СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ - Айзек Азимов

Он никогда не ступал на ненаселенную планету, но видел множество таких планет из космоса. Обычно они были слишком малы, чтобы удержать воздух и воду, но могли служить местом встречи при маневрах, для упражнений, для ремонта при учебной аварии. Корабли выходили на орбиту вокруг таких планет или даже садились на них, но Тревицу не случалось при этом выходить из корабля.

Может быть, дело было в том, что он впервые стоял на безлюдной планете? Чувствовал бы он то же самое, если бы вышел на одной из маленьких безлюдных планет, с которым сталкивался в годы учебы?…

Он покачал головой. Нет, вряд ли. На нем был бы скафандр, и ситуация была бы привычная…

Действительно, ведь сейчас он без скафандра. Он стоял на планете, пригодной для обитания, такой же уютной, как Терминус, и гораздо более уютной, чем, например, Компореллон. Его щеки овевал приятный ветерок, солнце грело спину, шумели листья деревьев. Все было привычно, только не было людей — по крайней мере, больше не было.

Наверно, из-за этого планета казалась зловещей? Из-за того, что она являлась не вообще необитаемой, а опустевшей?

Никогда он не бывал на опустевшей планете, никогда не слышал о таких планетах, даже не подозревал, что они существуют. Все планеты, о которых он знал, если заселялись, то навсегда.

Он посмотрел на небо. Кроме людей, никто не покинул эту планету. Пролетела птица, она выглядела совершенно естественно на фоне синевато-серого неба в просветах облаков, имевших оранжевый оттенок. (Тревиц был уверен, что за несколько дней привык бы к смещению цветов и освещение стало бы казаться нормальным.)

Он слышал пение птиц в деревьях, жужжание насекомых. Блисс упомянула бабочек — пожалуйста, вот они, в огромных количествах, различных пестрых расцветок.

Иногда что-то шелестело в зарослях травы возле деревьев, он не мог различить что.

Но это присутствие жизни вокруг не тревожило его. Как заметила Блисс, на терраформированных планетах не могло быть опасных животных. Детские сказки и приключенческие повести для подростков обычно основывались на мифах, в том числе на туманных мифах о Земле. В голографических гипердрамах присутствовали чудовища: львы, единороги, драконы, киты, бронтозавры, медведи. Их было много, и часть из них, если не все, были мифическими. В фантастике встречались также звери меньших размеров и даже растения, которые кусали и жалили. Он когда-то слышал, что первобытные пчелы способны были жалить, но на самом деле, конечно, пчелы не представляли абсолютно никакой опасности.

Тревиц медленно побрел направо, огибая край холма. Высокая и пышная трава росла отдельными пучками. Он прошел между деревьями, которые тоже росли отдельными группами.

Не происходило ничего интересного. Он зевнул. Может, вернуться на корабль и вздремнуть? Нет, нельзя, надо стоять на страже.

Может быть, надо ходить туда-сюда, как часовой, маршируя раз-два, раз-два, лихо отбивая шаг и выделывая сложные эволюции парадным электрожезлом? (Этим оружием не пользовались уже триста лет, но, непонятно почему, оно оставалось необходимым при строевой подготовке.)

Он улыбнулся при этих мыслях, потом подумал, не лучше ли ему было пойти к руинам вместе с Пелоратом и Блисс. Хотя зачем? Какая там от него польза?

Предположим, он заметил бы что-нибудь, что пропустил Пелорат… Еще будет время проверить после их возвращения. Если что-то можно открыть легко, пусть откроет Пелорат.

А вдруг они там попадут в беду? Глупо! В какую такую беду?

И даже если так, они легко могут позвать. Он остановился и прислушался. Ничего не было слышно.

Затем к нему вернулась мысль изобразить часового, и он, не в силах противиться соблазну, обнаружил, что марширует, печатая шаг, снимая с плеча воображаемый электрожезл, крутит его, держит перед собой совершенно прямо, снова крутит одним концом вокруг другого, возвращает обратно на плечо. Молодецки повернувшись через плечо кругом, он вновь оказался лицом к кораблю, уже довольно далекому.

И тут он застыл уже не в строевом спектакле, а на самом деле.

Он был не один.

До сих пор он не видел ничего, кроме растений, птиц и насекомых. Теперь между ним и кораблем стояло животное.

От неожиданности он сначала не понял, что он, собственно, видит. Он понял, что перед ним, лишь через порядочный промежуток времени.

Он видел всего лишь собаку.

