Митральезы Белого генерала. Часть вторая (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Простите, но я вас не понимаю, — искренне признался тот.

— Да что же тут непонятного, — не выдержал Вержбицкий, с тоской поглядывавший на уже накрытый стол. — Ты теперь дворянин и офицер!

— Как?!

— В Российской империи, — наставительным тоном начал объяснять полковник, неожиданно для себя перешедший с моряком на «вы», — есть два ордена, любая степень которых, возводит кавалера в потомственное дворянство. Святого Георгия и Святого Владимира. Жаль, конечно, орден ваш без мечей, однако же, как ни крути, вы — дворянин и кавалер, а посему можете быть произведены в офицеры. Радуйтесь, кондуктор, вы стали человеком!

— Человеком? — нахмурившись переспросил Будищев.

— Конечно!

— К копии указа приложен приказ по морскому ведомству временного управляющего вице-адмирала Пещурова о допуске кондуктора Будищева к экзамену на чин гардемарина, — добавил улыбающийся Скобелев. — Жаль только сдавать его тут негде. Разве что оставите свою батарею и вернетесь на флотилию…

— Никак нет, ваше превосходительство, — мотнул головой свежеиспеченный «кавалер». — Я пулеметы не брошу.

— А вот за это хвалю! — по-своему истолковал отказ Дмитрия генерал. — Тогда сделаем так. Я как главнокомандующий имею право произвести унтера в обер-офицерский чин. В правду сказать, правом этим со времен Отечественной войны никто не пользовался, но тут — дело верное. Как ни как, кавалер и бантист. Это производство государь утвердит. Приказ будет готов завтра с утра, а пока поздравляю вас офицером, господин прапорщик!

С этими словами, Скобелев протянул Будищеву руку, как бы показывая, что они теперь ровня. Почтительно пожавший ее Дмитрий не без удивления отметил, что генеральская ладонь оказалась мозолистой и крепкой, а рукопожатие получилось по-настоящему мужским, а не как обычно, когда начальник снисходительно протягивал подчиненному три вялых пальца.

— За такое грех не выпить, — подал голос поднявшийся со своего кресла полковник.

— И то верно, — охотно согласился генерал. — Шампанского, правда, нет, но кахетинское весьма недурно…

— Если можно водки, — охрипшим голосом попросил новоиспеченный офицер, отчего-то поморщившийся, когда услышал про «кахетинское».

Денщик уловив пожелание господ с видом заправского метрдотеля разлил прозрачную жидкость из графинчика по серебряным стопкам, после чего те дружно чокнулись и выпили по-гвардейски, не закусывая.

— Отдельная благодарность, — доверительно склонившись к Будищеву продолжил Михаил Дмитриевич, — за пленного мальчишку. Ваше благородство разом уменьшило текинское войско на несколько тысяч человек, так как его родственники согласились держать нейтралитет. Я во всех подробностях написал об этих обстоятельствах его величеству, так что можете ожидать награду и за это.

— За богом молитва, а за царем служба не пропадают, — вставил с усмешкой Вержбицкий.

— Что скажете об этом молодце? — поинтересовался Скобелев, когда новоиспеченный прапорщик вышел из кибитки, и они с начальником артиллерии смогли, наконец, поужинать.

— Странный молодой человек, — пожал плечами умудренный жизнью полковник, поддевая кусок жаркого вилкой.

— Чем же?

— Да как вам сказать, ваше превосходительство. Не трус, но в пекло дуриком, как это часто бывает с господами-офицерами, не полезет. Осторожен и ничуть этого не стыдится, однако если угодит в передрягу, то дерется отчаянно, а уж стреляет и вовсе так, будто ему черт ворожит. Еще очень внимателен разным к мелочам. Взять хоть эти патроны, будь они неладны! Никто ведь не приметил, а он углядел. При всем при этом еще и хитер, как десять маркитантов. Они, кстати, уже на него жаловались.

— Даже так?

— Случалось, — скупо усмехнулся Вержбицкий.

— И говорит странно, — припомнил Скобелев. — «Крайнее дело»…

— Точно. С его легкой руки теперь все охотники говорят не «последнее», а «крайнее».

— Но почему?

— Даже не знаю, Михаил Дмитриевич. Вроде как примета плохая.

— Стало быть, суеверен?

