Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Также и из Москвы бюрократия «приказов» прекрасно умела достигать самых отдаленных деревень; это делалось во всех случаях, когда надо было производить перепись, обложить новым налогом или набирать рекрутов. С сентября 1630 по 1635 г. были произведены крупные закупки зерна для экспорта[320]. В 1635 г., в начале войны за завоевание Смоленска, появляется царский манифест и всенародные молитвы; в 1634 и 1635 гг. вводится чрезвычайный налог, взимаемый со всех торговцев, ремесленников и крестьян, занимающихся какой-нибудь приносящей доход деятельностью[321]. В 1636 г. вследствие голода, чтобы умилостивить Бога, вводятся две особые недели поста и воздержания: не должно быть ни спиртных напитков, ни ругани![322] В 1637 г. наблюдается большая тревога, произведенная нашествием татар[323]. В 1640 г. происходит повальная эпизоотия и запрет продавать шкуры животных из-за возможности заразы[324]. В 1641 г. вводятся тяжелые репрессии против беглых крестьян; их помещикам предоставлено право требовать их возвращения в течение не 9 лет, но в течение 10 и 15 лет[325]. Вот те события, которые, без сомнения, вызывали отклик в Григорове и приковывали к себе внимание молодого Аввакума. Если Григорово, если Закудемский стан не имели, как будто, причины жаловаться на свою судьбу, то новости, исходящие из сердца страны, были все же обычно плохие и увеличивали тяготы жителей и представляли возможность размышления тем, кто был вообще в состоянии размышлять: Бог продолжал изливать свой гнев на Россию. Пожары[326], войны, чума, голод: разве все это не было наказанием, ниспосланным за безбожие, небрежение, все увеличивающиеся грехи христиан? Указы и молитвы, приходящие из Москвы, обычно высказывали эту мысль, проповедуя, как средство, – пост и молитву. Все это заставляло задуматься молодого человека, благочестивого, деятельного и широко одаренного.

V

Его прогулки по окрестностям

Становясь более взрослым, Аввакум часто покидал свое село, он хаживал повсюду; правый берег Волги представляет собой изрезанную возвышенность; в округе его все еще называют горами, в противоположность болотистым лесам правого берега. Если теперь в этих районах еще можно встретить мальчиков, проделывающих за ночь от 40 до 60 верст, чтобы продать в Нижнем корзинку земляники за 3 или 4 рубля и вернуться на следующий день, почему бы Аввакуму в свое время не пойти посмо треть пешком или каким-нибудь другим способом передвижения соседние местности? Мы находим в его сочинениях намеки на разного рода путешествия. Трудность состоит лишь в том, чтобы определить время его путешествий.

В 15 верстах южнее Григорова находилось село Вельдеманово. Оно с недавних пор стало принадлежать стольнику Григорию Зюзину. Оно было крупным русским центром в Мордовии, состоящим из 159 дворов и 450 жителей мужского пола[327]. Мордовцы в это время были еще язычниками. Платя с трудом царю свою годовую подушную подать, состоящую из дикого меда, шкур бобров или беличьих шкурок, они всегда были готовы при малейшем случае напасть на чужестранцев, лишивших их земли, сбора меда, охоты и рыбной ловли. В любой момент они готовы были накинуться на простых русских хлебопашцев так же, как и на монастыри, которые лишили их части доходов. Во время царствования царя Василия Шуйского они восстали, протянули руку Болотникову, «Тушинскому вору», чувашам и северным черемисам, южно-ногайским татарам, сожгли несколько сел, трижды осаждали Нижний в 1605, 1608 и 1610 гг.; разбитые воеводами в строю, они все-таки продолжали до установления общего мира не давать покоя своим русским соседям и непрестанно тревожить их. Во второй четверти века они уже не сопротивлялись силой оружия, но они и не покорились. Когда они не могли платить налога или выдержать всевозможные вымогательства, они покидали свои хижины и уходили в чащу лесов. В их обряд входили таинственные жертвоприношения[328]. У них были знаменитые колдуны и колдуньи[329]. Юный Аввакум наталкивался в своей собственной родине на местное население, сопротивляющееся русской колонизации, на живое и воинствующее язычество, враждебно относящееся к христианству: у него появляется новый стимул поднять, очистить истинную веру, подняв одновременно и мощь угодной Богу Руси. Если эта Нижегородская страна вскормила в XVII веке людей, столь замечательных своей политической активностью и моральной силой, не объясняется ли это до известной степени тем, что она отчасти была сравнительно «новой страной», недавно колонизированной, в которой славянской расе предстояло еще бороться, чтобы ассимилировать чужеземные расы[330].

