Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Ирина Судникова

«Боже! Спаси Царя!» — воскликнул Суворов.

«Тебе спасать Царей!» — сказал Император. (4)

Перед отправлением Суворова в Италию навестил его П. Х. Обольянинов — любимец Императора Павла I, и застал его прыгающим чрез чемоданы и разные дорожные вещи, которые туда укладывали.

«Учусь прыгать, — сказал Суворов. — Ведь в Италию-то прыгнуть — ой, ой! Велик прыжок, научиться надобно!» (4)

Величайший русский полководец Александр Васильевич Суворов — князь Италийский, граф Рымникский и Священной Римской империи, генералиссимус Русской армии и генерал-фельдмаршал австрийской. — приехал в Петербург больным, умирающим из Италии весною 1800 года, хотел видеть Государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтобы Император удостоил его посещением.

Император вместо себя послал графа Кутай сова.

Суворов лежал в постели, когда посланный вошел в красном мальтийском мундире, с голубою лентою через плечо.

— Кто вы, сударь? — спросил у него Суворов.

— Граф Кутайсов.

— Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал… Да что вы такое по службе?

— Обер-шталмейстер.

— А прежде чем были?

— Обер-егермейстером.

— А прежде?

Кутайсов запнулся.

— Да говорите же!

— Камердинером.

— То есть вы чесали и брили своего господина.

— То… Точно так-с.

— Прошка, ступай сюда, мерзавец! — закричал Суворов своему знаменитому камердинеру. — Вот, посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершал, как и ты!.. А теперь вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином. (6)

В Итальянскую войну, в Вене, в присутствии Суворова, был собран военный совет, и все приглашенные на него генералы должны были привезти каждый свой собственный план кампании.

Великий полководец, выжидал скромно своей очереди, держа в руках сверток.

Когда, наконец, попросили его показать его план, он раскинул на столе лист белой бумаги и больше ничего!

Все присутствующие, недоумевая, поглядывали друг на друга, а князь с веселой улыбкой сказал:

— Если бы моя шляпа знала мои планы, то и ее я бы давно сжег.

Но, однако, какою безсмертною славою покрыл себя и русское войско Суворов в этой самой Италии, когда он взял 25 крепостей и 80 000 пленных!

Видно, план Суворова действительно был хорош. (6)

В разговоре о военной музыке один генерал заметил, что надлежало бы уменьшить число музыкантов и умножить ими ряды солдат.

«Нет, — отвечал Суворов, — музыка нужна и полезна, и надобно, чтобы она была самая громкая. Она веселит сердце воина, равняет его шаг; по ней мы танцуем и на самом сражении. Старик с большею бодростью бросается на смерть, молокосос, стирая со рта молоко маменьки, бежит за ним. Музыка удваивает, утраивает армию. С крестом в руке священника, с развернутыми знаменами и с громогласною музыкою взял я Измаил!» (4)

Суворову была прислана бумага, в которой излагались правила для руководства в военных операциях. В бумаге этой безпрестанно встречались ненавистные ему слова: «предполагается», «может быть», «кажется» и проч. Не дождавшись, чтобы секретарь кончил чтение этой бумаги. Суворов вырвал ее и, бросив, сказал: «Знаешь ли, что это значит? Это школьники с учителем своим делают и повторяют опыты над гальванизмом. Всё им «кажется», все они «предполагают», всё для них «может быть». А гальванизма не знают и никогда не узнают. Нет, я не намерен таким <г>ипотезам жертвовать жизнию храброй армии!»

Потом, выбежав в другую комнату, заставил одного офицера прочитать Десять заповедей, который и исполнил это, не запинаясь.

«Видишь ли, — сказал Суворов, обратясь к секретарю, — как премудры, кратки, ясны Небесные Божии веления!». (4)

Смоленский военный губернатор, генерал-от-инфантерии Михаил Михайлович Философов, находясь в отменной милости у Императора Павла I, просил позволения двух из военной службы выключенных поместить в статскую во вверенной ему губернии. Государь, рассердясь, изорвал в клочки поднесенную записку, а Философов, имевший позволение сидя с ним разговаривать, сказал: «Так и мне пожалуйте отставку, можно ли. Государь, служить с честью, когда все достойные люди помещены Вашим Величеством в военную службу, а из великого числа выключенных ни один не может быть полезен Отечеству». — «Ты дело говоришь, простить их», — сказал Император. На другой же день всем выключенным объявлено общее прощение[10]. Случай, подавший возможность составиться в Петербурге обществу недовольных. (5)

