Причина жизни - Владимир Фильчаков

Ермаков моргнул и часто-часто закивал. Гоша уставился на него большими глазами. Это что же, они заплатят такие деньги? Как он сразу согласился! Гоша и не думал, что он вообще согласится, наобум назвал сумму побольше…

— Спасибо, Георгий, — проникновенно сказал Ермаков. — Я вам очень благодарен. Вы сняли груз с моей души.

— Ну уж, снял, — растерянно пробормотал Гоша. — Я же еще ничего не сделал.

«Отказаться нужно, пока не поздно», — смятенно думал он. Но отказаться язык не повернулся — вон как Ермаков обрадовался, просто светится весь. Чертовщина какая-то!

— Когда приступать? — глухим голосом спросил Гоша.

— А хоть сейчас, — встрепенулся Ермаков. — У меня машина, я вас подвезу.

— Ладно, поехали. Я сейчас оденусь.

— Так я жду вас в машине, — обрадованно сказал Ермаков и бросился к выходу. Гоша постоял минуту, покачал головой, подумал, что влезает в какую-то бредовую авантюру, и начал медленно одеваться.

Ермаков ждал его в серебристом «Мерседесе». Гоша покачал головой. Явилась шальная мысль о том, что на те деньги, которые он заработает, он сможет купить такую же машину и не только, но Гоша отогнал эту мысль. Машину ему. А кануть в безвестность не хочешь? Черный квартал, черт возьми… Понавыдумывали, понимаешь…

Они ехали по осеннему городу. Ермаков вел машину осторожно — вчера шел дождь, а сегодня подморозило, скользко. Гоша размышлял о том, чем отличается гололед от гололедицы. Вот ведь, знал же когда-то! Забыл, совсем забыл… Ну и ладно.

Снаружи здание института совсем не изменилось, зато внутри… Отделанные светлыми панелями стены, паркетный пол, подвесные потолки. Так называемый евроремонт. Гоша вспомнил эти коридоры до ремонта и подумал, что благодаря Городу в институте завелись очень большие деньги. Они поднялись на второй этаж, при этом Ермаков суетился вокруг Гоши, уступал ему дорогу, открывал двери, словом, лебезил, как мог, и Гоше это было неприятно. Ермаков провел его в просторное помещение, разделенное занавесками на маленькие комнатки с кушетками, как в больнице, его обступили лаборанты — втроем! — надели на него шлем, прикрепили датчики, уложили на кушетку и даже укрыли чистым одеялом. Ермаков наблюдал за этим действом с легкой улыбкой, которая Гоше не понравилась. Ему так и казалось, что Ермаков сейчас захлопает в ладоши, засмеется и закричит: «Обманули дурака на четыре кулака!», а ему, Гоше, не удастся пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы сбросить с себя путы, привязывающие его к компьютеру. Но Ермаков не закричал ничего, просто молча смотрел. Наконец лаборанты закончили свою суету. Ермаков подошел к кушетке и сказал:

— Назовите какое-нибудь слово или фразу, которая будет ключевой. Произнесете эту фразу, и мы сразу же вернем вас обратно.

— Ну, — Гоша задумался. — Пусть будет «конец фильма».

— Отлично, — Ермаков улыбнулся.

Один из лаборантов вопросительно посмотрел на Гошу, и тот закрыл глаза в знак согласия. Тоже мне, спаситель виртуального человечества! Триста тысяч баксов! Так тебе и отвалят столько! Догонят и еще добавят.

Гоша сел на ту самую скамейку, но сидеть было холодно, и он вскочил. Ветер еще поднялся некстати. Краем глаза он видел здание института и знал, что за ним наблюдают во все глаза из окон. Только ведь не увидят они тут ничего интересного. Он сделал ручкой в сторону института и подумал о том, что будь он в данную минуту в Городе, он сделал бы какой-нибудь неприличный жест, просто так, из озорства, и усмехнулся.

А вот и Город. Та самая улица, на которой они оказались тогда с Ариной, только в этот раз она безлюдна. Никто не идет по тротуару, никто не едет по дороге. Окна магазинов закрыты бронированными роль-ставнями. Гоша медленно пошел вдоль улицы. Вот тот магазинчик с орденами, а вон «Забегаловка», все закрыто. Ветер гоняет по давно неметеным улицам пыль, обрывки газет и всякий мусор. Запущено все. Нежилой город. Ну да, Ермаков говорил, что они приостановили сеансы. А он, Гоша, значит, должен спасти Город, оживить эти улицы, населить эти дома… Он остановился, покачал головой. С чего начинать — неизвестно. Где он хоть, этот Черный квартал? Ермаков даже карту не показал. Он что, считает его всезнайкой? Этаким специалистом по нештатным ситуациям в виртуальном мире? Ладно, идем куда-нибудь. Холодно, между прочим, совсем как дома.

Он пошел вдоль улицы, вышел на проспект, посмотрел на высокую коробку гостиницы. Который тут час? Не определишь, солнце скрыто за тяжелыми тучами. Еще дождь пойдет. Он втянул голову в воротник кожаной куртки, засунул руки поглубже в карманы и медленно пошел по проспекту в сторону клумбы. И тут его окликнули хриплым голосом:

— Эй, парень!

Гоша вздрогнул, остановился, медленно повернулся. В подворотне стоял, прислонившись плечом к стене, высокий парень в теплой синей куртке, в потертых джинсах и стоптанных кроссовках. Изможденное лицо, усталые потухшие глаза. Узнать его было трудно, но Гоша узнал.

— Кит?! — ахнул он.

— Во как, — сказал Кит, усмехнувшись. — В последнее время меня узнают все, кому не лень. Вот только я никого не узнаю. Ты кто, парень?

— Гоша.

— Гоша. Гоша… Нет, не помню, — Кит помотал головой, достал из кармана мятую пачку сигарет, зажигалку, закурил.

— Ну как же, — сказал Гоша. — Помнишь, как я пистолет отобрал у этого, как его… у Киселя. И в гостинице двух омоновцев уложил. Ну?

— А, помню, — равнодушно сказал Кит, глубоко затягиваясь. Было видно, что он ничего не вспомнил, просто ему не хочется продолжать этот разговор. — Ты что тут делаешь?

— Да я вот… — Гоша запнулся, — пришел на Черный квартал посмотреть.

— Самоубийца, что ли? — Кит сплюнул, ощерился, и Гоша заметил, что у него не хватает двух передних зубов. — Чего на него смотреть? Смотри, не смотри, а денег это не прибавит. — Кит неприятно хохотнул. — Кстати, о деньгах. Одолжил бы немного, а? Ну хоть полтинник.

— Полтинником раньше называли пятьдесят копеек, — сказал Гоша, разглядывая его.

— Ну ты сказал! — Кит снова хохотнул. — Пятьдесят копеек. За пятьдесят копеек только помойку понюхать можно.

— А тебе зачем деньги? Нету же никого в городе?

— Ха, нету. Еще как есть!

— Слушай, Кит, — Гоша взял его за отворот куртки, — ты что, спился тут, что ли? Или колешься? Вид у тебя еще тот…

— Не, — сказал Кит и покачал головой. — Не колюсь. Не, ты чего? Колоться я бы еще стал! Я же говорю. И не пью я. — Он наклонился к самому Гошиному уху и громко прошептал:

— Я ем.

Гоша покивал с задумчивым видом, отпустил Китову куртку, потер пальцы друг о друга.

— Денег, говоришь, — сказал он с тоской. Кит ему не нравился, это был совсем другой человек, чужой и неприятный. — Скажи зачем — дам.