Огонь блаженной Серафимы - Коростышевская Татьяна Георгиевна

— Переусердствовала. Но ты потерпишь. Гордись, дитятко, под тебя артефакт создавался, немало усилий для этого приложили.

— И что теперь? — Руки бессильно опустились вдоль тела.

— Да ничего. Щелкоперы столичные уже по газеткам своим разбежались, заметочки про твои нервические припадки строчить. А ты дома затаишься, по обыкновению. Вечером князь Новогодье праздновать явится, и про это в газетах тоже напишут что-то вроде: «Демонстрация силы вечной любви».

Вошла Марта-худышка, присела в книксене и молча приступила к уборке. На шее девушки я заметила темную плотную бархотку.

— Этот артефакт уже заурядный, — проследила нянька мой взгляд. — Надоели сарматки твои до одури, усмирять пришлось.

Горничная на слова не реагировала, двигалась сомнамбулически. Я пошевелила руками, прошлась по комнате. Кажется, мой ошейник лишь сдерживал силу огня, а не подавлял волю.

Да уж, Серафима, ежели ты эдак хотела врага спровоцировать, лучше бы не начинала.

В дверь постучали, и Марта-толстушка тихонько и хрипло сказала, появившись на пороге:

— Наталья Наумовна с городовым беседу окончила, теперь вас к себе требует.

— Меня?

— Марию Анисьевну. Немедленно.

Девушка, закончив говорить, стояла столбом, вперив в пространство невидящий взгляд.

— Ну чего еще? — Чтобы выйти, няньке пришлось отодвинуть девицу Фюллиг плечом.

— Бедняжки! — прошептала я и прислушалась.

Из гостиной доносились громкие женские голоса, кажется, назревал скандал.

Осмотрев бархотку на пухлой шейке, я сорвала ее одним резким движением.

— Барышня!

Повторив процедуру с девицею Царт, я засунула оба артефакта под подушку на постели.

— Времени нет! Марта, быстро отыщи похожие ленты!

Пока девушки закрепляли поддельные бархотки, я напористо бормотала:

— Делайте вид, что под действием чар находитесь. И ни словечка, ни косого взгляда. Покорность и послушание. Только возможность появится, хватайте Бубусика, это важно, и бегите. Только тихо и тайно.

— Куда? На помощь звать?

— Да кто тут поможет? Возьмите извозчика и на Цветочную улицу направляйтесь.

— В новом доме вас, барышня, ждать прикажете?

— Если не вернусь… Ах, вы сами со всем разберетесь.

— Вы — великая чародейка, барышня. — Толстушка доверчиво заглянула мне в лицо. — Вы всех злодеев дотла сожжете.

Я обняла горничных, чтоб они не видели моих влажных глаз. Пусть хоть Гавра мне сберегут, он ведь слаб совсем стал, раз в кота обернуться не может, ему кроме гроз и вихрей сны еще надобны для здоровья.

Навья с такой силой распахнула дверь, что она стукнулась о стену:

— Прочь! — велела девушкам.

Те, помня мои наставления, приняли вид полусонный и медленно удалились. Нянька явно пребывала в раздражении.

— Как же мне все надоело! — Она повернулась к зеркалу, оперлась о него ладонями. — Твои любопытные горничные, твоя жирная собака, твоя кузина…

Я смотрела на нее отраженную, на себя за ее плечом.

— Почивать ступай! — Маняшины губы искривились. — Да не бойся, не буду нынче твои запоры сонные на прочность проверять, не до тебя.

— Не хочется что-то.

Снизу послышался голос Натали, она распоряжалась слугами.

— Готовится голубица, — сообщила мне навья. — Торопится, суетится. Сейчас она всех из дома отправит, хотя к ужину ничего не готово. А знаешь, что твоя родственница сделать удумала?

— Понятия не имею.

Шею сдавило, поэтому голос получался хриплым. В голове от недостатка воздуха шумело, взгляд затуманился.

— То, чего больше всего на свете желает. — Нянька под руку подвела меня к постели. — Ложись, дитятко, пережди. А мечтает твоя Наталья о жизни, удовольствий полной, безбедной и веселой.

Затылок утопился в пуховой подушке, навья набросила на меня одеяло.

— То есть о той жизни, которая есть у тебя.

Она присела рядом, будто рассказывая сказку перед сном.

