Собиратель миров - Илия Троянов

— Что можете доложить?

— Я знаю теперь посредника, который снабжает главарей белуджей подробной информацией. Но я пока не узнал, каким образом эта информация к нему попадает. Мне еще нужно время.

— Как бы восстание не началось прежде, чем вы завершите свои розыски.

— Положение кажется пока спокойным.

— Каким образом передается информация?

— Обычно с помощью сиди.

— Что за сиди? Рассказывайте, солдат, вместо того чтобы швыряться названиями.

— Потомки рабов из Восточной Африки. Их можно встретить повсюду с огромными тюками с водой, нагруженных поклажей, подобающей скорее буйволу. Их называют сиди.

— А почему мятежники пользуются именно ими?

— Это люди вне системы. Вне этих семейных, клановых, родовых связей, которые только все осложняют.

— Торопитесь, солдат. Я хотел бы поскорей разгадать эту загадку. У меня такое чувство, что я надолго здесь не задержусь.

— В Синдхе, сэр?

— На этой земле.

— Такие чувства обычно обманывают.

— Я живу только потому, что это нелепо.

— Что это значит, сэр?

— Пуля ударила мне в правую ноздрю и пробурилась в челюсть до уха. Я лежал на траве, а два армейских врача пытались вытащить пулю. Она закопалась глубоко в кость, и как они ни тянули, вынуть ее не получалось. Даже когда они прорезали в моей щеке дыру сантиметров в семь. Один из них засунул большой палец мне в рот, а другой тянул, и в конце концов пуля выпрыгнула вместе в фонтаном костных осколков. С тех пор я регулярно чувствую, что задыхаюсь. У меня сломана нога, мой брат крепко перетянул ее с грехом пополам, и она срослась. Но так неудачно, что спустя несколько лет пришлось ломать ее заново и накладывать новые шины. Она болит при каждом шаге. А по ночам я не сплю из-за ревматизма. Какой смысл может быть в этом во всем?

— Вы исполняете осмысленную работу.

— Если только вы действительно так думаете, солдат. Большинство уже списало меня со счетов.

— Сэр, могу ли я обратиться к вам с деликатным вопросом?

— Стреляйте, солдат.

— На вас лежит ответственность, за страну, столь сложную, непонятную, разнообразную, не тяготит ли это вас иногда?

— Нет. Это мне нисколько не мешает. Обладание властью не бывает неприятно.

II Aum Pramodaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Сегодня я доверю тебе историю о том, как я спас его жизнь. Ты заслужил. Ты терпеливо ждал. Знаю, тебя давно терзает нетерпение. Итак, однажды я услышал, что Бёртон-сахиба посадили в тюрьму. Нет. Я услышал, что схватили несколько приспешников мирзы Азиза. Я знал, что мирза Азиз дружен с Бёртон-сахибом, и мой господин намеревался провести у него в гостях несколько дней. И когда он не вернулся, я решил, что, наверное, его тоже арестовали.

— Офицера ангреци? Как же это возможно?

— Вот и я так подумал. Поэтому я вначале обратился к его капитану. Но тот вел себя совершенно безучастно. Лейтенант Бёртон постоянно исчезает, сказал он, почему этот раз должен быть чем-то особенным. И тут я догадался, он же был одет как мийя и не мог сказать правду в присутствии других. Тогда мирза Азиз потерял бы свое лицо, а Бёртон-сахиб навсегда бы опозорился в качестве шпиона.

— Он, наверное, мог бы открыться в тюрьме.

— Такая мысль мне тоже вначале пришла. Но чем дольше я размышлял, тем сильнее становились мои сомнения. Они же все сидели в одной камере, и если бы он попросил стражников о беседе с глазу на глаз, то остальные заподозрили бы его в предательстве. Так что мне казалось гораздо более правдоподобным, что он просто будет выжидать, пока всех освободят. Мой господин был не из тех, кто боится переночевать в тюрьме. Напротив, он не упустил бы такого опыта.

— Но одной ночью не ограничилось.

— Спустя три дня я стал по-настоящему волноваться. Я не знал, с кем мне посоветоваться. Капитан Скотт был с отрядом землемеров в верхнем Синдхе. Бёртон-сахиб давно уже с ними не работал, потому что у него воспалились глаза. А никто больше толком не знал, чем он занимается. Не считая генерала. Что мне было делать? Пойти в штаб-квартиру и ходатайствовать о встрече с повелителем всего Синдха? Я выждал еще день. Потом направился в тюрьму. Ангреци держали своих врагов в старом форте на холме к югу от города. Признаюсь, один вид вселял страх — гора, а не крепость. Я взобрался по четырем ступеням. Одна створка ворот была приоткрыта. Эти ворота лишили меня остатков мужества. Они ощетинились мощными железными наконечниками, которые могли остановить бы и слона. Раньше. Дрожь охватила меня, когда я проходил под ними. За воротами мне пришлось докладывать мою просьбу двум скучающим сипаям. Я пытался добиться разговора с комендантом. Но они не пропускали меня. Требовали, чтобы я все рассказал им. Я отказался. Добавил, что я слуга одного ангреци, причем офицера. В конце концов они привели меня к коменданту. Какую же комнату он занимал! Окна были хоть и малы, но обозревали всю страну. Я сообщил ему, что по ошибке арестован ангреци, и даже офицер. Мне это стало бы известно, грубо сказал он. Возможно, и стало бы, аккуратно возразил я. Он шпион и был замаскирован специально, чтобы его никто не узнал. Он мне не поверил. Но на него произвела впечатление моя настойчивость. Я описал Бёртон-сахиба, очень подробно, вплоть до деталей одежды, в которой он уехал. Комендант был раздражен, я поймал его на крючок. Ну так посмотрим, сказал он наконец, вставая. Он приказал мне ждать у ворот. Через некоторое время меня позвали. Когда я снова проходил через тяжелые ворота, мое сердце сжалось, словно желая выскочить через какую-нибудь щелку. Все так, как я и полагал, сказал комендант. Человек, которого ты описал, однозначно не ангреци. Как же вы это выяснили, вырвалось у меня. Комендант ухмыльнулся. Мы дружелюбно попросили его раздеться. Он обрезан, и, кроме того, не говорит ни слова на нашем языке. Конечно, он не хочет признаваться перед всеми, возразил я, а обрезан, потому что недавно сделал обрезание. Как раз с этой целью, чтобы его не узнали. Чушь! Англичанин никогда не сделает обрезание. Но меня гораздо больше интересует, чего ты добиваешься этими лживыми россказнями. Звук его голоса был страшнее любых сжатых кулаков, любых угрожающих жестов. И нам придется разузнать, что у тебя на уме. Тут я решил, что судьба моя кончена.

