Архангельск - Алекс Кун

До дома добрался уже после ужина, застал посиделки за чаем. Надежда начала накрывать, не прекращая разговора. Разговор тек любопытный. Женская часть окружающих сел, издревле занимающаяся ткачеством, начала выражать недовольство демпинговыми ценами наших тканей. Пока еще только личные нападки, в том числе на Надежду с Таей, но с братьями надо поговорить – пускай приподнимут цены, а то мы без льна останемся.

Под эту тему заказал Тае начинать делать парусину на второй комплект парусов и рассказал идею с алыми красками. В радостных визгах обиды на начавшиеся наветы были забыты, и вечер с ночью удался.

Как-то так получилось, что у меня образовалось свободное время. Мастера набили руку на новинках, люди притерлись друг к другу и решали проблемы уже не через меня, а напрямую, налаживая межцеховую кооперацию.

Зима засыпала грязь прошедшей стройки чистым снежком, прихватив в нагрузку все морозом. Над домами и цехами вились дымы, а над литейным цехом дым жирно клубился. Свободное время проводили в основном по домам, полярный день имеет и своего антипода – полярную ночь. Так что производительность упала во всех цехах и на верфи. За корабль уже практически не волновался. Мастера собирали на полу ангара мачты и реи, тоже по новой технологии, из переклеенных реек, стянутых стальными обручами. Внутри корабля работы уже были закончены, и там оставались только резчики, занимающиеся украшательствами стен, трапов, дверных косяков – в общем, работой, на мой взгляд излишней, но раз людям нравится, пусть будет. Вообще в корабль влюбились все – одно время народ валом валил посмотреть диковину, ахали, трогали корпус руками – не мерещится ли.

Хоть посетителей и просили держать язык за зубами, но слухи поползли сразу и совершенно дикие, в том числе, что корабль золотой. Морпехи, считающие караулы и охрану отдыхом от постоянных марш-бросков и штурмов стены, уже задержали несколько ловцов удачи и одного поджигателя, после чего я забеспокоился серьезно – и вокруг, и внутри верфи организовал постоянные караулы. Была даже мысль вооружить морпехов, но потом от нее отказался: обучатся неправильным приемам владения огнебоем, потом замучаюсь переучивать – пусть пока окованными железом дубинками обходятся.

Дубинка была выбрана мной изначально, как простое, но очень эффективное в плотной толпе оружие. Потом еще кортик добавим, а саблю им не надо. По задумке они пойдут на абордаж с двумя длинноствольными револьверами каждый или чем-то подобным, когда дойду до этого. А пока пусть дубинки осваивают.

Неторопливо, но систематически, выдавал новые устройства, и это уже никого не удивляло. Отец Агафон, бывало, даже поминал меня в проповедях добрым, как ни странно, словом, так что исчадием или пособником тьмы меня и мои диковины не считали. Наоборот, каждая семья старалась зазвать в гости – то на крестины, то еще на что. Старались в основном через Таю, так что, потакая ее уговорам, весьма ласковым, часто соглашался и принимал предложения. А так как с пустыми руками в гости не ходят, приносил то лезвия для косы, которой тут не знали, обходясь серпами или просто голыми руками, то еще что в хозяйстве полезного.

С косой мне вообще не повезло. Объяснив первый раз, что это такое, подарил косу новобрачным на свадьбу осенью, показав, как пользоваться, прямо в горнице, так как на улице уже снег лежал. Вынужден был обещать устроить летом мастер-класс по кошению. А так как мне тут уже верили безоглядно – раз сказал, что будет хорошо, то так и будет. Ближайшие села начали затариваться косами. Мне живо представилась картина – иду летом с косой на плече, а за мной толпа мужиков из нескольких деревень с косами. Заметят нас царевы стрельцы, могут и плохое подумать.

Сдутый ветром со льда Двины снег навел меня на мысль: а не прокатиться ли? И через два дня появились ужасные уродцы – деревянная Г-образная планка, с нижней стороны которой крепилось намертво лезвие конька, а по внутренней стороне проходили три кожаных ремня, прижимающих к этому пыточному инструменту ногу в районе середины голени, сгиба и конца стопы. Пряжки использовал от упряжи. Коньки вышли на радость хороши. Погоняв по льду буквально пару часов в светлое время, вызвал заболевание всего подрастающего поколения. Так что лучшим подарком ребенку любого пола этой зимой стали коньки. Серийно они не выпускались, но под давлением собственных рабочих пришлось начать делать малыми партиями. Теперь на Двине каталась масса народа. Если наметало снега, то площадки быстро расчищались.