В строгое царствование Павла I, когда указом азартные игры были прекращены повсеместно, граф Петр Алексеевич фон-дер-Пален, его любимец, на бале в его присутствии сел играть в настоящий банк, условясь изъясняться: «моя — твоя, твоя — моя». Павел с любопытством подошел к столу, и, засмеявшись, сказал: «Играть позволяется». Дерзновенная шутка, может быть, для пробы употребленная. (5)

Гвардии офицер Вульф попросился в отставку. Павел I лично спросил его о причинах и, находя оные недостаточными, вынудил его сказать, что поступает так, утверждаясь на праве вольности, дарованном родителем его российскому дворянству. «Хорошо, — отвечал Павел, — твоего не отниму, да и моего не дам (мундира)». С сего времени началась отставка без мундиров. (5)

Пред кончиною Павла Петровича художник Саундерс выгравировал весьма сходственный портрет его и желал поднести; но не зная, как на то решиться, он просил обер-камергера Нарышкина, жившего при Государе в Михайловском замке, быть его предстателем. Портрет кладется на стол в том намерении, что Государь, войдя к Нарышкину, тотчас его увидит. «К сиянию моей короны звезды не нужны, глупая мысль», — сказал Император. Портрет не понравился, и художник рассудил не выпускать его в публику, оттого портрет этот весьма редок. (5)

В 1800-м году в Красном Селе были маневры. Одною частью войск командовал известный генерал Пален, а другою — М. И. Кутузов. К отряду первого подъехал Император Павел. «Ваше высокопревосходительство, — сказал он Палену. — позвольте мне находиться при вас не как Императору, а как принадлежащему к вашему отряду».

Обозревая в зрительную трубу войска противной стороны. Император заметил, что Кутузов стоит вдалеке от войск своих, окруженный только адъютантами и самым малым числом конвоя. «Я возьму его в плен, я возьму его в плен, — повторял с усмешкой Павел, утешаясь будущим торжеством своим, — дайте мне, ваше высокопревосходительство, только эскадрон кавалерии». — «Из какого полка и который именно эскадрон повелите. Ваше Величество?» — спросил Пален. «Какой будет вам угодно, ваше высокопревосходительство, — отвечал Павел, — только один эскадрон, только один, и я возьму неприятельского главнокомандующего».

Пален назначил эскадрон гусар, и Император, осторожно отделившись от общей массы, старался ехать с гусарами так, чтобы Кутузов не заметил этого движения. Избрав дальнюю дорогу вокруг лесов, он на пути твердил гусарам, чтобы они, огибая последний, бывший в виду у них, лес, ехали как можно тише, остановились бы, где он прикажет, потом вдруг, по его знаку, скакали бы за ним и исполнили то, что он повелит.

Так и было сделано. Объезжая последний лес, Павел удивлялся оплошности Кутузова, который нигде не поместил войск для своей личной безопасности. Достигнув конца леса. Император остановил гусар и сам из-за деревьев высматривал положение главнокомандующего. В то время Кутузов оставался еще с меньшею защитою. Почти все адъютанты его и многие конвойные были разосланы. Показывая рукою в противную сторону, он последнему из адъютантов отдавал приказание ехать к войскам. Павел считал Кутузова в своих руках, и крикнув: «За мной!» — понесся, а вслед его бросились и гусары. Но только что они сделали это первое движение, вдруг с одной стороны леса, с другой — из лощин между пригорками высыпали егеря и открыли такой страшный огонь, что гусары были сбиты, расстроены и сам Император увидел себя в необходимости сдаться со всем своим отрядом. Павлу, который за минуту ожидал торжества, было это неприятно. Он, уже как Государь, повелел остановить стрельбу и один поехал к Кутузову. Вероятно, хитрый полководец заметил в подзорную трубу движение Павла или известился об этом чрез лазутчиков и заранее приготовил засаду.

«Хорошо, батюшка, хорошо. — говорил Император, подъехав к Кутузову, — я думал вас взять в плен, а вышло, что я у вас в плену!»

Несмотря на одобрение и ласку, Павел не мог вполне скрыть своей досады и мрачный возвратился к войскам Палена.