Холодная весна в Провансе (сборник) - Дина Рубина

Кроме нас, в вагоне в этот ранний час ехала только компания арабских парней, что-то громко и азартно всю дорогу обсуждавших. На одной из станций они сошли, бросив на пол газету и оставив на ней мокрый рифленый след туфли…

Электричка тряслась и грохотала, не давая забыться ни на минуту. Казалось, она никогда не доволочет нас до цели. Поневоле приходил на ум знаменитый тарасконский дилижанс…

— Слушай, — вдруг проговорила я, — все хотела спросить: а от чего умер Тео?

Борис потер лицо обеими ладонями, зевнул, сощурился, — мы оба не выспались, собирались вчера допоздна, поднялись на рассвете.

— А ты как думаешь? — спросил он. — По логике сюжета? Он не смог существовать без Винсента.

— Ну, брось! — решительно сказала я. — Это уж слишком! Семейный человек, жена, сын… Мало ли привязанностей в жизни у каждого. Правда, что с ним стряслось?

— Он сошел с ума… — сказал Борис и прикрыл глаза…

…Возвращаясь из туалета, я перешагнула через затоптанный газетный лист на полу вагона, и в глаза вдруг — неожиданно и жестко — бросилось крупно набранное имя Ван Гога.

Сначала я оторопела, не поверила совпадению. Этого просто не могло быть!

Несколько мгновений стояла, опустив голову и рассматривая расплывающиеся с высоты роста знакомые буквы. Потом наклонилась, подняла грязный лист и села на скамью.

Это была страница старой газеты «Таймс».

В небольшой врезке под заголовком «Голландия без Ван Гога» сообщалось, что продолжается расследование зверского убийства известного голландского режиссера, журналиста и телеведущего Тео Ван Гога, чей фильм «Покорность» — об издевательствах над женщинами, творимых в мусульманских семьях, — потряс голландское общество.

Тео Ван Гог, внучатый племянник великого художника, был застрелен и изрезан ножом ранним утром на людной обычно амстердамской улице, когда ехал на велосипеде на работу. Рядом с телом была обнаружена записка со стихами из Корана. Убийца, Мохамед Д., голландский подданный марокканского происхождения, пытался скрыться с места преступления, стрелял и ранил полицейского.

С фотографии на меня смотрел Тео Ван Гог — хмурый мужчина с растрепанной головой и кустистыми выгоревшими бровями. Упрямо сжатая линия губ, взгляд в упор, небрежно расстегнутый ворот рубашки…

«Тео никого не боялся, — приводил журналист слова друга убитого режиссера. — Он вообще был возмутителем общественного спокойствия, окружен обожавшим его простым людом, вечно черт те как одет… Тео прямо говорил, что думает об иммигранской политике Голландии и бросал обвинения нашему трусливому истеблишменту в лицо. Он всегда был на людях, по городу разъезжал на велосипеде, да и дверь у него дома никогда не запиралась — замок был сломан… У него был честный, бесстрашный и тяжелый характер»…

Далее журналист напоминал публике, что семья Ван Гог передала в дар государству всю коллекцию картин самого знаменитого голландца двадцатого века, сетовал на то, что покойному режиссеру приходилось бесконечно искать субсидии и фонды для своих фильмов, всегда вызывавших яростные споры, и приводил его слова: «Какого черта они отдали бесплатно все картины! Я мог бы снимать на эти деньги фильмы до конца жизни!»…

Подняв глаза, я увидела за окном все те же мокрые поля, железнодорожные насыпи, черные кусты на разъездах, стаи ворон над какой-то заброшенной башней…

Мы подъезжали к пригороду Марселя.

«Мрачный пейзаж: мертвое дерево возле заросшего камышом пруда; в глубине, где скрещиваются железнодорожные пути, черные закопченные строения; дальше зеленые луга, насыпная шлаковая дорога, небо с бегущими по нему облаками, серыми, со светящейся каймой, и в мгновенных просветах между этими облаками — глубокая синева. Короче говоря, мне хотелось написать пейзаж так, как его, по-моему, видит и ощущает путевой сторож в кителе, когда, держа в руках красный флажок, он думает: „Унылый сегодня денек“…»

Странно, что из этой поездки я не привезла ни одной забавной вещицы из тех, что обычно привожу для подарков и памяти. Только потрепанная книга писем сироты-художника, купленная на блошином рынке в Антибе, стоит у меня на полке, напоминая о незадавшемся отпуске двух озябших странников.

