Сновидения - Нора Робертс

Ева проигнорировала вопрос.

– Вы когда-нибудь возвращались в то, старое здание?

– Да. Когда я писал свою первую книгу, мне захотелось пройтись по нему, освежить воспоминания, попытаться вспомнить все максимально живо и наглядно, чтобы использовать потом в работе. Лет восемь назад… Нет, девять. Кажется, так. Я связался с владельцами. Должен признаться, я малость слукавил, сделал вид, что интересуюсь домом на предмет покупки или аренды. Я обошел здание вместе с их агентом, хотя она, надо сказать, предоставила мне полную свободу и не ограничивала во времени. И память действительно освежилась.

– Никаких изменений не заметили?

– Здание показалось мне больше – без нас, без мебели, без оборудования и припасов. И одновременно оно будто стало меньше. Дом был совершенно заброшен, если вы понимаете, о чем я. Несколько раз туда залезали – агент этого даже не скрывала. Из санузлов выпотрошили все, что можно было как-то использовать или продать. Было заметно, что в нем кто-то даже успел пожить.

Он сжал губы.

– И запах там стоял такой, какого Филадельфия никогда бы не допустила. В стенах шуршали мыши. А может, и крысы. Я обошел его снизу доверху и обратно. Я не мог не заметить тел. Их наверняка привезли туда потом.

– Вам приходилось иногда делать что-то в том доме? Я имею в виду – руками? Что-нибудь чинить?

Он опять засмеялся и пошевелил пальцами.

– У меня руки не из того места растут. Однажды меня поставили что-то красить, так я все проклял. Заплатил другому парню, чтобы он за меня все сделал. Нам полагалось делать какую-то работу в здании. Убираться, красить… ну, я это уже сказал. Нас ставили в помощники к этому рабочему… как его… Брэди? Нет, Броди. И к Монтклеру.

– Это брат Джонсов, погибший в Африке?

– Да. Ужасный и трагический финал такой тихой и немудреной жизни!

Он немного помолчал, словно отдавая дань уважения мертвым.

– Так вот я говорю, нас привлекали ко всякой работе, а если кто проявлял склонность к слесарному или плотницкому делу, то его брали в обучение. Но я к этому числу не относился.

При этой мысли Фрестер опять рассмеялся своим лающим смехом.

– Одна сотрудница играла на фортепиано и принесла синтезатор. Мисс Гленбрук. Я по ней с ума сходил, – проговорил он с мечтательной улыбкой. – Она мне давала уроки музыки – я сам напросился, до того был влюблен, но у меня и тут таланта не оказалось. Еще одна сотрудница преподавала основы живописи, а с теми, кто проявлял интерес или способности, занималась более углубленно. Была еще пара преподавателей, кто профессионально владел программированием, такие занятия мы тоже посещали. В общем и целом, хоть здание и было не ахти, мы там много чему научились, причем независимо от того, хотели мы того или нет, а надо сказать, что многие как раз не хотели – и я долгое время был в их числе. Мы-то хотели одного – кайфа. Для некоторых в этом состоял смысл жизни.

– И вы умудрялись доставать дурь?

– Да уж находили способы… Наркоманы это умеют. Нас ловили – почти всякий раз, – но для нас это было неважно, во всяком случае, тогда. А для некоторых все так и осталось без изменений.

– А персонал? Из них никто не употреблял?

– Нет. Насколько мне известно, никто. А я уж знал бы. Это было абсолютно исключено. Любому сотруднику, любому волонтеру или рабочему немедленно указали бы на дверь и оповестили бы полицию.

– А как с сексом?

– Лейтенант, мы же были подростками. – Он развел руками – дескать, что тут сделаешь? – Секс – тот же наркотик, тот же кайф. А запретный плод всегда особенно сладок.

– А с этими девочками у вас ничего не было?

– Сэр, вы не обязаны отвечать, – с бесстрастным видом подала голос телохранительница и по совместительству адвокат.

– Все в порядке. Я уже давно признал свои грехи и покаялся. Не помню, чтобы когда-либо имел отношения с кем-то из этих девушек, но если я был под кайфом, я мог этого и не запомнить. Но все равно мне кажется, они уж больно молоденькие. Существенно меня моложе. Существует же неофициальная иерархия, если хотите.

Но от Евы не укрылось, что его взгляд задержался на фотографии Шелби. Видно было, что ее он прекрасно помнит, как помнит и минеты, которыми она расплачивалась за дурь.

– А из персонала к ребятам никто не подкатывал?

– Никогда не слышал ничего похожего, а такие вещи быстро становятся известны. Я знаю, что меня лично никто не трогал, но если бы мисс Гленбрук поманила меня пальчиком, я бы весь свой запас наркоты отдал.

