Секта - Еремей Парнов

Но что могут значить бланки и деньги, когда рядом лежит окровавленный труп? Все, потому что убивают и за копейки, и ничего, если убийство происходит поблизости от Кремля и почти что на глазах прессы. Телевидение в частности прикатило всего на десять минут позже следственной группы.

Работа сыщиков, таким образом, протекала в нервной обстановке, под прицелом камер, прильнувших чуть ли не к самому окну, облепленному изнутри датчиками. Дверь, кстати, тоже была из толстого пуленепробиваемого стекла.

Не в пример вчерашнему инциденту на Варшавке, где обменный пункт подорвали гранатой, тут обошлось без стрельбы и взрывов. Не то что пулевой выбоины, даже малейшей трещины — вообще никаких следов взлома обнаружить не удалось.

Маловероятно, чтобы кассирша по доброй воле впустила незнакомого человека, но тогда еще более непонятно, как он ухитрился проникнуть внутрь. В очевидном факте проникновения — так и было зафиксировано в протоколе — сомневаться не приходилось, как и в том, что героем дня и на сей раз был неуловимый «Печенкин».

Милицейский кордон, с двух сторон перекрывший прилегающий участок улицы, едва сдерживал напор возмущенных и просто любознательных граждан. Слух о том, что вновь — в пятый раз! — похищена печень, непостижимым образом облетел окрестные кварталы. Не иначе как информация распространилась телепатическим путем, подтвердив тем самым наихудшие, но вполне обоснованные предчувствия.

Случилось ли это сразу после того как врач-эксперт Левит обнаружил характерный разрез в подреберье, или же за долю секунды до того как его чуткие пальцы обследовали все еще кровоточившую рану, определить не удалось. Да и кто бы стал забивать себе голову такой чертовщиной? Куда разумнее было предположить, что весть принесла на хвосте сама милиция. В лице начальствующего состава, обосновавшегося в нескольких зданиях за углом.

В узком промежутке между билетными терминалами и окошком обменного пункта вскоре сгрудилось столько погон с большими звездами, что любая разумная деятельность не представлялась возможной. Тем более такая деликатная, как криминалистика. Перемежая ценные указания матом, неизвестно в чей адрес, полковники и генералы имитировали бурную деятельность.

Первым, в силу жизненного опыта и темперамента, не выдержал Левит. Ему нечего было терять, поскольку пенсия поступала исправно, а дети благополучно обосновались в Беер-Шеве, на обетованной земле.

Полублатная косноязычная ругань бледнеет перед залпом, которым способен блеснуть разве что боцман каботажного флота либо широко эрудированный интеллигент. Демарш эксперта, выдавшего не только отборный, но ко всему прочему еще и зарифмованный текст, поверг присутствующих в состояние мгновенного изумления, затем последовал дружный хохот. Обстановка несколько разрядилась и начался незаметный отток.

На улице, правда, была предпринята попытка отыграться на журналистах, но она встретила столь дружный отпор, что горе-инициаторам не осталось ничего иного, кроме позорного отступления.

В шестнадцать часов по каналу МТК прошла первая информация, сопровождаемая картинкой: гудящая улица, неясные тени за окнами, перебранка милиции с прессой и растопыренная ладонь, хамски наезжающая на объектив.

К пяти вечера следственную бригаду оставили в покое. Заместитель горпрокурора, не обладавший даже профессиональными навыками убедительного вранья, заверил прессу, что личность преступника установлена, и самое позднее через месяц он будет задержан.

Прокурора издевательски высмеяли, припомнив заодно старые грехи, и он, затаив злобу, отбыл к себе на Пятницкую.

До скромной замкнутой женщины, лежавшей на замызганном полу в луже крови, никому не было дела. Она жила незаметно и одиноко и ничем не заслужила такую ужасную смерть.

— Чем задушена? — трассолог Петрова осторожно провела вдоль стрингуляционной линии ухоженным ногтем, сияющим свежим фиолетовым лаком. — Похоже на проволоку или тонкий шнур.

— Проволока должна оставить следы металла, — сказал Левит, собирая в мешок окровавленную одежду.

— Стоит ли возиться? — Петрова выпрямилась, огладила юбку по бокам, протерла пальцы ваткой, смоченной одеколоном. — Провод, струна — какая в сущности разница? Ее не вернешь, — она бросила последний взгляд на убитую, — а преступник уже избавился от орудий. И вообще…

— Хотя бы ради науки, — Левит стянул резиновые перчатки. — У меня тоже все, — кивнул Морозову. — Пусть забирают… Да-с, коллега, не просто любопытства для, а заради науки.

