Принцессы, русалки, дороги... - Екатерина Шевелёва

И снова — чистенькие-чистенькие дома и сытые-сытые коровы. И наверно, довольные-довольные люди в домах?

В Льеже поезд стоял десять минут. Из нашего вагона «Москва — Париж» я вышла в соседний, пытаясь догнать пробежавшего туда официанта с бумажными стаканчиками кофе.

В соседний вагон садились пассажиры, едущие в Париж. С трудом взгромоздилась по вагонным ступенькам дама с двумя чемоданами. Несмотря на свою неженскую ношу, она выглядела именно дамой — женщиной, не позволяющей ни себе, ни другим забывать о том, что она относится к прекрасному полу. На ней было изящное светло-зеленое шерстяное пальто, соломенная шляпа шоколадного цвета с большими, сильно загнутыми кверху полями, серьги — коричневые с голубыми сердцевинками.

Раздраженно и энергично дама ругала по-французски бельгийское обслуживание:

— Кэль серви́с! Персон не сав рьен! («Какое обслуживание! Никто ничего не знает!»)

Проводник в самом деле почему-то предпочитал сохранять позицию полного невмешательства в процесс приема пассажиров. Когда поезд уже тронулся, выяснилось, что свободных мест в вагоне нет. Я предложила даме с двумя тугими, словно бы отъевшимися на сытых пастбищах чемоданами, пройти в наш вагон.

— Проводник — русский? — спросила дама по-французски.

— Да.

— Он не должен мне отказать! — автоматически-кокетливо сказала дама, но ее красивые голубовато-зеленые, в меру подведенные глаза взглянули на меня вопросительно и даже как будто неуверенно.

Проводник не отказал. Дама решительно вошла а купе и застенчиво уселась на край моей постели. С той же беспокойной смесью напористости и неуверенности она, сбросив шляпу и поправив свежую душистую прическу, выпалила:

— В Голландии — ужасный климат. Очень сыро. Все больны ревматизмом!

— В Голландии? — удивилась я, не понимая, чем вызван неожиданный географический скачок мысли у дамы из Льежа, направляющейся в Париж.

Она объяснила:

— У меня сын работает в Голландии. Врач. Другой в Париже. Тоже врач... Я дала образование детям!

Это было произнесено с понятной всем матерям гордостью. Мы разговорились, даже не спросив друг у друга имени и фамилии.

Я сказала:

— Вы должны быть довольны жизнью. Детей вырастили и привлекательность сохранили, умеете следить за собой.

— Да, я довольна жизнью... — резковато заявила дама. — А как дела у вас, в Советской стране? Все говорят, что вы очень много успели.

Я ответила, что еще много нерешенных задач, но они решаются, и довольно быстро, и действительно уже сделано очень много.

Дама сказала убежденно:

— Конечно! Ведь сейчас только две страны в мире — Советский Союз и Америка. Остальные страны ровно ничего не стоят! Ерунда!

Наверное, если бы такой тирадой разразился какой-нибудь наш заносчивый юнец, я отчитала бы его, напомнив о необходимости уважать культуру и цивилизацию любой страны. Но передо мной была иностранка, по всей вероятности бельгийка.

В ее устах такая нигилистическая тирада казалась прямо-таки неправдоподобной.

— Позвольте, — осторожно начала я и тут же поняла, что моя собеседница относится к той категории людей, которым не надо мешать выговориться, как, допустим... супу не надо мешать закипеть и провариться. Пусть выговорится дама из Льежа, поскольку жизнь явно вложила в нее немало всяких полуфабрикатов!

Я услышала, что «сейчас в Бельгии совсем не так, как несколько лет тому назад».

Бельгия потеряла Конго. Все подорожало. Во время войны и некоторое время после войны Бельгия продавала Америке конголезский уран для атомных бомб и была богатая. А сейчас совсем другое дело. Мясо ужасно дорогое. За маслом бельгийцы ездят в Голландию и за другими продуктами тоже. А голландцы упрекают — мол, опять приезжали бельгийцы и очистили все магазины.

Попыталась я, что называется, вытащить попутчицу из беличьего колеса жалоб на дороговизну к более широким темам:

— Ну, а о чем думают, о чем мечтают ваши сограждане? Чем они занимаются на досуге?

— В свободное время бельгийцы сидят в кафе или на балкончиках своих квартир... Они мечтают о возврате Конго... Они боятся войны... Кстати, очень многие вернулись из Конго и не нашли себе работу в Бельгии. Кроме дороговизны, еще и безработица у них!..

