Кутузов - Олег Михайлов

Сие получа вдруг, вообразите, сколь я был поражен сим происшествием и в состоянии ли я был писать что-либо; ваше нежное и справедливое сердце послужит мне хоть некоторым извинением. Не успел еще укротить возмущающуюся кровь, как слышу от проезжих, что и я, может быть, подобной участи ожидать должен. Я забыл сказать, что и сия книга приписана мне, ибо почитали меня, не знаю почему, участником в его преступлении. Но я не хочу входить в подробности для оправдания. Совесть моя чиста, и я ничего не страшусь. Вот истинная причина долговременному моему молчанию.

Теперь вы все знаете и можете судить меня беспристрастно. Я уверен, что вы не усумнитесь нимало в моем сердце. Расцелуйте мою милую любезную невесту и верьте, что я навсегда пребуду ваш нижайший и верный

Алексей Кутузов».

Странным, прихотливым образом пересекаются порой человеческие судьбы на исторических координатах...

Кажется, что могло быть общего у набирающего силу и авторитет военачальника, высоко чтимого и вице-императором России светлейшим князем Потемкиным, и самой государыней, Голенищева-Кутузова с дерзким революционером Радищевым, который своим «Путешествием из Петербурга в Москву» потряс все устои общества? Но где-то там, на боковых линиях координат, возникает точка соприкосновения: это Алексей Михайлович Кутузов.

Радищев – самый близкий друг Алексея Михайловича; Алексей Михайлович – любимец Михаила Илларионовича по службе в Полтавском пикинерном полку и доверенное лицо его супруги. Ссылка в Илимский острог лишенного чинов и звания Радищева резко отразилась на всей жизни Алексея Михайловича; судьба последнего, в свой черед, была далеко не безразлична для Голенищевых-Кутузовых. Особенно для Екатерины Ильиничны. Так завязывались психологические и житейские узлы, так сплетались жизненные узоры, где все взаимосвязано, где неожиданно в гром победных орудий вплетается звучный голос певца вольности и борца с самодержавием. Мы можем, к сожалению, лишь строить догадки, какими были разговоры Кутузовых об авторе «Путешествия из Петербурга в Москву»: доверить бумаге их было невозможно...

Но вместе с Алексеем Михайловичем странной тенью в жизнь Екатерины Ильиничны вошел и Радищев.

Она понимала, что в письме, обреченном на вскрытие и пристальный досмотр, многого не скажешь, и, хорошо зная Алексея Михайловича, легко читала между строк. Ведь подчеркнутое несогласие с Радищевым, с его взглядами и мыслями, было предназначено прежде всего всевидящей цензуре, в надежде на возможное возвращение в Россию. Понимала Екатерина Ильинична и то, сколь небезопасно находиться в приятельской переписке с человеком, которого считают в верхах политическим преступником. Но Екатерина Ильинична не могла изменить своей прямодушной, пылкой и, быть может, даже несколько экзальтированной натуре. Некоторые меры предосторожности все-таки приняты, и очевидно по совету предусмотрительного Михаила Илларионовича. Теперь она посылает письма на адрес московского «брата» Кутузова – Лопухина, который уже переправляет их в Берлин.

Поздравляя Алексея Михайловича с наступившим 1791 годом, Екатерина Ильинична напоминает, что не просто добрая традиция, а нечто гораздо большее, даже невысказанное, заставляет желать ему «всякого благополучия». Ее отношение к другу выражено в словах: «всякий день помня о вас...». Тут много недоговоренного, скрытого в недомолвках и намеках, облаченного в своего рода психологический шифр. Но что-то прорывается в прямых признаниях, приоткрывая завесу женской души: «Сердце ваше мне знакомо. Льщусь я, что оно не переменилось». Здесь и участие, и затаенная грусть о несбыточном, и даже некая сентиментальность, предваряющая строй чувств героинь Карамзина.

Впрочем, Алексей Михайлович, сам возвышенный, чистый и сентиментальный, и должен был, видимо, вызывать к себе подобное отношение. Ведь не случайно он был близким другом не только Радищева, но и молодого Карамзина. Именно его зашифровал Карамзин (по понятным соображениям) в своих знаменитых «Письмах русского путешественника» под инициалом «любезного друга А» и в своем заграничном вояже искал с ним встречи...

Для Екатерины Ильиничны Алексей Михайлович был единственным другом. Но и только? Нет, еще и духовником. Только ему исповедуется она в больших и малых заботах, делится интимными огорчениями касательно Михаила Илларионовича, все еще не спешащего к домашнему очагу.

