Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри попаданца - Герман Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот только выброшенные на берег обломки свидетельствовали о том, что с эскадрой произошло большое несчастье. Потому и стояли понуро крепкие мужики в смешных юбках, поддерживая друг друга, кашляя и сопя. Причем все без оружия, только у офицеров, что отличались золотыми эполетами на красных мундирах, висели на перевязях шпаги.
Перед самыми воротами стояли двое парламентеров — солдат держал палку с мокрой белой тряпкой, которую полоскал ветер, рядом с ним растопырил ноги крепкий и зрелых лет мужчина в расшитом золотыми нитями, явно штаб-офицерском, мундире. Он придерживал рукою стоявшую на голове бочонком большую шапку-кивер из медвежьей шкуры и стоически переносил яростное буйство северной природы.
— Вели вдвое больше горячего готовить, голодные они. Да пусть больных по кельям определят — их едва половина на ногах стоит, остальные лежмя попадали!
— Так вороги это, владыко…
— Цыц! Люди они, и грех болящим помощь не оказать!
Настоятель так сурово свел брови, что прижимистый отец келарь, а другой на такой должности вряд ли удержался бы, сразу закрыл рот, дабы не гневить архимандрита понапрасну.
— И вели ворота открыть, притомились ведь люди, ожидаючи. Под дождем стоят, а ветер лют…
Архимандрит Мефодий сочувствующе посмотрел на шотландца, который после короткого представления, незаметно, бочком, хоть на шажок, но старался приблизиться к пылавшей печи.
— Я готов вас выслушать, майор!
Настоятель Соловецкого монастыря пристально посмотрел на стоявшего перед ним офицера. Вид у того был неказистый — с узорчатого, в квадратах килта на гранитный пол трапезной стекала вода, образовав на полу большую лужу.
Шотландца, несмотря на всю его выдержку, ощутимо трясло, и в полной тишине трапезной слышался перестук зубов дрожащего от холода человека.
Стокгольм
— Позавчера напали? Но как вы узнали? — моментально вскинулась Екатерина Петровна, оглушенная новостью.
— Я был в Гетеборге, куда пришел русский пароход, удравший от англичан, и сразу поспешил сюда, загнав трех почтовых коней!
— Но как британцы прошли проливы?! Неужели датчане в своем Кронборге пропустили их беспрепятственно?
— Нет, ваше величество, датчане стреляли, вот только попасть не смогли. Британцы прошли у нашего берега, форты молчали… Это измена, государь! Полковник Аксель Сундстрем получил от вице-адмирала Паркера пять сотен гиней…
— Мерзавец! — юный король не скрывал своего отвращения. — Ну каков мерзавец! На этом золоте кровь храбрых моряков моего «Ретвизана»! А ведь еще вчера их посол клялся мне в любви! Подлец! Как вы поступили с комендантом Кронборга, граф?
— Приказал взять под арест, ваше величество, и назначил командиром майора Левенштерна!
— Старшего брата моего Эрика? — юный Густав, проводя все свое время с военными, хорошо знал многих из них, ибо Швеция страна небольшая. — Он храбрый офицер и, думаю, не пропустит британцев обратно. Лишь бы датчане не подвели!
— Надеюсь, что не подведут, мой король! Британцы расстреливают их столицу, Копенгаген горит…
— Что с моей сестрой?! — Екатерина Петровна побледнела, кусая алые губы, с трудом сдерживая волнение.
— Не знаю, ваше величество, на пароходе ничего не знали, а ждать новых новостей я не мог!
— Я понимаю, граф… — королева хотела что-то добавить, но собачий скулеж отвлек ее внимание.
Все присутствующие посмотрели на пол и остолбенели от ужаса. Борзые лежали, подрагивая лапами в мучительной агонии, из раскрытых пастей стекали пена и кровь. Глаза еще живых собак стекленели, медленно подергиваясь смертной пеленой.
— Что это, мама?
— Эти перепела отравлены… — с побледневшим лицом тихо произнесла королева и обеими руками крепко прижала к себе потрясенного сына, на глазах которого выступили слезы.
— Граф, благодаря вашей неловкости мы с королем обязаны вам жизнью…
— Это британцы, больше некому! — глухо произнес Армфельт, глядя на слезы, выступившие на глазах короля — мальчик сильно привязался к своим собакам. Но скорбь сменилась яростью, и Густав крепко схватил графа за отворот мундира.
— Вы должны найти отравителей, граф! Клянусь короной, враги Швеции пожалеют об этой подлости!