У Тревица никогда не было собаки, и он не особенно их любил. Теперь он тоже не испытал прилива дружеских чувств. Он подумал с некоторым раздражением, что нет ни одной планеты, где бы эти существа не сопровождали людей. Имелись бесконечные разновидности собак, и у Тревица давно сложилось представление, что на каждой планете была по крайней мере одна характерная порода. Но все они независимо от того, разводили их для развлечения, для представлений или для работы, воспитывались в любви и доверии к людям.

Собачьи любовь и доверие Тревиц совершенно не ценил. Однажды у него была женщина, владевшая собакой. Собака, которую Тревиц терпел только из-за женщины, его обожала, ходила за ним, прыгала на него (всеми своими двадцатью килограммами), пачкала его слюной и шерстью. Каждый раз, когда Тревиц и женщина уединялись, собака скулила и скреблась в дверь.

Из этого опыта Тревиц вынес убеждение, что по какой-то неизвестной ему причине он является постоянным объектом собачьей преданности.

Поэтому, когда первоначальное удивление прошло, он спокойно рассмотрел собаку. Собака, большая и поджарая, с длинными лапами, смотрела на него без обожания. Она чуть приоткрыла пасть, что можно было принять за дружескую улыбку, но были видны крупные и опасные зубы. Тревиц почувствовал, что эта собака ему совсем не нравится.

Затем ему пришло в голову, что она, как и многие предыдущие поколения собак на этой планете, никогда не видела человека. Может быть, собака, увидев Тревица, удивилась не меньше, чем Тревиц удивился, увидев ее. Вероятно, ее это встревожило. Не следовало оставлять в состоянии тревоги животное таких размеров и с такими зубами. Тревиц решил, что надо с ней подружиться.

Очень медленно, не делая резких движений, он стал подходить к собаке. Он протянул руку, готовый дать ее обнюхать, и негромко произносил успокоительные слова: "Собачка, хорошая…", которых ужасно стыдился.

Не отрывая взгляда от Тревица, собака слегка попятилась, затем в оскале сморщила верхнюю губу и зарычала. Тревиц никогда раньше не видел, чтобы собаки вели себя подобным образом, однако сразу понял, что такое поведение можно истолковать только как демонстрацию враждебности.

Он остановился. Боковым зрением он уловил движение и медленно повернул голову. Сбоку приближались еще две собаки. Вид у них был такой же хищный, как у первой.

Хищный? Это определение только теперь пришло ему в голову, и Тревиц ужаснулся его буквальному смыслу.

Его сердце вдруг забилось. Путь к кораблю отрезан. Бежать нельзя, потому что длинные собачьи ноги догонят его через несколько метров. Если, стоя на месте, выстрелить из бластера в одну собаку, на него тут же набросятся две других. Вдалеке появились еще собаки. Они что, подзывали друг друга? Или охотились стаей?

Он начал медленно отступать влево, там пока не было собак. Медленно. Медленно. Собаки перемещались вместе с ним. Он был уверен, что они не нападают сразу только потому, что никогда не видели человека.

Если бы он побежал, они бы знали, что делать. Они бы тоже побежали. Проворнее, чем он.

Тревиц продолжал отступать боком. К дереву. Он хотел скорее забраться наверх, где собаки его не достанут. Они двигались вместе с ним, тихо рычали и подходили все ближе. Все три не отводили глаз от Тревица, потом к ним присоединились еще две, и приближались новые. Придется, когда он подойдет достаточно близко к дереву, сделать бросок. Слишком рано побежать нельзя, но и медлить опасно.

Пора!

Возможно, он установил личный рекорд скорости, но все равно еле успел. Он услышал, как возле пятки лязгнули челюсти и мгновение его крепко держали, пока зубы не соскочили с жесткого керамина подметки.

Последний раз Тревиц взбирался на дерево десятилетним ребенком и, насколько он помнил, не особенно ловко.

Однако у этих деревьев ствол не был вертикальным, а за морщинистую кору было легко ухватиться. Кроме того, его толкала необходимость. Можно достичь удивительных результатов, если потребность действительно велика.

Тревиц обнаружил, что сидит на развилке на высоте трех метров. Он не сразу заметил, что ободрал руку и из нее течет кровь. Возле дерева сидели уже пять собак. Они глядели вверх, высунув языки, и вид их выражал терпеливое ожидание.

Что дальше?

Тревиц не мог спокойно и логически обдумать ситуацию. Мысли его вспыхивали в случайной и беспорядочной последовательности. Если бы ему удалось эти мысли упорядочить, они бы свелись к следующему…