Петрова пренебрежительно махнула рукой. Заметив у себя на туфле крохотное рубиновое пятнышко, задрала ногу на стойку и той же ватой провела по кремовой коже каблука.

— Дай сигаретку, Морозов, — она закурила и вышла наружу.

— Здравствуй племя, молодое, незнакомое, — проворчал, тряся бородкой, Левит. — Хоть бы чулки надела.

— Не придирайтесь, — снисходительно заметил Морозов. — Кому приятно?.. А она девка головастая, думающая.

— Почему Корнилов не приехал? Все-таки дело незаурядное.

— Он не любит начальства, а начальство не любит его. Зачем лишний раз мозолить глаза?

— Вас-то он хоть поддерживает?

— По мере сил.

На улице их атаковали журналистские пикеты.

— Представьтесь, — подступил к Морозову разбитной парень с микрофоном.

— Вежливые люди вначале называют себя, — попенял Левит.

— Роман Дынник — «Дважды два», «Происшествия», — тыча микрофоном, скороговоркой выпалил корреспондент. — Представьтесь, пожалуйста.

— Кандидат медицинских наук Левит, эксперт с двадцатилетним стажем, — прячась за спину врача, медоточивым тоном проворковал Морозов и куда-то слинял.

— Э-эх, — укоризненно вздохнул Левит. — Что вам угодно, молодой человек?

— Ваши комментарии.

— По поводу?

— Это пятое дело «Печенкина»?

— Не знаю точно, о ком вы говорите, но, насколько нам известно, пятое… Я имею в виду убийства с последующей резекцией печени.

— Хотя бы какие-то наметки имеются?

— Вопрос не ко мне.

— Все же ваше личное мнение?

— Кому это интересно, мое мнение?.. Но если вы спрашиваете, я попытаюсь ответить. Мне кажется, что во всех случаях действовал не один человек, а двое. Первый убивал, второй производил, причем имейте в виду, вполне профессионально, удаление печени.

— С какой целью?

— Об этом нам остается только догадываться.

— Операцию делали на трупе или еще на живом человеке?.. Если это можно назвать операцией.

— Вот именно!.. Нет, на трупе, через несколько часов после убийства. За исключением сегодняшнего казуса, когда все произошло практически одномоментно. Определять с точностью до минуты мы пока не научились.

— Момент смерти определять?

— Что же еще?

— Но если преступников было двое, то о каком сексуальном маньяке можно тогда говорить?

— Я и не говорил.

— Пусть не вы, господин Левит, но кругом только и слышно: «капитан Печенкин», «сексуальный маньяк», «охотник за красивыми девушками»… А эта кассирша тоже хорошенькая?

— Смотря на чей вкус.

— Их проверяют на предмет изнасилования?

— В обязательном порядке. И на предмет беременности — тоже.

— И каковы результаты?

— Отрицательные.

— И у нынешней? — Дынник кивнул на дверь, за которой укрылся Морозов.

Левит непроизвольно оглянулся. Пуская дымные кольца, капитан с садистским злорадством следил за беседой, хотя едва ли мог что-либо услышать сквозь толстое стекло. Петрова уже сидела в машине. Брошенный на съедение акулам пера, он был одинок и беззащитен.

— Вы не ответили на мой вопрос, — продолжал настаивать прилипучий, как репей, телевизионщик. — Тайна следствия?

— Никакой тайны, — доктор устало покачал головой. — Обследование еще не производилось и вряд ли это удастся сделать сегодня. На месте такие вещи вообще не делаются.

— Но следы сексуального насилия видны невооруженным глазом.

— Это вы так думаете, молодой человек, — Левит вновь оглянулся, ища пути к отступлению. (Лгать он не привык, а сказать, что у Светланы Кругловой найдены сперматозоиды от пяти разных мужчин, не поворачивался язык. Притом это действительно составляло тайну. Замороженные образцы были сданы на хранение до лучших времен. Всегда остается надежда найти виновников. Хотя бы одного, для начала.) — Вы удовлетворены?

— Большое спасибо, — Дынник сделал шаг в сторону, давая оператору заснять крупные планы. Этим немедленно воспользовалась юная дама с прилизанными волосами и золоченым бритвенным лезвием, болтавшимся на шее вместе с крестом. — Каков, по-вашему, психологический портрет маньяка?

— Опять двадцать пять! Я же не следователь…

— А кто? — стремясь любой ценой влезть в камеру, она ухитрилась пропустить все мимо ушей.