— У каждого человека, Серафима, какое-нибудь чувство над прочими главенствует. У Натальи Бобыниной это зависть. Не лучшее из чувств.

— Ерунда, — прохрипела я.

— Ох, — навья погладила мое горло, ослабляя удавку, — опять перестаралась. И не ерунда нисколько. Наташеньке давненько мечталось, как ладно было бы Абызова Карпа Силыча в отцы себе заполучить, чтоб все плюшки только ей доставались. А то что получается? Тебе и молодость, и красота, и капиталы батюшкины, и кавалеры с букетами, и заграницы. Она же на Зорина твоего набросилась, только чтоб нос тебе, дурочке, утереть. Иван Иванович не нужен ей был нисколько, так, очередная игрушка похоть потешить.

— Он бы не стал…

— Тсс… Будешь болтать, тебя опять слегка придушить придется. Поэтому молчи и засыпай, или что ты там вместо сна теперь делаешь. Не стал он, не стал, успокойся. Устоял его высокородие пред чарами девичьими. Только от этой его стойкости Наталья Наумовна чуть на стену не лезла. Так о чем это я? Мечтала твоя кузина, мечтала, пока не придумала, как своего добиться. Ты слушаешь? Ну вот…

У навов это называлось «менять кожу» или «поместить себя в новый сосуд». Лулу, как ее тогда звали, без помощи обойтись не могла. Кто-то должен был наблюдать обряд, особенно в сам момент переноса, когда оба тела лишались владельцев и становились беззащитными. В ту ночь в обряде захвата тела Маняши Нееловой ассистировала гризетке Лулу именно Наталья.

— Нянька-то твоя та еще дурочка. Записки ей от милого дружка хватило, чтоб она в одиночестве в холмах бродить отправилась.

Дальше проще простого. Навья воспользовалась одним из амулетов из своего арсенала и вдвоем с Бобыниной перетащила безвольное тело Маняши в одну из руянских пещер.

В ту же ночь обмен произвести не удалось, нянька была еще полна моими снами и ускользнула от захватчицы в складки тонкого мира. Они оставили ее там, безвольную, опоенную навскими снадобьями, под присмотром Крампуса. Когда я говорила с подругой в своем видении, ее тело было спрятано неподалеку.

— Не сходится, — прошептала я негромко. — Эффектное свое изгнание и отказ от места ты уже после той ночи разыграла.

— Не я, дитятко. — Мой вопрос собеседницу, по счастью, не разозлил. — Это все твоя сестричка-лисичка надумала. Хитрая лживая тварь! Пока я за твоей нянькой по иным пределам скакала, Наташка мою сферу умыкнула, артефакт, с помощью которого перенос происходит. Опасалась, вишь, что я без нее теперь справлюсь, когда у меня и тело новое есть, и демон на посылках.

— Зря опасалась?

— Не зря, — хихикнула навья. — Были у меня такие мысли. Мне твоя кузина к тому времени настолько опостылела, что собиралась ее из игры удалить, наврать, что еще ночь переждать придется, да и обстряпать дело самостоятельно. Но она…

— Упредила? И от места тебе отказала, чтоб ты ту сферу в ее отсутствие не смогла в нумере отыскать?

— Точно! А пока скандал и изгнание изображала, успела шепнуть, что встретимся в пещере и что она с собой артефакт принесет.

— Он большой?

— Не особо, но на теле не спрячешь, размером, — она порыскала взглядом по комнате, — ну, как светильник твой ночной, только без подставки.

Я кивнула, а навья поджала губы:

— Что-то ты, дитятко, излишне оживилась…

Испугавшись, я зевнула, прикрыв рот ладошкой:

— Почти сплю, рассказывай дальше.

— Все сделали, как она решила. Встретились, Мария Анисьевна ослабла к тому времени изрядно, трепыхаться перестала, выскользнула из тела, как косточка из вишни, а я…

Навья помолчала.

— Потом, что потом?

— А потом оказалось, что не на ту персону в изъятии моей сферы я понадеялась, что дурак этот старый милку свою заграбастает, а взамен мой артефакт Наталье Наумовне отдаст. Когда я в себя пришла, выяснилось, что сфера у Бобыниной, нянька у Сигизмунда, а я… тоже, получается, у Бобыниной во власти, так как беззащитна. И теперь, дитятко, сестричка твоя желает тот перенос уже с другими участниками повторить, твое тело занять.

— Ты говорила, это невозможно, потому что я чародейка.