Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

— Само Провидение требует от нас великих жертв, особенно от меня. Покоряюсь его воле. Но скажите: что говорили войска, оставляя без выстрела древнюю столицу? Не заметили ли вы упадка в их духе?

— Позволите ли мне, как солдату, говорить Вашему Величеству откровенно? — отвечал Мишо.

— Я всегда требую откровенности, но теперь прошу вас: не скрывайте от меня ничего, скажите мне чистосердечно всю истину.

— Государь, признаюсь, я оставил армию от Кутузова до последнего солдата в неописанном страхе…

— Что вы говорите! Неужели русские сокрушены несчастием?

— Нет, Государь, они только боятся, чтобы вы, по доброте вашего сердца, не заключили мира, они горят желанием сразиться и доказать вам свою преданность.

— Вы облегчили мое сердце, — сказал Государь, потрепав Мишо по плечу, — вы меня успокоили. Возвратитесь в армию, говорите моим верноподданным везде, где вы будете проезжать, что если у меня не останется ни одного солдата, я созову мое верное дворянство и добрых поселян, буду сам предводительствовать ими и подвигну все средства моей Империи. Россия представляет мне более способов, чем полагает неприятель. Но если судьбою и Промыслом Божиим предназначено роду моему не царствовать более на престоле моих предков, то, истощив все усилия, я отращу себе бороду до сих пор (при этих словах Государь указал на свою грудь) и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подписать стыд моего Отечества и добрых моих подданных, пожертвования коих умею ценить. Провидение испытывает нас, будем надеяться, что оно нас не оставит. Не забудьте, что я вам теперь говорю, может быть, настанет время, когда мы вспомним о том с удовольствием. Наполеон или я, я или он, — но вместе мы царствовать не можем. Я узнал его. Он более меня не обманет.

— Государь, — отвечал Мишо. — Ваше Величество подписываете в эту минуту славу вашего народа и спасение Европы.

— Да исполнится предсказание ваше, — сказал Александр, подите отдыхать и будьте готовы возвратиться в армию.

Император, разговаривая с Мишо, заметил, что он был расстроен и огорчен до глубины души. Александр, не могший равнодушно видеть ничьей скорби, принял горячее участие в положении офицера, страдавшего при исполнении долга службы, и желая утешить его, написал фельдмаршалу Кутузову, чтобы он прислал Мишо с первым радостным известием из армии.

Исполняя волю Государя. Кутузов отправил Мишо с донесением о победе при Тарутине. На этот раз счастливый вестник, объяснив Императору подробности боя, доложил ему о желании войск, чтобы он лично принял над ними начальство.

— Присутствие Вашего Величества сделает их непобедимыми, — прибавил Мишо.

— Все люди честолюбивы. — отвечал ему Император. — признаюсь откровенно, что и я не менее других, и если бы теперь увлекся этим чувством, то сел бы с вами в коляску и отправился в армию. Принимая во внимание невыгодное положение, в которое мы вовлекли неприятеля, отличный дух армии, неисчерпаемые средства Империи и направление, данное мною Дунайской армии, я несомненно уверен, что мы победим и что нам после всего сделанного остается только, как вы говорите, пожинать лавры. Знаю, что если я буду при армии, то вся слава успеха отнесется ко мне и что я займу место в истории. Но когда подумаю, как мало опытен я в военном деле и что, невзирая на добрую волю мою, я могу сделать ошибку, от которой прольется драгоценная кровь детей моих, тогда, несмотря на мое честолюбие, я охотно готов жертвовать личною славою для блага армии. Пусть пожинает лавры тот, кто более меня достоин их. Возвратитесь к фельдмаршалу, поздравьте его с победою и скажите ему, чтоб он выгнал неприятеля из России. (2)

Генерал Марков, старый товарищ и приятель Кутузова, находился в армии Чичагова. Рассчитывая на приязнь Кутузова, он рассорился с Чичаговым, наговорил ему дерзостей и был отрешен от командования. Тогда Марков явился в армию фельдмаршала. Кутузов принял его как старого товарища и делал вид, что ничего не знает о происшедшем. Марков каждый день приходил к Кутузову, постоянно встречал ласковый прием, но не получал никакого назначения. Во время сражения под Красным Марков подъезжает к фельдмаршалу и говорит, полагая, что Кутузов даст ему, наконец, команду:

— Ваша светлость, позвольте мне поехать туда (т. е. в сражение).

— Поезжай, мой милый, посмотри, что там делается, и скажи мне, — отвечал Кутузов.

