Золотой век - Дмитрий Дмитриев

Дуня одна только из всех крепостных и дворовых нисколько не боялась графа и обходилась с ним «по-свойски», т. е. говорила с графом как будто с равным себе человеком.

Прежде это обращение сердило графа, и он требовал, чтобы Дуня относилась к нему с должным почтением.

Дуня на это отвечала ему смехом.

Граф угрожал ей наказанием.

— Что же, наказывай, пожалуй… только в ту пору поминай меня как звали, — смело на угрозу отвечает Дуня разгневанному графу Баратынскому.

— Как это так? — не понимая, спрашивает у Дуни граф.

— Да так, возьму и убегу от тебя, старого… ищи тогда себе другую Дуняху на утеху.

— Я тебя прикажу изловить…

— Кому прикажешь, тем меня не изловить.

— А если изловят и ко мне представят, тогда тебя ведь плети ждут.

— Прежде чем ты, ваше сиятельство, отдашь приказ стегать меня плетьми, я тебе все глаза выцарапаю.

— Как ты смеешь? Умолкни, не то быть тебе драной! — кричал гневно граф Аполлон Иванович на свою любимицу.

— Ну, что ты кричишь, ваше сиятельство? Жила у тебя порвется… Долго ли до греха, — нисколько не сробев, насмешливо отвечает разгневанному графу красавица Дуня.

— Я… я убью тебя!

— Что же, убить — убьешь, а пригожее ведь не найдешь…

Такие сцены часто происходили между графом Баратынским и его любимой фавориткой.

Граф выходил из себя, кричал, ругался. Дуня на это отвечала одними насмешками.

Когда надо, Дуня умела скоро сменять свой насмешливый тон на нежный, вкрадчивый. Начинала ласкаться к графу.

Разумеется, ласка красавицы смягчала его гнев, и тогда победа была на стороне Дуни.

Граф Аполлон Иванович, задумав жениться на княжне Полянской, волей-неволей должен был убрать из своего дома черноокую красавицу Дуню; сделать это ему было не совсем легко; потому Дуня была, как говорится, баба с характером.

Остальных своих «местес» граф приказал водворить к их отцам и матерям, наградив каждую по два рубля.

А от Дуни двумя рублями не отделаешься. Для нее граф приказал поставить на краю своего села отдельный небольшой домик, чистенький, красивый.

Граф Баратынский имел намерение, женившись на княжне, не прерывать сношений с черноокой Дуней и заглядывать к ней в домик, секретом от молодой жены; так он нравственно был испорчен. Никто не знал, для какой надобности граф приказал на краю села выстроить домик как игрушечку.

Когда домик был готов и обставлен, граф Аполлон Иванович решился переговорить с Дуней.

— Тебе известно, Дуня, что я женюсь, — почти робко произнес граф Баратынский.

— Как же, знаю, слышали… тебе, ваше сиятельство, не привыкать заедать чужой век, девичий; мало тебе, видно, нашего бабьего сословия, стал до княжен добираться, — с грубым упреком промолвила красавица.

— Тебе, Дуняха, обижаться на меня нечего, я домик приказал для тебя построить…

— Благодарим покорно, ваше сиятельство… Только напрасно ты это сделал…

— Как так?

— Да так… Ты женишься на княжне — и я за какого-нибудь плюгавого мужичонка выйду замуж…

— Да ты с ума сошла…

— На зло тебе выйду, ваше сиятельство.

— Не моги этого и думать!

— А почему?

— Потому, я к тебе привык… и женившись, я не забуду тебя… буду приходить…

— Благодарим покорно, ваше сиятельство, — насмешливым голосом проговорила черноокая Дуня и также насмешливо поклонилась графу Баратынскому.

— Разве ты недовольна тем, что я приказал для тебя построить домик?

— Как недовольна?.. Премного довольна; только я к батюшке с матушкой пойду жить и стану их просить, чтобы они меня хоть за кого-нибудь выдали замуж…

— Ты это, Дуняха, оставь… Я не позволь выходить тебе замуж…

— Ну так я возьму и убегу куда-нибудь.

— Тебя поймают и воротят.

— Вот что, ваше сиятельство, если я пришлась тебе по нраву, отпусти ты меня на волю, в ту пору я по гроб буду твоей, — несколько подумав и как будто что сообразив, промолвила красавица, вызывающим взглядом посмотрев на графа.

— Ишь, что придумала, с тобой и сейчас сладу нет. Отпусти тебя на волю, в ту пору тебя и калачом не заманишь…

— Не отпустишь, ваше сиятельство, пеняй уж на себя… Не видать тебе Дуняхи.

— Ну, этим ты меня не напугаешь; убежишь, прикажу поймать…

— Ин ладно, ваше сиятельство, будешь меня помнить! — погрозила графу Баратынскому его любимица.

