглядел сеньор Пенья на солнце заходящее, глаза чуть прикрыл.

Не найти душе покоя,Ибо грех самоубийстваВсех грехов иных страшнее.И блуждать теперь ИнессеПо развалинам пустыннымТихим призраком безгласным,Пока трубы не затрубят,Пока Страшный суд настанет.Говорят же и другое:Тот, кто семь узлов развяжет,На себя возьмет проклятье,В рай отпустит ее душу,А свою – тотчас погубит.Только скрыт платок с узламиВ подземелиях Анкоры,И ночами призрак девыВновь стоит на тени башни,И не смилуется НебоНад несчастною Инессой,Той, что душу загубилаРади чести и отца.

Поглядел я на платочек, в ладони качнул. Как это говорила лобастая?

«…Не вздумайте развязывать узлы! Ни в коем случае!»

Выходит, Инесса тоже этой легенде верила? Взялся я пальцами за один узелок – тот, что побольше…

…Отдернул руку.

И что прикажете думать? Лучше бы я сеньора Пенью ни о чем не спрашивал!

Ночью тоска накатила. Да такая – что чуть было не пошел двери в коридоре вышибать. Вольный я человек, не люблю, когда запирают. Другие в тюрьме годами сидеть могут, знавал таких. Хоть и грязно, и тесно, зато кормят и крыша над головою есть. Нашу тюрьму севильскую (ух, дыра!) некоторые так и называют – «Каса», дом то есть. Ничего себе, дом! Я и мальчишкой больше недели высидеть в Касе этой не мог, руки грыз, жилы себе кусал. А теперь – так совсем худо. В последний раз, как забрали, на третий день из Касы этой дернул. Не из севильской, правда, а из той, что в Бургосе.

…В предпоследний, впрочем, тоже.

И вот теперь – снова. Да только здесь хуже дела. Сам-то я, может, и сделаю ноги, а Дон Саладо? Это какой же пикаро друзей своих бросит?

…Бросали, конечно. Да только я не из таких буду!

В общем, плюнул я в окошко, отношение, стало быть, выразил, а затем – в коридор. Благо свечка только наполовину сгореть успела.

Дверь, правда, ломать не стал – успею. А вот стену, ту, что деревом обшита, самое время было оглядеть. Да повнимательнее, ничего не пропуская.

…Адонис, бедняга, про стену тоже ничего вспомнить не мог. Значит, без него обойдемся.

Трудного, конечно, в стене этой ничего не оказалось. Все доски одинаковые – в треть браса длины, в шестую долю – ширины, а одна на три части вроде как поделена. Ширина та же, а длина – как раз в треть локтя. Каждая часть – одна над другой. Нажал я одну – поддалась. Другую-тоже…

И ничего! Я уж их и по очереди нажимал, и по два раза каждую. Хитрая задумка, слыхал о таких. Нажимать следует не просто, а в порядке строгом. Скажем, верхнюю три раза, среднюю – два. А не так нажмешь – клац, и падает засов, чтобы, значит, особо любопытные судьбу не испытывали.

Засов, правда, не клацал, но и стенка не двигалась. У меня уже и пот на лбу выступил. Хотел я кулаком что есть силы по доскам этим клятым врезать – просто так, от злости…

– Зачем ты все стучишь, молодой человек? Такой молодой и такой беспокойный. Если ты такой беспокойный, то полежи в гробу – это очень хорошо успокаивает!

Замер. Застыл.

– Или ты вообразил, что там, за стеной, сад Пардес, где только и ждут таких неучей, как ты, чтобы позволить вкушать блаженство рядом с уважаемыми и почтенными людьми? Ой, и ошибаешься же ты!

Голос хриплый, немолодой такой. Незнакомый, сердитый очень…

Конечно, незнакомый! Не подавал голоса мой сосед – тот, что в комнате запертой.

А вот теперь – откликнулся!

Заскрипела дверь негромко —Позабыли петли смазать,Огонек свечной зажегся,Осветил седые космы,Пал на бороду седую.В темном глазе отразился —В левом глазе, а на правомВроде черная повязка.И не скажешь, кто: разбойник?Или человек достойный?Или просто сумасшедший?Поглядел, губами дернул,Вроде, значит, улыбнулся,И кривым костлявым пальцемПоманил меня к себе.

ХОРНАДА XVI. О том, как довелось мне остаться без серьги

– А если думаешь, неуч, что тебя звали в гости, то пойди и подумай об этом где-нибудь очень-очень далеко отсюда!

В его комнатушке стоял чесночный дух, да такой, что даже открытое окно не помогало. Но я все-таки зашел.

Свечку он отставил подальше, так что, кроме бороды и седых волос, что до самых плеч спускались, я так ничего и не приметил. Разве что повязку на макушке – странную такую, в полосках.

– А вы, видать, иудей, сеньор, – заметил я, слова бедняги Адониса вспоминая.