В десяти верстах на восток от Григорова, а по короткой дороге еще ближе, находилось село Большое Мурашкино; в начале XVII в. это было процветающее местечко, вотчина царя Михаила, имевшее кабаки, таможни, торг, кузницы, медеплавильные мастерские, кожевенные заводы, фабрики рукавиц, шапок и верхней одежды, куда стекались овечьи шкуры из окрестностей; там же было несколько церквей и два только что основанных монастыря. Вскоре предприимчивый боярин Борис Морозов, наставник царевича, постарался, чтобы ему пожаловали этот крупный районный центр, и развил его еще больше, благодаря разработкам залежей каменной соли, находившихся по соседству. Там Аввакум мог найти среду более разнородную, более оживленную, более доступную новым идеям. Может быть, он продолжал там свои учебные занятия. В Преображенском монастыре было всего 20 иноков и вновь обращенных послушников. По смерти своего основателя, Антония, в сентября 1630 г. обитель была вынуждена испросить священника в Печерском монастыре в Нижнем; в этом монастыре было несколько книг; в церкви св. Илии было то же самое[331]. Во всяком случае, река Сундовик, которая протекает через Мурашкино между низменным левым берегом и живописным крутым правым берегом, оставила в памяти юноши четкие воспоминания[332].

По другую сторону Мурашкина, восточнее, находилось Княгинино, будущий главный город уезда, тогда стоявший во главе волости и объединявший около 30 деревень и поселков. Княгинино принадлежало князю и стольнику Алексею Воротынскому. Сын его Иван, который был моложе Аввакума, сделавшись боярином, стал впоследствии его покровителем[333].

Но самое соблазнительное – это была приятная и легкая дорога вниз по течению Сундовика, которая доходила до его впадения в Волгу. Сначала надо было пройти Колычево – деревню, поднимавшуюся уступами над рекой, которая опоясывала ее с обеих сторон. Там жил добрый священник по имени Иван, дом которого был призван сыграть большую роль в истории: он научил грамоте будущего патриарха Никона; при священнике жил еще его сын, наверное, одного возраста с Аввакумом, ставший впоследствии знаменитым и несчастным Павлом Коломенским, и его дочь Ксения, моложе сына, которая потом вышла замуж за соседнего поповича Илариона Суздальского[334].

Еще ниже по Сундовику находилось Кириково, церковный приход священника Анании. Его ученики Никита и Неронов покинули эту местность ранее, чем Аввакум был в состоянии посетить ее. Праведный Анания сам провел короткое время в Нижнем, в Зачатьевском монастыре, где он был одним из двух служащих иеромонахов, но он должен был уступить занимаемую им должность из-за «совершенного им проступка». Ввиду того, что Анания был на самом деле добродетелен и его «проступок» имел место в 1631 г., весьма вероятно, что этот проступок был политического характера: как и Неронов, он должен был протестовать против похода на Смоленск. Во всяком случае, с 1632 г. Анания находился в Кирикове, обогащенный опытом, пребывая тут со своими двумя сыновьями, Петром, будущим священником, и маленьким Иваном, мальчиком чрезвычайно для своего возраста развитым, будущим митрополитом Иларионом[335].

Кириково было в двух шагах от Лыскова. Это местечко, очень похожее на Мурашкино, также было родовым поместьем царя; однако оно было в такой же мере богатое и оживленное и еще больше благоденствовало, так как почти прилегало к Волге. Здесь был очень крупный хлебный рынок, рынок скота и соли. Пристанская торговля, наличие крестьян, разбогатевших от торговли и судоходства, многочисленные случайные путешественники по большому водному пути, наконец, неустойчивое население, характерное для подобного рода центров, – все это способствовало веселому образу жизни, который отнюдь нельзя было назвать нравственным[336]. На берегу было много кабаков, перед которыми собирались скоморохи с «учеными» зверями, плясали и устраивали разные греховные потехи[337]. Как раз в Лыскове Аввакум, придя туда навестить одного из своих друзей, священника, увидел, как его побивают камнями, после того как он посетил и увещевал одного недостойного человека[338]. Этот друг был другой будущий Иларион. Впрочем, событие это, наверное, произошло позднее. Но мы легко можем предположить, что эта нежная привязанность родилась не сразу и что она возникла с детства обоих.