Он опять подался вперед, на этот раз чуть больше, и развел руками.

– Обитель давала нам то, в чем мы нуждались. Крышу над головой, еду, необходимые ограничения, дисциплину, знания, систему поощрений и наказаний. Вдруг оказалось, кому-то есть до нас дело. А когда мы переехали в другое здание и стали называться Благословенным Высшей Силой Молодежным Реабилитационным Центром, все это нам стали предоставлять в большем объеме и в лучшем помещении, поскольку выросло финансирование. Без того, что мне там дали, без возможности увидеть, какой дорогой идти, поверить в эту высшую силу, я бы никогда не увидел или не раскрыл своего потенциала, не нашел бы в себе смелости открыть этот новый путь другим.

– Эти девочки так и не получили шанса понять, в чем состоит их потенциал, – напомнила Ева. – Кто-то все это для них обрубил. Обрубил их жизнь.

Фрестер на пару дюймов почтительно склонил голову.

– Могу лишь надеяться, что сейчас они в лучшем из миров.

– Я не считаю смерть лучшим из миров. И не надо мне сейчас о высшей силе! – поспешила добавить Ева, предупредив его возражения. – Речь идет об убийстве. Где бы они сейчас ни находились, никто не имел права их туда отправлять.

– Конечно, нет. Конечно, нет. Забрать у человека жизнь – самый тяжкий грех против всего живущего. Я только хотел сказать, что эти девочки, познавшие боль, беды и лишения, теперь покоятся с миром.

Ева выпрямилась.

– И это вам внушалось в Обители и в БВСМРЦ? Что упокоиться с миром лучше, чем вести такую трудную жизнь?

– Вы не понимаете.

Он сложил ладони вместе, направив кончики пальцев в ее сторону, и заговорил торжественным голосом:

– Обрести жизнь, открыть в ней свет, мир и богатство – неважно, какой ценой, – это то, что отличает нас от животных. Протянуть руку нуждающемуся, сказать доброе слово, дать кров, возможность распространить этот свет и направить нас на путь истинный… Когда же этот путь окончен, света становится еще больше, покой – еще безграничнее. Вот чего я желаю этим несчастным девочкам. И для их убийцы я буду желать того же. Чтобы он осознал содеянное, раскаялся и искупил вину.

– Мне от него нужно признание, а искупление вины пусть оставит себе.

Он выпрямился со вздохом сожаления.

– Ваша работа заводит вас во мрак. Грета, дай лейтенанту Даллас книгу с диском.

– Спасибо, не надо. – Ева поднялась. Она скорее согласилась бы получить удар раскаленным копьем в ухо, чем эту книгу. – Нам не разрешается принимать подарки. Спасибо, что уделили время. Если у меня появятся новые вопросы, я знаю, как вас найти.

От столь резкого отказа Фрестер опешил.

– Надеюсь, я вам хоть чем-то помог. – Он тоже встал. – Желаю вам проницательности на вашем пути.

Он выплыл из зала так же степенно, как вошел, но Еве подумалось, что часть лоска она с него сбила. Конечно, радоваться этому довольно мелочно, ну и пусть.

11

Ева стояла на тротуаре, изучая место преступления, пытаясь представить себе, как это здание выглядело пятнадцать лет назад. Во всяком случае, не настолько обшарпанным, подумала она. И окна не были заколочены. Насколько она сумела разобраться в Джонсах, они посылали бы сотрудников и ребят оттирать любые пятна и надписи, да и сами тоже в этом участвовали бы. И возможно, в это время года на дверях вместо полицейской пломбы красовался бы рождественский венок.

Соседние здания наверняка в чем-то тоже изменились. Менялись владельцы, арендаторы то въезжали, то съезжали.

Она посмотрела на салон татуировок и магазин дешевой электроники, на котором выделялась вывеска о финальной распродаже – должно быть, висевшая там со дня открытия. Потом ее взгляд скользнул к небольшой, жалкой с виду лавчонке через дорогу.

Опрос местных жителей показал, что салон тату появился тут всего семь лет назад, а вот продовольственный магазинчик, судя по всему, тужится из последних сил уже лет двадцать с гаком.

Она посылала туда оперов, но от хозяина (она проверила в блокноте его имя – Дэ Пак) те мало чего добились.

Она перешла на ту сторону и вошла внутрь. Здесь пахло землей – наверное, так пахнет на ферме. За прилавком парень лет двадцати с черными как смоль волосами с помощью специального аппарата лепил ценники на упаковки с товаром. На его левом запястье красовалась татуировка в виде дракона, сделанная, скорее всего, по соседству. По его угрюмому выражению лица было понятно, что работу свою он не очень любит.