 Пахло смертью. Редкие поля были покрыты тонким слоем белого пепла, испускавшего необъяснимый блеск, и редкие ростки проглядывали, как оставшиеся волоски щетины на морщинистом лице старика. От испарившейся воды в речном русле осталось слизистое зловоние. Деревья иссохли. Мирза Абдулла отдыхал, как и все остальные. В комнате было прохладней, тело — тяжелое после замечательного обеда. Крики. Грязные следы в его полудреме. Шумы сгущались в туман. Слишком громкие для кошмарного сна, все ближе. Дверь распахнулась, ворвались какие-то мужчины. Его схватили за руки, бросили на пол, придавили сверху ногой. Удар по затылку. Прежде чем потерять сознание, он почувствовал руки, которые его обыскивали. Пол склизкий, голове холодно. Потребовалось время, чтобы ощупать в темноте ноги. Кто здесь есть? Голос чужой. Зачерствевший.

— Ах, наш друг проснулся.

— Нас схватили.

— Кто?

— Вы слышали? Благословенны чужеземцы в их неведении. Кто нас мог схватить? Конечно, ангреци.

— Ангреци!

— Да. Но есть хорошая весть. Мирза Азиз сбежал. Он один не спал, когда они напали на дом.

— Машаллах.

— Но есть и дурная весть. Раз мирза Азиз сбежал, ангреци хотят узнать, где он скрывается. И они будут нас пытать, пока это не выяснят.

— А разве мы это знаем?

— Нет. Ни один из нас не знает. Но это не спасет нас от боли. Но с вами дело обстоит иначе. Вы можете попытаться объяснить, что вы проездом из Персии и лишь случайно оказались в доме мирзы Азиза.

— Мне это поможет?

— Боюсь я, что вряд ли. Даже если вам поверят, то наверняка заподозрят, что вы связаны с шахом.

— Настало время заплатить за дружбу с мирзой Азизом.

Они опять предались молчанию. Они даже не могли совершить подобающе молитву. Потолок слишком низок, чтобы встать в полный рост. Невозможно определить стороны света. Скрежет, луч света. Факел, и впервые осветилось помещение, где они находились. Камера. Тяжелые стены. Размякший рис на тава, которую сипай поставил посредине. Им пришлось есть грязными руками. Сокамерники испытующе смотрели на него. Наверное, задавались вопросом, можно ли на него положиться. Факел скоро погас. Через некоторое время одного из них увели. Его долго не было. Они не знали, сейчас день или ночь. Когда его принесли обратно, он не мог рассказать, что с ним было. От страха камера стала еще теснее.

II Aum Durjayaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Комендант кивнул сипаю за мой спиной. Тот несомненно ударил бы меня, если бы я не позаботился о себе заранее. У меня было доказательство. Редкий случай прозорливости в моей жизни. Прошу вас, закричал я, подождите, я кое-что покажу вам. И я полез в мой мешок и достал форму Бёртон-сахиба. И еще несколько мелких вещей. Поверьте мне, я не обманываю, задайте мне любой вопрос про 18-й пехотный полк. Я знаю имена других офицеров. Пожалуйста, пусть его приведут, и вы спросите его с глазу на глаз. Хорошо, медленно сказал комендант, но ты пойдешь со мной. Два сипая провели нас в пустую комнату с голым полом, там не было вообще никакой мебели. Чуть позже ввели Бёртон-сахиба. Я испугался его вида. Вы знаете этого человека? — спросил его комендант. Бёртон-сахиб словно не слышал. Комендант приказал сипаю перевести вопрос. Нет, — без колебаний ответил Бёртон-сахиб. Комендант с подозрением взглянул на меня, потом опять повернулся к Бёртон-сахибу. Однако этот человек уверяет, что он вас знает, он уверяет, что является вашим слугой. Он даже уверяет, будто вы — британский офицер. Сипаю пришлось все это переводить, так что ответ Бёртон-сахиба мы услышали не быстро. Я не знаю, чего вы пытаетесь достичь своей историей. Я уже говорил, что я торговец из Персии, и понятия не имею об этом деле. Комендант подумал немного. Потом приказал мне вместе с сипаями покинуть комнату. Я не знаю, о чем они говорили, Бёртон-сахиб никогда не вспоминал при мне об этом дне. Они вышли только через час. Ни один не обратил на меня внимания. Комендант вернулся в свое бюро, а Бёртон-сахиб вышел через тяжелые ворота, подозвал тонга, сел и уехал. Он не стал меня ждать. Когда я добрался до нашего дома, он уже спал. Прямо в грязной одежде. Я приготовил ванну. Я боялся его необъяснимого гнева. Проснувшись, он общался со мной как обычно. Безо всякой враждебности. Я не решился заводить разговор об этом случае, и он сам ни разу не проронил ни слова. Ни намека.