Не прежде как по увольнении Чичагова от командования армией Марков получил корпус. (1)

Посылая флигель-адъютанта Орлова для переговоров о сдаче Парижа в 1814 году. Император Александр сказал ему:

— Волею или силою, на штыках или парадным шагом, на развалинах, или в золоченых палатах. — надо, чтобы Европа ночевала сегодня в Париже. (2)

Вступая в Париж, на радостные приветствия народа и крики: «Да здравствует Император Александр!», Государь отвечал: «Да здравствует мир! Я вступаю не врагом вашим, а чтобы возвратить вам спокойствие и свободу торговли». — «Мы уже давно ждали прибытия Вашего Величества». — сказал один из французов. — «Я пришел бы ранее к вам, — возразил Александр. — но меня задержала храбрость ваших войск». (2)

Когда по занятии союзными войсками Парижа французский Сенат объявил (21 марта 1814 г.) Императора Наполеона и всех лиц его семейства лишенными права на престол Франции. Наполеон, находившийся в Фонтенбло, прислал к Императору Александру, с целью склонить его в свою пользу, бывшего французского посла в Петербурге Коленкура. Государь принял благосклонно сановника, оставшегося преданным и в несчастий своему властителю, но остался непоколебим в намерении не мириться с Наполеоном. «Я не питаю никакой ненависти к Наполеону. — сказал Александр. — он несчастлив, и этого довольно, чтоб я позабыл зло, сделанное им России. Но Франция. Европа имеют нужду в мире и не могут пользоваться им при Наполеоне. Пусть он требует, что пожелает собственно для себя. Если бы он согласился удалиться в мои владения, то нашел бы там щедрое и, что еще лучше, радушное гостеприимство. Мы дали бы великий пример свету: я — предложив, а Наполеон — приняв это убежище. Но мы не можем с ним вести переговоров ни о чем, кроме его отречения от престола». (2)

В бытность свою в Амстердаме в 1814 году Император Александр, встававший обыкновенно весьма рано и прогуливавшийся по городу в статском платье, зашел в девятом часу утра к купцу Кесвельту, у которого пожелал видеть принадлежавшую ему знаменитую картинную галерею. Когда один из сопровождавших Государя местных жителей заметил, что он встает очень рано, не дав себе достаточно отдыха, император отвечал, что привык к этому в военное время. «Правда. — прибавил он, — что я купил эту привычку дорогою ценою и надеюсь впредь не иметь в том нужды, но продолжаю вставать рано затем, что выигрываю, таким образом, ежедневно по несколько часов». (2)

На одной станции, во время путешествия Александра I по восточным губерниям России, Император имел отдых. Устав с дороги, он прилег на диван и задремал. Обер-вагенмейстер Афанасий Данилович Соломка занялся приемом прошений. Окончив прием, он заметил, что невдалеке от дома, занимаемого Императором, стоят два молодых человека в крестьянских армяках, весьма подержанных, и в изношенных лаптях. В руках у них были палки, за плечами — котомки. Предполагая, что юноши эти имеют какую-либо просьбу к Царю, он подошел к ним и стал расспрашивать: кто они и зачем тут находятся. Молодые люди, сняв шапки и вежливо поклонившись Афанасию Даниловичу, отвечали, что они, старшие сыновья сосланного Императором Павлом в Сибирь Василия Пассека — Леонид и Диомид Пассеки, узнав о проезде Царя, пришли из Сибири пешком просить помилования и пощады своему старику-отцу и ждут случал подать просьбу Государю лично.

— Отчего вы не подошли ко мне, когда я принимал прошения от других? — спросил Соломка.

— Нам отец приказал подать прошение лично Государю, и мы не смели преступить его волю, хотя и знали, что вы принимаете прошения.

— Государь теперь отдыхает, и потому подать ему прошение теперь невозможно, — отвечал Афанасий Данилович, — но если вы непременно желаете подать ему прошение лично, то всего лучше было бы, если бы вы отправились на следующую станцию: там Государь будет обедать и, по всей вероятности, примет ваше прошение.

— Но как мы отправимся, когда у нас ни копейки нет денег? Мы и то уже несколько дней пробиваемся по крестьянам.

Обер-вагенмейстер вынул из кармана бумажник и, достав оттуда белую ассигнацию, дал им, сказав, чтобы они отправлялись немедленно и были на следующей станции к часу дня непременно.

Через несколько времени Афанасий Данилович увидел их едущими верхом на одной лошади и подозвал к себе.