Уговорив покататься Таю и Надежду, Кузьма сразу составил мне компанию, втянул в эту забаву и женскую часть села. Село из богатого уверенно становилось зажиточным, практически в каждой семье был кто-то работающий в цехах и неплохо там зарабатывающий, так что свободного времени у всех стало больше.

На работников цехов началась активная охота невест со всех окружающих поселков. Постоянно приезжали сани, даже из очень дальних деревень, на которых целые семьи ехали погостить к родственникам в Вавчугу или в ближайшие села. Вокруг верфи стало оживленно, летом, на строительстве, и то народу меньше было. А с другой стороны, что еще зимой делать?

На меня тоже открыли охоту, то ли по незнанию слухов о царской воле, то ли наплевав на эти слухи. Появляться где-либо без свидетелей для меня становилось опасно, так что или Кузьму, или Таю старался все время брать с собой.

Тая стала грустная от такого наплыва невест на мою персону. Она опять ни словом ни делом не выражала своих опасений, но я уже неплохо ее узнал, чтобы не чувствовать таких изменений. Растормошить девушку не удавалось.

– Тая, прошу, не принимай так близко к сердцу эти злобные взгляды несостоявшихся невест тебе в спину.

– Мастер! – Меня практически все перестали звать Александром, звали только «мастером», даже близкая женщина в постели, это уже как-то начинало напрягать. – Я не пара тебе. Родовитые купцы и бояре тебя зазывают, сами к нам приезжают, дочек привозят, мешаю я тебе.

– Знаешь, радость моя, ты не мешаешь мне, а спасаешь от казни лютой.

– Это как? – Тая искренне удивилась, даже в кровати на локти привстала.

– Вот не было бы тебя, жил бы много месяцев один, а тут невесты налетели, ударило бы мне мужское в голову, сам бы не заметил, как окрутили. А государь потом посмотрит, что наказ его не исполнил, осерчает и казнить может.

– Так уж и казнит! – Тая легла обратно и прижалась ко мне.

– Не знаю, Тая, а проверять не желаю. Может, и не казнит, но верить перестанет. А без доверия государя жизни мне уже не будет, и дел не доверят, так что все равно получится, что казнил.

Мне уже самому верилось в придуманную историю с царским зароком на женитьбу.

– Мастер, да эти невесты и без венца к тебе идти согласны, а мне до них далеко. Ты, мастер, человек от бога, тебе и женщина должна быть под стать.

Ну, вот почему с женщинами так сложно! Они всегда считают себя самыми лучшими и, наверное, правы, но говорят постоянно обратное и ждут, чтоб их разубеждали. Что за мазохизм такой.

– Тая, раз мне женщина должна быть под стать, так будь ею, не обращай внимания на все эти дрязги! Где были они все, когда мне нужна была помощь? А ты была рядом и помогала в моих начинаниях, да и ноне помогаешь. Неужели ты меня так плохо узнала, что думаешь, поменяю друзей на красивые личики или их родословные. Тая, ты меня обижаешь.

– Прости, мастер, неспокойно мне.

– Мне тоже неспокойно, давай в Архангельск вдвоем съездим. Может, без нас тут страсти и успокоятся.

– Спасибо тебе, мастер, но у тебя дела тут, нельзя тебе.

– Знаешь что, давай-ка спи, а завтра поедем в Архангельск.

В Архангельск мы поехали только через день, Осип под такую оказию собирал обоз до Архангельска и писал письма, в том числе управляющему в его городской дом.

По мере удаления от Вавчуги Тая расцветала прямо на глазах, ну и еще раскраснелась от мороза. Сани активно пылили снегом, но за один день все равно доехать не получилось. Обоз был тяжелый и еле шел. Ночевали прямо в санях, под толстыми шкурами. За нашей лошадью ухаживала Тая, мне таких навыков не перепало, в чем честно признался.

– Мастер, неужели есть что-то, чего ты не знаешь?

Тая настолько искренне удивилась, что мне стало не по себе.

– Тая, многого не знаю, очень многого. Не удивляйся так больше, ты пугаешь меня. Все знает только бог, так, по крайней мере, говорят священники.

– В селе поговаривают, что ты святой, – говорила она, грустно ковыряясь в лошадиной сбруе и на меня не глядя.

Подошел к девушке, обнял сзади и сказал на ушко:

– Тая, ты же знаешь, какой я грешник и какому разнообразному греху тебя учу. – Тая покраснела еще больше, хоть имел в виду не то, о чем она подумала, а дела рабочие. – Что бы ни говорили, ты всегда твердо должна знать – я просто человек и горжусь этим. Не хочу быть святым и никогда им не буду. А теперь показывай, что с этой скотиной делать надо, вдруг еще в жизни пригодится.