– Ну конечно! – откликнулась темнота. – Сейчас этот молодой человек будет говорить, что именно я продал гвозди, которыми прибили к бревну бен-Пандиру! Если бы ты, неуч, хотя бы слыхал о книге, именуемой Талмуд, то я бы тебе мог сказать, что этого вашего бен-Пандиру вообще никто не распинал. Сорок дней серьезные и уважаемые люди ждали, чтобы хоть кто-то заступился за этого недоучку, а потом сына Пандиры просто побили камнями. Ха! А как прикажете поступать с тем, кто позабыл, что лик времени еще не стал мордой собаки и Нестираемые Имена – это не игрушки для необразованных молодых людей?

Выслушал я все это спокойно – рыцарь мой с сеньором Рохасом приучили. Сварливый старик в полосатой повязке все-таки меня позвал. Кажется, не только я следил за ним – но и он ухо к двери прикладывал.

– Вот чего, сеньор, – заметил я. – Про бен-Пандиру вашего – это вы мне в следующий раз. Как-нибудь. А сейчас мне страсть как интересно узнать, чего в доме этом происходит? Сдается мне, вы, сеньор, куда больше моего об этом знаете.

Кажется, не так спросил. Во всяком случае, борода седая аж ходуном заходила.

– Он хочет узнать! Узнать! Это слово не для таких, как ты, молодой человек! Однажды, когда раби Шимон спокойно ехал на своем осле, Амнуэль, будь он неладен, подбежал к нему и осмелился спросить, в чем смысл слова «Вай»? Раби Шимон снизошел к этому неучу, остановил своего осла и объяснил, что Глава Основания – это буква «Йод», ибо «Йесод» – это малое «Вав», Святой, благословен Он, – это «Вав» большое. И поэтому записывается буква «Вав» через два «Вава», а глава «Йесода» – это «Йод». Что может быть проще и понятнее? Но раби Шимон напрасно останавливал своего осла. Амнуэль, будь он неладен, конечно же, ничего не понял, потому что был таким же неучем, как ты. Вы оба недостойны не только бежать за ослом раби Шимона, но даже мыть копыта моему ослу, который, впрочем, все равно уже сдох… И что ты понял из всего этого?

Выпуклый темный глаз блеснул в темноте. Кажется, меня проверяли – на знание буквы «Вав».

– А дайте-ка подумать, сеньор, – вздохнул я. – Понять, конечно, мудрено, но я вам вот что скажу. Все в этом доме не так. Хозяин с хозяйкой, с ее сиятельством, еще старому королю Хуану служили, значит, годов им ну никак не менее семидесяти стукнуло, ежели не больше. А на вид – и сорока нет. Сеньора маркиза умным считают, а он булькает только. Собирают в доме этом людей как есть странных – страннее некуда, да творят с ними чего-то скверное. Вон парня, что рядом скучает, вроде как выпили – тень одна осталась. А мне деньги в петелечке волосяной дали – душу, значит, ловили. И сторож тут странный – тетка в платье черном. А еще здесь всякие бородатые ходят, вроде вас. Я все правильно сказал, сеньор?

– Хм-м-м…

Он медленно встал, подошел к окну.

– А еще бы ты мог добавить, молодой человек, что вместо решеток тут – Непускающие Имена. Ха! Неужели они думают, что старый человек будет спускаться со второго этажа, теряя башмаки и кашляя? Впрочем, на твоем окне ничего такого нет, но, раз ты до сих пор не полез в сад, значит, ты все-таки не Амнуэль, будь он неладен… Зачем тебе нужна потайная дверь, молодой человек?

Ну вот! А говорил – не понимаю.

– А чего делать-то, сеньор? Через сад не уйти – это я уже понял…

– Не все, – негромко перебил он. – В ночь с пятницы на субботу – можно. Если не боишься собак. Но по тайному ходу далеко не уйти. Там всего две двери – одна сразу налево, а вторая – вниз по лестнице. В первую дверь ходил глупый молодой человек, который сейчас готовится отдать все, что осталось от его души, Тому, Кто так неосмотрительно ему эту душу одолжил. Во вторую иногда хожу я… Ходил – прежде. Поверь, тебе там делать нечего.

Странное дело, даже голос его изменился. Усталым стал, хриплым. Старым совсем.

– Стража в этих комнатах есть? – осторожно поинтересовался я. – Такая, чтобы со мною справилась?

Кажется, хихикнул он. Или просто заскрипел.

– Или ты считаешь себя, молодой человек, Голиафом? Стражи из таких неучей, как ты, там нет, но там есть Стража Букв. Раз тебя ловили на волосяную петлю, значит, пока не приняли всерьез. Вернее, приняли за того, кто ты есть – за нахального молодого неуча. Все эти уловки не страшнее слепой собаки. Сунь ей в пасть тряпку, чтобы пахло твоими грязными пятками, и она эту тряпку заглотнет. Только это – пока. Здесь правят неучи, но страшные неучи – неучи, которые сумели что-то узнать…