На эту угрозу граф не обратил никакого внимания.

Скоро Дуня поселилась на новом месте.

Не радовал молодую женщину красивый новый домик, хорошо отделанный и обставленный.

Граф скупердяй приехал к Дуне на новоселье; на этот раз он привез ей немало различных подарков.

Холодно красавица приняла эти подарки и так же холодно поблагодарила графа. Могла ли Дуня любить этого пресыщенного, развратного человека? Она только покорилась его воле; иначе граф силою заставил бы ее покориться.

Для Дуни не было другого исхода: отдаться старику-графу по доброй воле, или по принуждению…

Дуня, пользуясь привязанностью к себе графа, хотела выпросить у него вольную, но это ей не удалось; она хотела бежать от ненавистного ей человека, но мысль, что ее вернут — останавливала молодую женщину от побега; тогда она решилась отомстить графу Баратынскому.

План задуманной мести был такой: помешать его женитьбе следующим способом.

Дуня решила у графа просить, чтобы он отпустил ее в Москву, под предлогом «помолиться и поклониться угодникам московским», в Москве отыскать дом Полянских, — Дуня знала, что граф женится на княжне Полянской, — и, если удастся, объяснить князю или самой княжне, о том, какую развратную жизнь ведет граф Баратынский, ее сговоренный жених, и сколько он погубил «девок и баб молодых».

И, как увидим далее, Дуне удалось выполнить задуманное.

XXXIX

Не менее спешное приготовление к свадьбе шло и в доме князя Платона Алексеевича Полянского.

Свадьбу решили неотложно справить в две недели.

Был уж назначен день благословения жениха и невесты.

Накануне благословения прибыли из ярославской вотчины княжна Наталья Платоновна и старая княжна Ирина Алексеевна.

Обе они от продолжительной дороги сильно устали, в особенности же Наташа.

Ей очень не хотелось уезжать из ярославской усадьбы: хоть и немного она там пожила, но привыкла.

Полюбилась княжне-красавице постоянная тишина в усадьбе, покойная жизнь, без всяких треволнений.

Жаль было княжне Наташе расставаться с Таней, приемышем приказчика Егора Ястреба: привыкла и подружилась с ней княжна.

При расставании обе молодые девушки всплакнули и крепко обнялись и расцеловались.

— Прощайте, княжна-голубушка, прощайте!.. Не знаю, придется ли нам с вами свидеться. Я с матушкой уеду далеко, далеко, — со слезами проговорила на прощанье Таня: она, погостив несколько дней в Москве, принуждена была вместе с названой матерью ехать в Казань.

— Егор Ястреб ведь в казанскую усадьбу по приказу моего отца уехал, и ты, Таня, с Пелагеей Степановной к нему едешь? — спросила княжна Наташа у молодой девушки.

— Да, княжна; а как мне не хочется отсюда уезжать! Еще мне больно тяжело с вами расставаться. Вы такая добрая, сердечная, не гнушаетесь мною, безродной сиротинкой. Молиться Богу стану я за вас, княжна-голубушка…

— Таня, ты грамотная… пиши ко мне, в Москву. Егор Ястреб будет присылать нарочных с отчетом к моему отцу, а ты, милая, мне напиши.

— Что же, я кое-как писать смогу.

— Про все напиши, Таня… как ты живешь на новом месте, нравится ли тебе там в усадьбе. Про усадьбу напиши, я ведь совсем ее не знаю, ни разу не была… Говорят, казанская усадьба кругом в густом лесу стоит, на обрывистом берегу реки… Это должно быть, Таня, очень живописно… Пожалуйста, не забудь еще усадьбу описать.

— Хорошо, княжна, опишу, как умею.

— И я в ответ пришлю тебе письмо.

— Спасибо, княжна, большое спасибо…

— Ох, Танюша милая, догадываюсь я, зачем папа приказал нам в Москву приехать, — печальным голосом проговорила княжна Наташа.

— Зачем, княжна?

— Наверное, папа торопится выдать меня за графа Баратынского.

— Это за старого-то, за немилого? Неужели, княжна-голубушка, вы с ним под свят венец пойдете?

— Сама не знаю, не придумаю, что и делать.

— Не ходите, княжна: с немилым под венец пойдете, жизнь свою погубите…

— Моя жизнь и то погублена, — на красивых глазах княжны появились крупные слезы.

— Что вы говорите, княжна? — удивилась Таня.

— Был у меня суженый, милый, сердечный… отняли его у меня, с ним и все мое счастие отняли… На веки разлучили… несчастная я… Пожалей меня, Таня…

— Я и то жалею… И хотелось бы мне помочь вам, княжна-голубушка, только не знаю, как и чем, — с участием промолвила Таня.