Мираж Огня (СИ) - Грозовская София

Я смотрел на них, и не понимал. Как можно отдать свое дитя, господне чудо, дарованное не всем, в черные руки на убийство? Я, как и все инквизиторы, лишен возможности иметь семью, воспитывать своих детей. Наш выбор служение богу и посвящение жизни - быть его левой, карающей рукой. Я понимал, что поддался гневу, одному из гнуснейших человеческих пороков, но ненавидел их. Ненавидел, и, ,наверное, в чем-то завидовал.

-  А у вас есть дети? - мать Томасины предприняла еще одну попытку поговорить со мной, а я бросил на нее гневный взгляд,  -  Святой Антоний?

- Я - инквизитор. Мой долг служить господу и посвятить ему всю свою жизнь, - вполне спокойно ответил я, зная, что разговариваю с обреченными. - Кто если не я, и не такие, как я очистить мир от скверны? От вас?

Женщины снова заскулили и прижались к мужьям. Они знали, что требовать помилования и молить о нем - бессмысленно. Их ждал костер, как и всех остальных, приведенных сюда по моему приказу.  Я вышел из кельи, запирая ее и направляясь к следующей.

- Альвева, - позвал я через маленькое окно в двери, через которое  увидел девушку с безжизненным взглядом, смотрящую в одну точку, - Альвева, ты хочешь исповедаться?

Девушка молчала. Я позвал ее еще несколько раз, но она даже не повернула голову, хотя прекрасно меня слышала. Я двинулся к последней камере, утешая себя мыслью о том, что я не могу всех спасти, как бы  не хотел этого.

- Святой! - припал к двери один из братства. Он смотрел на меня умоляющим взглядом. Я жестом приказал ему отойди от двери. И вошел сам. Второй инквизитор сидел с отрешенным видом и что-то бормотал себе под нос, обнимая себя и раскачиваясь: “Господь меня любит!”.  - Он сошел с ума, когда узнал, что нас сожгут сегодня. Святой, скажи, за что? Мы лишь собрали те знания, что получали по крупицам, путешествуя по миру.

- Ложь - это тоже грех. Все, что бы вы не говорили или писали, как инквизиторы  должны проверять лично, - вздохнул я, понимая, что им это уже не пригодиться, -  Я понимаю, почему вы написали этот трактат. Вас охватила жадность, возможность легкого обогащения и наживы, но никак истины и правда.

Инквизитор опустил глаза, встал на колени и прислонился лбом к моим ногам.

- Отчитай меня, святой, - тихо попросил инквизитор. - Знаешь, в какой-то мере, я рад, что получилось именно так. Всю жизнь жить в страхе, что обман раскроется, и нас все равно сожгут… Лучше страшный конец, Антоний, чем бесконечный ужас.

Я читал молитву, но мысли были далеко отсюда. Я нервничал и волновался. Меня не отпускало  беспокойство за ведьму. Когда она успела занять все мои мысли? Как я мог упустить этот момент? Я сам грешен,господи! Помоги мне и спаси мою душу! Отчитав инквизитора, я направился в свою келью, чтобы составить протоколы и подготовить обвинение для казни. Семь протоколов - семь костров.

Я просидел в келье несколько часов, прежде чем за окном начался дождь. Он громко барабанил в мое стекло. Старый Мораис оказался  прав. Что-то мне подсказывало, что старик не так прост, как мне показалось..  В келью постучались, прервав мои мысли и оторвав меня от размышлений.

- Святой Антоний, - в келью вошел Лагот, и поклонился, - Все готово. Дождь как раз закончился, ведьму уже поместили в клетку, чтобы вывезти на главную площадь. Остальные привязаны к клетке. Столбы установлены, а народ начал собираться. У вас все готово.

Инквизитор старался не смотреть на меня, а я вспомнил наш разговор на выходе из обители.

-  Скажи мне, сын мой, - начал я, откладывая готовые бумаги в стопку, -  Пришло ли время тебе покаяться? Нашел ли ты время для общения с богом, чтобы я смог отпустить тебе грехи, после того, как покаешься?

Лагот отрицательно замотал головой и вышел из комнаты. Я хмыкнул про себя, почему-то связав плач в часовне и отказ Лагота от исповеди. Я слишком устал, за последние несколько дней. Даже не помню сколько я спал, да и спал ли вообще.  Взяв бумаги и протоколы, накинув капюшон на голову, я вышел из кельи и направился к выходу из обители. Лошади уже были готовы и ждали только меня. Старый Мораис держал мою лошадь, что стояла первой в ленте движения. Это честь вести колонну на костер.