Соловецкий монастырь
— Святой отец, — Патрик Гордон учтиво поклонился перед седовласым настоятелем монастыря и непривычным кротким голосом вопросил, — могу я видеть старшего воинского начальника?
— Его здесь нет, — ответ прозвучал на вполне сносном английском языке, — ибо в обители нет воинского гарнизона!
— Но ведь от стен по нам стреляли! — искренне удивился шотландец, — значит, здесь есть солдаты! А если есть воинские чины, то ими непременно командует офицер!
Медленно и тщательно подбирая слова, майор попытался втолковать весьма далекому от военной службы русскому священнику элементарные условия армейского распорядка.
— Здесь только небольшая команда из двадцати инвалидов, с ними отставной капрал. Они и стреляли по вам вместе с моей паствой. Многие прихожане служили на кораблях и в артиллерии!
Шотландец сразу приуныл — тихий голос священника, правильно выговаривающего английские слова, ввел его в еще большее расстройство. Сейчас он проклинал англичан, которые затянули его славных хайлендеров в эту авантюру и подло бросили, сами трусливо сбежав.
«Что еще ожидать от этих собак, которые являются вековыми врагами моей родины!»
Патрик Гордон тяжело вздохнул. И он сам, и его офицеры с солдатами не хотели воевать с русскими ни тогда, ни сейчас. Бесцельное занятие — без пушек, с подмокшим, а оттого бесполезным, порохом промокшим, озябшим, наполовину больным горцам осаждать высокие стены, сложенные из валунов.
Будь это крепость, он бы не задумывался ни на минуту — лучше гибель при штурме, чем загибаться от холода и голода под неприступными стенами крепости. Вот только англичане подло обманули — это была обычная мирная обитель, охраняемая монахами.
Сейчас шотландцу было стыдно за свой первоначальный порыв, когда после многодневного плавания он увидел этот вожделенный остров, что должен был стать его первой победой.
— Вам позвать капрала? — с непонятным радушием осведомился настоятель, и от его спокойных слов у Патрика Гордона свело от унижения скулы, нестерпимый стыд зажег багровым цветом его щеки.
Судьба военного переменчива, и за победами могут последовать поражения. Но капитулировать перед мужиками, которые в прошлом являлись моряками и артиллеристами, не так зазорно. Но вот протягивать дедовскую шпагу капралу…
Ему, заслуженному майору, — стыд на весь остаток жизни. И не просто укоризна детям и внукам, а несмываемый позор, который перейдет на весь клан навечно вытравленным клеймом на родовую честь.
— Неужели нет хотя бы одного отставного офицера? — в последней отчаянной надежде взмолился Гордон.
— Почему нет, есть!
При виде улыбки на губах настоятеля шотландец возликовал: главным для него сейчас было спасти свою честь.
— Сорок лет назад я служил в рядах Преображенского полка, старейшего в русской армии, чтоб вы знали. Этот гвардейский полк был любим императором Петром Великим, ведь он — его личная гвардия!
— О да, лейб-гвардия, это я знаю!
С души Гордона упал тяжелый камень, он мысленно возликовал. Пусть даже этот священник, почтенный старик, был тогда молодым фенриком, это кардинально меняет непростую ситуацию. И Гордон, приосанившись, почтительно вопросил:
— Позвольте узнать ваш чин и мирское имя, несомненно, славное своими подвигами, святой отец?! Дабы соблюсти воинский артикул!
— Командир первой лейб-роты государя императора Петра Федоровича, кавалер малого креста ордена Святой Анны, капитан Гавриил Романович Державин! Мой гвардейский чин соответствует подполковнику армейской инфантерии, господин майор. Я оставил службу и ушел в монастырь — так у нас завсегда поступают. Вас устраивает мой ответ?!
— О да, господин подполковник! Виноват… святой отец! — открыто возликовал шотландец — сдаться старшему по чину уже не позор, и нет посрамления чести. Он склонился перед стариком в самом почтительном поклоне и протянул двумя руками свою шпагу.
— Примите ее, господин подполковник, в знак того, что мои шотландцы и я просим принять нашу капитуляцию! Надеюсь, что ее условия не будут ущемлять нашу честь. Я рад, что передаю клинок в достойные руки русского священника и славного гвардейского офицера!
— Оставьте ее себе, майор. Вы — честный воин!
Властным движением старик отвел оружие и спросил отеческим голосом, преисполненным родительской ласки:
— У нас в России всегда тепло относятся к шотландцам. Генерал Патрик Гордон, кстати, двоюродный предок мужа моей кузины, был наперсником и воинским учителем императора Петра Великого. Это вам, случайно, не родственник, майор?