«Награждена за все Божию милостию, – пишет она, – что спас Михаила Илларионовича. После такого жестокого огня, каков сей штурм был, не только оставил его живого, но и здорового. Услыша сие, была порадована несказанно; думала, что за сим последует и свидание с ним скорое; но он, по обыкновению своему, еще не едет, хотя все проезжавшие генералы мне сказывали, что он уже отпущен, а на его месте командует в Измаиле Ласси, а сначала командовал он, ибо вошел в город первый. Три недели скоро, как и известия от него не имею; можете судить о моем положении».

Екатерина Ильинична напрасно гневалась на своего мужа, которого крепко держали новые бранные заботы.

9

На другой день после взятия Измаила Суворов отслужил молебен в церкви греческого монастыря Святого Иоанна. Здесь, подле могилы славного генерала Вейсмана, был похоронен с отданием воинских почестей Иван Рибопьер.

Затем полководец собрал генералов и старших офицеров на торжество по случаю громкой виктории. Только что им были отправлены реляции. Екатерине: «Гордый Измаил у ног Вашего Императорского Величества»; Потемкину: «Не бывало обороны отчаяннее обороны Измаила, но Измаил взят – поздравляю...» Теперь он по праву ожидал себе желанной награды – фельдмаршальского жезла.

За обедом, между тостами, Суворов оказывал особенное внимание Кутузову и самолично подкладывал ему на тарелку лучшие куски жаркого.

– Ваше сиятельство, – спросил Михаил Илларионович, когда отгремели здравицы в честь государыни и всего российского воинства, – почему изволили вы поздравить меня комендантом, когда я отступил?..

Полководец помедлил, но затем ответил своей обычной скороговоркой:

– Я знаю Кутузова, а Кутузов знает меня. Я знал, что Кутузов будет в Измаиле. А если бы не был взят Измаил, Суворов умер бы под стенами Измаила – и Кутузов также... – И добавил, обращаясь к собравшимся: – Кутузов находился на левом крыле, но был моей правою рукою...

В конце обеда зашел разговор о генералах – кто из них умнее и искуснее. Большинство отдавало предпочтение Кутузову. Суворов, вступив в разговор, подхватил:

– Так, так! Он умен! Очень умен!.. – и сказал, уже вполголоса: – Его и сам Рибас не обманет...

В списке отличившихся при взятии Измаила о Михаиле Илларионовиче говорилось: «Генерал-майор и кавалер Голенищев-Кутузов оказал новые опыты искусства и храбрости своей, преодолев под сильным огнем неприятеля все трудности, влез на вал, овладел бастионом, и когда превосходный неприятель принудил его остановиться, он, служа примером мужества, удержал место, превозмог сильного неприятеля, утвердился в крепости и продолжал потом поражать врагов».

На документе Потемкин начертал: «Третий класс Георгия». Помимо боевого ордена Кутузов был произведен в генерал-поручики. Ему вверили войска, расположенные между Днестром и Прутом.

С падением Измаила можно было надеяться, что турки станут уступчивее. Действительно, прервавшиеся было переговоры вновь возобновились. Однако интриги Пруссии, Австрии и Англии расстроили все попытки к примирению. Приходилось и в 1791 году готовиться к новой кампании.

Глава четвертаяГЕРОЙ МАЧИНА

1

– Позвольте же мне, дорогой Михайла Ларионович, обнять вас и еще раз поздравить с успешным поиском за Дунай!..

– Счастлив видеть ваше сиятельство в добром здравии, – отвечал Репнину Кутузов, про себя отмечая, до чего же изменился, похудел и постарел князь Николай Васильевич. Красивые его брови заметно проредились, глаза запали и потеряли былой блеск.

– Надежда главная моя на Всевышнего, а уж затем на военные дарования ваши и прочих генералов... – проговорил торжественно, как обычно слегка гнусавя, князь Николай Васильевич.

Генерал-аншеф Репнин, временно заменивший Потемкина на посту главнокомандующего Молдавской армией, по причине отбытия его светлости в Петербург, вызвал Голенищева-Кутузова в свою ставку, в Галац, чтобы обсудить план ведения кампании.

К началу 1791 года неспокойно стало на западных рубежах России, куда с берегов Дуная пришлось выделить значительную часть войск. Репнину поэтому предписывалось занимать главным образом оборонительную позицию. Для отвлечения турецких сил генерал Гудович должен был наступать на Кавказском побережье и завладеть Анапой. Севастопольскому флоту поручалось прервать сообщение между европейскими и кавказскими владениями Оттоманской Порты.