-  Мораис, а как давно ты слышал эти голоса? - прошептал я старику, когда подошел ближе и взял удила, - Ты слышал их до появления Альвевы?

- Старый Мораис помнит их с того момента, как оказался здесь. - улыбнулся старик, прищурившись глядя на меня, - Ты тоже слышал их, да святой?

“Угу” - согласился я, понимая, что епископ обманул меня. Так, с этим разберусь чуть позже. Сейчас важно провести казнь и поехать домой. Да простит меня господь, я слишком устал за эти дни. Я вскочил на лошадь и, отдав приказ трогаться, повел лошадь. Город встретил нас, как героев. Я впервые видел, как люди выходили на улицу. С верхних этажей домов нам бросали цветы.

- Во славу господа! - ревела толпа, присоединяясь к колонне. Сверху красивым, цветным дождем осыпались лепестки и соцветия душистых цветов. Люди праздновали победу над еще одной нечестивой, не вдаваясь в подробности и не разбираясь. То ли от страха перед инквизицией, то ли от нежелания к участию, но никто не спросил, виновна ли Альвева. Зато, когда мимо них проезжала клетка с ведьмой, люди фанатично скандировали:” Сжечь! Сжечь! Сжечь!”

Дай мне сил, Господи, разобраться во всем этом. Один я просто не справлюсь, и все это бесчинство будет длиться вечно.

- Привязать приговоренных! - прозвучал приказ начальника стражи города,  который уже ждал нас на трибуне, - Принести хворост!

Мы спешились и направились на трибуну. У нас были лучшие места, чтобы каждый, кто присутствовал на  площади, мог отлично нас видеть и слышать. Они сделали из правосудия развлекательное мероприятие. У меня не хватало сил смотреть на весь этот балаган. Люди жаждали крови и зрелища, блестящие предвкушением глаза у толпы ввергли меня в недоумение. С каких это пор причинение боли другому вызывало у них азарт и услаждало взор?

- Святой Антоний, - окликнул меня епископ и поклонился, - Сегодня честь зачитывать приговор принадлежит тебе!

Толпа сразу же оживилась, а по людям эхом прошестел благоговейный трепет. Медленно, но верно, люди следовали примеру епископа - припадали на колени, осеняли себя крестным знаменем и начинали молиться. Я бросил быстрый взгляд на площадь. Приговоренные уже были привязаны к столбам, хворост был сложен, а у каждого из семи костров стояли стражники с факелами, в любой момент готовые привести приказ в исполнение.  Я вышел вперед.

-  Сегодня состоится казнь убийц. Не ведьм, не бесноватых, а простых убийц. -  громко начал я. Толпа молчала, но на их лицах проступило разочарование, - Альвева обвиняется в убийстве шестерых детей! Доказательства - кости, найденные у нее в подвале! Она использовала вытопленный жир детей, следуя трактатам безграмотных инквизиторов, которые своей алчностью и жадностью навлекли смерть на шестерых детей  и пятерых взрослых. Родители, продавшие своих детей за еду, так же подлежат сожжению за запрещенную торговлю людьми,, заведомо зная, что их детей ждет смерть! Привести приказ о сожжении в исполнение, сразу же, после последнего слова осужденных!

Толпа взревела, а людей стали закидывать обреченных камнями, крича о том, что они нелюди. Но нелюди были не только они… Злобное стадо людей, которые хотят выслужиться перед ликом нашего Господа, чтобы попасть в рай. На половине присутствующих не было креста. Даже на страже я не видел крестов, хотя молились они яростно и с фанатизмом.

- Прекратите! - рявкнул я, а поток камней прекратился, - Дайте им сказать последнее слово!  Я вынес самый суровый приговор - сожжение без повешения! Если не хотите, чтобы бог покарал и вас - оставьте ваше действо!

Толпа притихла, а я неотрывно смотрел на обреченные лица осужденных. Женщины плакали, мужчины, стойко сжав челюсти смотрели куда-то в пустоту. И только Альвева смотрела на меня ненавидящим взглядом.

- Прости меня, - прошептал я ей одними губами, -  Я сделал все, что мог.