Что-то в словах моей попутчицы все время задевало меня. Может быть, то, что для нее как бы не существовало ни бельгийской литературы, ни бельгийского искусства? Ни Шарля де Костера, ни старинных народных песен Бельгии, ни ее готики, ни ее новой архитектуры...

— Скажите, бельгийцы любят театр? Кино?

Дама пренебрежительно пожала плечами:

— Лично я хожу в театр иногда. Но у них, по-моему, в искусстве ничего нет.

Опять этот крайний нигилизм! Но я уже поняла, что задевает меня не только это, но и нечто другое. Спросила:

— Простите, почему вы говорите о бельгийцах — «они», «у них»? Вы — голландка? Или, может быть, француженка?

— Меня зовут Эмилия Андреевна Веновская. Я родилась и выросла в Литве, но я и Россию знаю — жила в Саратове одно время. Уехала за границу бог весть когда, еще из старой Литвы, вышла замуж за бельгийца...

Мне показалось, что надо подарить что-нибудь этой женщине, которая могла бы быть моей соотечественницей, советским человеком. Не знала я только — что ей может понравиться? Альбом репродукций картин Третьяковки? Художественный альбом о Большом театре? Нет, Эмилию Андреевну, очевидно, не очень интересовало искусство. Еще у меня были с собой московские духи и несколько янтарных брошек.

Я достала флакон духов и желтенькую коробочку с надписью «Янтарь» и, имея в виду ожидающие меня впереди многие встречи, предложила своей случайной попутчице на выбор: духи или брошку?

— Я брошек не ношу... — застенчиво начала Эмилия Андреевна и, не закончив, воскликнула: — Янтарь!

— Совсем дешевенькая брошка, ерунда! — сказала я, ибо мне показалось, что «дама из Льежа» сильно переоценила мои возможности и что даже руки у нее задрожали, когда она буквально схватила желтенькую картонную коробочку.

— Господи! Да разве дело в цене?! Вы же ровно ничего не понимаете в искусстве, если, по-вашему, это — ерунда!

Как удивительно изменилась — мгновенно изменилась — «дама из Льежа»! Заостренные, энергичные и напряженные черты ее лица, лица человека, решительно шагающего против встречного ветра, против бьющего в лицо снега или дождя, смягчились, и женщина стала старше, словно до этого она старательно, изо всех сил «держала» свое лицо молодым. А теперь вдруг появилось дело гораздо более серьезное, чем эта вечная женская задача. Появилось важнейшее дело — объяснить мне, какая тонкая работа — выделка янтаря. Объяснить так, чтобы оценила я удивительных литовских мастеров, подлинных художников, создающих солнечные брошки, солнечные бусы.

— Настоящее большое искусство! — говорила Эмилия Андреевна.

А я смотрела на нее и думала:

«Дама из Льежа» не только «вывела в люди» сыновей и не надорвалась в непосильных заботах, она сохранила привлекательность, желание и умение следить за собой. Но этой женщине для счастья — для того, чтобы уметь радоваться хорошей книге, хорошей пьесе, хорошей музыке — не хватало «просто» маленькой янтарной брошки, трех светло-медовых листиков».

— Посмотрите, как изящно они вырезаны. Только литовские мастера умеют так обрабатывать янтарь. Только наши мастера умеют... держать в руках солнце!.. — женщина запнулась, черты лица ее снова заострились. Кажется, она напряженно вспоминала что-то — шла против ветра...

НА ВОСТОКЕ

СКВОЗЬ ДОЖДЬ — ВИШНЕВЫЙ ЦВЕТ

Был солнечный день в Токио — такой, когда цветущие вишни кажутся нежно-розовыми и бело-розовыми облаками, обнявшими город.

К нам в гостиницу зашел Хейшун и предложил поехать в Асакуса Парк, где отдыхает простой народ и где находится знаменитый буддийский храм Асакуса Каннон.

...К буддийскому храму ведет улица Накамисе: два ряда набитых всяческой пестротой лавок и лавчонок тянутся вдоль широкого шоссе, над которыми нависают ветки сакуры, настоящие и искусственные.

На первый взгляд улица Накамисе ничем не отличается от многих других улиц японской столицы. Она также производит впечатление передвижной, случайно раскинутой ярмарки. Кажется, что владелец каждой лавки поставил перед собой задачу немедленно, сегодня, сейчас распродать все свое добро. Торговцы переставляют и перебирают свое пестрое хозяйство. Товары свисают с прилавков, некоторые даже вытолкнуты за пределы лавчонок и буквально лезут в руки к предполагаемому покупателю. Ко многим товарам прикреплены листы бумаги с выведенными на них большими цифрами, которые словно хотят доказать каждому прохожему, что владельцы «магазинов» готовы торговать даже себе в убыток!