Остался еще в памяти дождь: монотонный звук капель о черепицу вокзала, застылые окна вагона уносящейся электрички, холодный туманный Прованс…

Не плачь… Тоска все равно остается…

Иерусалим, 2005

Воскресная месса в Толедо

Это было в Севилье где-то,

А быть может, то было в Толедо,

— Где испанки живут и испанцы,

Где с утра начинаются танцы.

…Обвиняли врачей, хирургов и аптекарей из евреев в злоупотреблении профессией для причинения смерти множеству христиан; между прочим, смерть короля Энрике III приписывали его врачу Меиру… 31 марта 1492 года Фердинанд и Изабелла издали декрет, которым все евреи мужского и женского пола обязывались покинуть Испанию до 31 июля того же года под угрозой смерти и потери имущества… Евреи отдавали дом за осла и виноградник за кусок ткани. Этому нечего удивляться, если принять в соображение данный им короткий срок для оставления королевства. Эта мера, внушенная жестокостью, а не усердием к религии, заставила покинуть Испанию до восьмисот тысяч евреев…

У большинства испанских женщин великолепные литые ягодицы. У испанки могут быть изящные ступни и кисти рук, тонкая талия, хрупкие плечи, непритязательная грудь, но бедра обязательно присутствуют и — будьте уверены! — бедра хорошего наполнения. Это вам не шесты, при помощи которых двигаются на подиумах манекенщицы, это — настоящее женское тело. Смотрите Веласкеса.

Две недели мы шлялись по провинциям Испании — Севилье, Кордове, Гранаде, Кастилии и Каталонии, и все это время — на улицах, в тавернах и барах, на автобусных станциях и вокзалах, в коридорах отелей — перед нашими глазами дефилировали, проплывали, гарцевали разных объемов, но характерных очертаний крупы чистокровных андалузских кобылиц.

В этом определении нет ничего обидного. У меня и самой такой круп, поскольку предки мои происходят из Испании, да и сама я похожа на всех испанок, вместе взятых.

Например, в недавней поездке по Америке меня принимали за свою все «латиносы». Водитель такси в Далласе, услышав, что я не говорю по-английски (я всем американским таксистам сразу объявляю, что не говорю по-английски, чтоб не приставали с разговорами), кивнул и по-родственному перешел на испанский.

— Я не говорю по-испански, — смущенно добавила я. Он внимательно посмотрел на меня в зеркальце.

— Сеньора не говорит по-испански?! — спросил он. — А на каком языке говорит сеньора?

— На русском, — ответила я, чувствуя себя мошенницей. Он еще недоверчивей вгляделся в меня в зеркальце. Помолчал.

— Я впервые вижу, чтобы испанская сеньора не говорила по-испански, — наконец сказал он решительно.

— Почему вы решили, что я — испанка?

— А кто же?! В моем родном поселке на Рио Гранде есть несколько испанских семей, сеньора очень похожа на их женщин.

— Наверное, их предки — из marranos, — заметила я.

— Это одно и то же, — сказал он.

Испанская тема в жизни моего мужа возникла тоже достаточно давно. Ее привнесла знакомая циркачка, Роза Хуснутдинова. Муж Розы, полиглот и эрудит, был советским торговым представителем сначала в одной западной стране, потом в другой. Несколько лет они прожили в Испании, где Роза очень тосковала по своей профессии. Раза два являлась в местный цирк, умоляла просто так дать ей походить по проволоке. Когда вернулась в Москву, пригласила Борю на свое представление.

— Ну и как? — спросила я.

Мы сидели на скамейке проспекта Диагональ — одного из зеленых бульваров Барселоны — отдыхали от пеших трудов и занимались любимым своим делом: глазели по сторонам и обращали внимание друг друга на разные важнейшие для нас пустяки. Например, за мгновение до того, как Боря стал рассказывать про Розу Хуснутдинову, мимо проехала «хонда», из окна которой горделиво выглядывала благородная борзая с видом Де Голля, принимающего парад. И мы умильными взглядами старых собачников проводили ее торжественный выезд. За ней проехал огромный семитрейлер с серией новеньких машин на платформе. Передними колесами они налезали друг на друга и вид имели непристойный. Как ослы в случке.

— Ну, и как она выступала?

— Ничего, по проволоке ходила, кульбиты всякие крутила. Махала белою ногой. Между прочим, была заслуженной артисткой. Кажется, Татарской ССР.