— В том то и дело, что нет.

— И впрямь, странно. Ладно, поживем — увидим. Впереди поход, а вояка он знатный и офицер из него получится толковый.

Выйдя от командующего, Дмитрий с трудом перевел дух. За время ожидания он успел изрядно проголодаться, а поднесенная генералом теплая водка, оказавшись в желудке, настоятельно рекомендовала закусить и … выпить еще! Делать было нечего и новоиспеченный прапорщик отправился к маркитанту.

После того как Шматов угодил в госпиталь, быт его пришел в полное расстройство. Денщика, или как говорили на флоте вестового, ему как унтеру не полагалось. Поэтому готовить и следить за платьем теперь приходилось самому, на что категорически не хватало времени. Хорошо хоть в Бами вернулся Майер и его верный Абабков за скромное вознаграждение привел в порядок мундир к приезду Скобелева.

— Чего изволите? — скривился как от зубной боли при виде Будищева торговец, совсем недавно имевший неосторожность пожаловаться начальнику гарнизона на бравого моряка.

Конфликт, в сущности, был пустяковым. Карапет Арутюнов, так звали незадачливого коммерсанта, случайно продал кондуктору бутылку уксуса, по недоразумению назвав оную кахетинским вином. Дмитрий хотя и не был большим знатоком вин вообще, и кавказских в частности, все же сумел по достоинству оценить вкус и букет, после чего вылил столь изысканный напиток в глотку маркитанта, а в качестве штрафа забрал из лавки две бутылки водки. Казалось бы, зачем поднимать шум? Увы, унтер-офицерские погоны Будищева ввели в заблуждение несчастного торговца, и он пошел искать правду к начальнику гарнизона. На его несчастье, Вержбицкий в тот день отлучился и жалобу принял замещавший его полковник Арцышевский, славящийся своей свирепостью к жульничающим маркитантам. В общем, дело кончилось тем, что Будищева попросили более не шалить, а Арутюнова выпороли.

— Как здоровье? — участливо поинтересовался Дмитрий, у пошедшего пятнами торговца.

— Спасибо, хорошо, — прошипел тот.

— Что-то ты бледный, давай, может, присядем?

— Мэст нэт! — с явным удовольствием в голосе процедил маркитант, ни разу не садившийся со времени экзекуции, и даже спавший исключительно на животе.

— Будищев, это вы? — неожиданно позвал моряка сидевший в компании артиллеристов прапорщик Панпушко. — Идите к нам!

— Почту за честь, — охотно согласился тот.

Большинство из присутствующих офицеров хорошо знали Дмитрия, а потому возражений с их стороны не последовало. Напротив, они дружно сдвинулись, освободив боевому товарищу место. Еще через секунду перед ним оказалась глиняная тарелка с немудреной закуской и сделанный из бутылки стакан.

— Выпьете? — поинтересовался поручик Хомиченко, бывший старшим за их столом.

— Запросто, — кивнул Будищев. — Тем более есть за что.

— О, у вас повод! И какой же, позвольте полюбопытствовать?

— Я только что был в штабе и получил известие, что уже почти два месяца являюсь кавалером ордена святого Владимира.

— Каково! Да точно ли это?

— Не знаю, но вряд ли бы Скобелев стал так шутить.

— Вы были у его превосходительства?!

— Ага. И он произвел меня в прапорщики. Завтра будет приказ. Давайте и в правду выпьем что ли?

— Погодите, Дмитрий Николаевич! — решительно возразил Хомиченко. — Нет, мы, разумеется, выпьем, но сделать это надобно с выполнением всех положенных ритуалов. Господа у кого есть звездочки?

— Возьмите мои, — со смехом заявил Панпушко и, скинув сюртук, быстро выковырнул звезду из погона, после чего бросил ее в стакан Будищева. — Теперь выпей до дна и представься нам уже как офицер!

— Смелее! — поддержали его остальные.

Дмитрий в ответ пожал плечами, затем, взяв двумя пальцами довольно-таки немаленькую чарку, одним махом опрокинул в рот вторую за сегодняшний вечер порцию водки натощак.

— Господа, — заявил он немного заплетающимся языком, — позвольте представиться вам по поводу получения, ик, чина. Ура!

— Нашего полку прибыло, господа, — поддержал его Хомиченко. — Ура!