Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Для разработки операции по задержанию, Охотников прибыл к Рыбакову и заперся с ним в кабинете. Разрабатывали диспозицию расстановки постов сотрудников, привлечения народных дружинников и охотников для перекрытия путей отхода в тайгу, к реке и к аэродрому местной авиации. Самым сложным оказался вопрос, что делать если шпион вдруг начнет отстреливаться. Рыбаков предложил запросить окружной отдел Комитета…
А незадолго до этого, молодой сержант — участковый инспектор во время планового обхода участка обнаружил нарушителя паспортного режима, того самого Скочина, и предложил ему пройти в отдел «для запротоколирования и оштрафования», как он выразился. Мирный баптист даже не огрызнулся и проследовал впереди участкового, куда велено и куда следует.
Когда Охотников и Рыбаков распахнули дверь кабинета, для отдачи оперативных распоряжений, они лицом к лицу столкнулись со Скочиным, в сопровождении участкового. «А вот и наш шпион!» — от растерянности произнес Рыбаков. Естественно, никакого компромата и вещественных доказательств у задержанного не оказалось и после некоторых разбирательств и попыток допроса, его пришлось все-таки отпустить.
Крушения блестяще задуманной операции, а более того — карьеры, Охотников Рыбакову простить не мог. И не простил. Из его донесения вышестоящему начальству следовало, что в срыве операции виноват начальник райотдела милиции и его расхлябанные подчиненные, которые своими действиями и бездействием способствовали уходу от ответственности и т. д. Изучив депешу, областной отдел комитета госбезопасности вставил «фитиль» Управлению охраны общественного порядка». Те, в свою очередь, устроили разнос уже непосредственно Рыбакову, поинтересовавшись между прочим, в каком звании он думает уйти на пенсию.
После такого намека Рыбаков уже никак не мог уклониться от задержания Колонтайца. Нужен был только подходящий предлог, в роде «за уклонение от уплаты алиментов». А дальше — по обстоятельствам. У опытного милиционера, к каковым Рыбаков себя причислял, обстоятельства возникают по ходу дела и с написанием протокола задержания. Протокол — дело серьезное. Например, в нем можно отразить, что при проверке документов задержанный выказал неподчинение и оказал сопротивление органам. И что у него обнаружен самодельный нож большого размера. А сопротивление представителю власти, изготовление, хранение и ношение холодного оружия — это уже статья, посерьезнее чем за уклонение от уплаты алиментов. Да не одна. И вполне достаточное основание, чтобы держать Колонтайца под следствием, пока сам в чем-нибудь не признается. В чем — это уже пусть Ермаков по приезду разберется.
Правду сказать — Колонтаец при задержании даже не дернулся, это и свидетели подтверждают, а вот нож у него в мешке, действительно, лежал. Хантыйский, с резной ручкой из бивня мамонта, сувенир замечательный. Покупая его за бутылку, Колонтаец греха перед законом не чувствовал — хороший нож у каждого охотника есть. В тайге нож нужен, а не разрешение. Только кому что докажешь, если стоит задача Колонтайца под любым предлогом задержать. А он, дурила, этот предлог сам в мешке принес. Пароход, естественно, ждать у моря погоды и Ермакова следствия дожидаться не стал, недовольно гуднул на прощание и отбыл по расписанию к следующей пристани, а затем и на зимовку до следующей навигации. Ворота в большой мир для всех северян, а не одного только Колонтайца, захлопнулись на срок не менее полугода. Хорошо бы еще и так. Пока придется привыкать к каталажке, общение с которой для Колонтайца, последовательно прошедшего через детдом, ремесленное училище, армейскую казарму, институтское общежитие, палату психолечебницы и экспедиционный барак халеев, не представляло особой угрозы. И ранее пришлось повидать всякого — на гоп-стоп не возьмешь. Главное — сразу не поддаться. А в общем, со всякими людьми можно сойтись и поладить, если держаться настороже и умеючи. А еще — определить: кто в камере верх держит и правильно ему представиться. С такими мыслями шел Колонтаец в свою первую в жизни камеру. Как он считал, ненадолго и до выяснения. И ошибся: таких наивных в камере оказалось предостаточно. И все считали, что ненадолго и до выяснения. А представляться Колонтайцу не пришлось — воров и блатных там не оказалось. Откуда им было взяться в такой глуши. И статьи у всех несерьезные — на год не тянут. Кандидаты в условники и декабристы — пятнадцатисуточники, попросту — мелкие хулиганы.
Сосед Колонтайца по нарам — самый молодой и самый наивный Олег Тучин, по кличке Пилот, сидел и надеялся дольше других сокамерников и мог бы считаться за Бугра, извиняюсь, за старшего, когда бы не нежный возраст и природная застенчивость.
Впрочем эти качества не помешали ему заполучить статью по тем временам исключительно редкую: угон воздушного судна. Из каких побуждений — это и пыталось выяснить следствие, тянувшееся ни шатко-ни валко. Признать его побуждения хулиганскими — язык не поворачивался при одном взгляде на ясноглазого паренька, с детскими конопушками на курносом носу, корыстными, даже при самом тщательном рассмотрении и натяжке — тем более. Возможно, потому и не торопилось следствие, изобретая хитроумные оттяжки, что втайне вынашивало мысль как-нибудь заволокитить процедуру экспертизами и следственными экспериментами до полной запутанности, а может, и амнистии. Парнишку, известного на весь Сургут самодельщика и моделиста, было по-отцовски жалко, а следователи тоже люди и в Сургут не с неба свалились, а тут же и выросли в люди. И с Олежкиной матерью еще, наверное, в школе учились и с отцом его в городки играли. И сам Олежка, можно сказать, на глазах вырос: велик ли Сургут, не город — каждый как на ладони. А такой романтик неба, как Олежек Тучин — и тем более. Тем не менее, по требованию прокурора, замечательный пацан и романтик неба Олег Тучин вместе с бичами и пьянчугами кис в каталажке и наблюдал небо исключительно «в клеточку». И все из-за своей с детства неодолимой страсти к полетам и винтокрылым машинам, возникшей после детского утренника в клубе рыбокомбината по случаю
