Ловушка горше смерти - Светлана Климова

— Управление, — строго произнес Марк. — Дежурный слушает. Вам кто, собственно, нужен?

Трубку бросили.

Девушка вернулась, обнаружив посетителя за изучением вечернего номера органа обкома и горкома.

— Ну что, Зиночка, — спросил Марк, — посовещались? И каков приговор?

— Ответственный говорит — можно, — не удивившись осведомленности посетителя, отвечала девушка. — Главное, чтобы вещи были в единственном числе.

— Вот и замечательно. — Марк полез за паспортом и деньгами.

— Нет-нет! — замахала на него девушка. — Я вам выпишу счет, платить надо в сберкассу. С вас шестнадцать пятьдесят.

— В сберкассу так в сберкассу. Вот текст. Адрес указан до востребования.

Сунув под газету плитку московского шоколада «Вдохновение», Марк покинул редакцию.

Оказавшись на улице, застроенной стандартными хрущевками, он глубоко вздохнул и зашагал, держась в тени мелколистных лип. Как-то все это мало походило на оплот надменных пруссаков.

Назавтра он обнаружил свое объявление на четвертой полосе на вполне приличном месте — повыше двух извещений о безвременной кончине, но пониже информации о подвигах местного футбольного клуба. Дня три требовалось на то, чтобы на главпочтамт начали приходить письма. Это время следовало потратить на местный музей, обстоятельный обход комиссионных магазинов и барахолки, которая оказалась недалеко, так что можно было и пешком.

День был субботний, и народу собралось — не продохнуть. Барахолка в портовом городе в те времена представляла собой место наполовину легальное.

Шмотки появлялись из-под полы и тут же пропадали, вдоль шеренг торгующих лениво бродила милиция, вызывая перед собой как бы волну суетливого движения — прятали что подороже. В шеренгах были в большинстве мужчины, торговые морячки, чей товар — дамские платки с пошлым блеском, тюль, пестрые шарфики — сдавался оптом, мелкий покупатель их не интересовал. Немало было приезжих из Белоруссии и с Украины, эти выделялись в суетливой толпе деловитым и целеустремленным видом. В репродукторе орала музыка, но за возбужденным гулом толпы не разобрать было какая.

Все это совершенно не интересовало Марка. К тому же он давно отказался от попыток найти в таких местах что-либо стоящее. Но время все равно было некуда девать. Перекинув легкую куртку через плечо и рассеянно оглядываясь, он пробрался сквозь вещевые ряды в дальний конец, ближе к дощатому забору, где на земле, на брезентах, выложен был всевозможный хлам — от радиодеталей до болтов, гаек и водопроводных тройников. Здесь же торговали корзинами, старьем, сушеными грибами.

В углу, привалясь к забору, сидел и дремал безногий на каталке, — таких Марк не видел раньше. Могучие багровые кулаки лежали в пыли. Обтянутая засаленным дерматином доска на четырех подшипниках, рядом тяжелые деревяшки с ручками, чтобы отталкиваться от земли, — «утюги». Пониже широкого, как печь, зашитого в потертую кожу зада калеки ничего не было. На газетке аккуратно лежали четыре небольшие рамы — отличные старые багеты, немного потемневшие, широкие, с мотивом устричной раковины в орнаменте.

Марк остановился и спросил:

— Почем рамочки?

Безногий открыл налитый кровью глаз и презрительно ухмыльнулся:

— Какие еще рамочки? Это багеты. Ампир. Дорого. — Глаз закрылся.

— И все-таки?

— Будешь брать отдам по четвертному.

— Буду, — сказал Марк. Цена была смешная. — И еще буду, если есть.

Инвалид сдвинул кепку на лоб и со скрежетом откатился от забора, задрав тяжелое, в сизых складках лицо к покупателю, отсчитывающему деньги.

— Кой-сколько найдем, — дыша вчерашним, сипло прошептал он. — Завтра сюда приходи.

— Нет, — сказал Марк. — Так не пойдет. Вы где живете? Далеко?

— Где живу, там живу, — враждебно отозвался безногий. — Ты что, из милиции? Пустой номер, нету у меня ни хрена. Локш тянешь.

Марк нагнулся.

— Из Москвы я, отец. Проездом. Паспорт показать?

— Покажи.

«Видно, без этого тут никак, — усмехнулся про себя Марк, шаря в кармане. — Бдительность. Рубежи отечества — рукой подать».

— Ну? — спросил он, когда безногий кончил листать. — Годится документ?

— Годится, — отвечал тот. — В три приходи на Зенитную, дом восемь. Вход один. Постучишь, спросишь Малофеева — пустят. Я буду.

Марк кивнул и поплыл с толпой к выходу, унося под мышкой рамы, закутанные курткой. Что-то тут есть — или было, это вероятнее всего. Иначе откуда взяться такому количеству багетов без живописи у нищего инвалида? Но если была живопись, почему она ушла без рам? Брали на вывоз? Возможно. Не один он, в конце концов, крутится в этом деле. Но все равно, даже если и ничего нет, хорошие старые рамы всегда в дефиците. Остальное — вопрос удачи.

В три он был на Зенитной, миновал сумрачную подворотню и в мощенном булыгами дворике постучал в клеенчатую дверь, из которой клочьями лезла грязная вата.

Безногий Малофеев не обманул, оказался дома — восседал, багровый и распаренный, на низком табурете, едва возвышаясь кепкой над краем стола, в своей тесной, набитой тряпьем и ломаной мебелью конурке напротив дворницкой.

Единственное слепое оконце его жилья выходило в стену дворового нужника. Пахло здесь, как в давно не чищенном львятнике. Малофеев пил чай.

— Садись, — велел он, туго ворочаясь на своем насесте, — бери емкость.

Марк, преодолев некоторое внутреннее сопротивление, повернулся к газовой печке, где кипел чайник, на полке с разнокалиберной посудой над чугунной раковиной нашарил кружку и, уже возвращаясь к столу, бросил взгляд в красный угол — и сейчас же, следуя профессиональной привычке, отвел глаза и сел.

Сердце его сильно и туго забилось. Среди бумажных розанов и отпечатанных на картонках икон там висело… черт его знает, что там висело, потому что взгляд его успел зафиксировать только самые общие очертания композиции под сильно потемневшим лаком. Но и этого было достаточно, чтобы машинка в его мозгу, пожужжав, выдала: Северные Нидерланды, не позднее начала шестнадцатого столетия. Легкое смещение всего изображения свидетельствовало о том, что эта доска — а это была именно доска — служила правой частью диптиха или триптиха, что являлось для своего времени довольно распространенной вещью.

— Сполосни, если что, — буркнул безногий. Марк сел напротив, теперь доска находилась позади и слева, он ее чувствовал. Инвалид нацедил ему мутной жижи из заварника и сурово спросил, словно запамятовав, ради чего явился гость:

— Что скажешь хорошего?

За этим должно было последовать набивание цены, и Марк быстро сказал:

— Значит, еще штук шесть рамочек я беру. По той же цене. Знакомый в Москве интересовался.