Витамины любви, или Любовь не для слабонервных - Анна Макстед

— Отлично, — сказала я. — Не сомневаюсь, ему и вчера было не скучно.

— Просто я не люблю ошибаться. Требовалось сменить тему разговора. И я сказала:

— Значит, тебе повезло, что ты — не я. Она засмеялась.

— Ладно. — Габриелла стала разминать пальцы рук. — Сначала кофе. Потом пойдем ко мне в кабинет, и там разденешься.

— Чего?

Габриелла с упреком взглянула на меня:

— Если я буду твоим стилистом, массажистом и диетологом, мне нужно хорошенько рассмотреть тебя.

— Я не сажусь на диету. Я о диете ни слова не говорила. Я не могу, есть меньше, чем требует организм. Если бы я стала думать, что меня лишат еды, я начала бы есть про запас. Посади меня на диету, и эффект будет обратный: я стану в два раза толще, ты и ахнуть не успеешь.

Может, не похоже, но я очень серьезно отношусь к пище. Бывает, ем шоколад и вдруг вижу, что съела разом всю плитку. Тот факт, что я прохлопала удовольствие и не насладилась вкусом, доводит меня чуть не до слез. О шоколаде, который проскочил нераспробованным, я могу думать целый день.

Габриелла помахала рукой:

— Успокойся, дорогая. Я не говорю о лишениях, я говорю о здоровье. — Как будто это не одно и то же.

Я взяла свою чашку кофе и медленно пошла за ней наверх. Конечно, я не собиралась по-прежнему носить обтрепанные джинсы и серый от старости лифчик. Габриелла — женщина, которая каждый день надевает свежее белое кружевное белье. Она даже называет его каким-то изысканным французским словом, вот какая она стильная! Я напомнила себе, что собиралась пойти на все, чтобы стать достойной Джейсона. Я собиралась переродиться из гусеницы в прекрасную бабочку.

Габриелла взяла из моих рук чашку с кофе и отставила ее в сторону.

— Итак, прежде всего тебе надо снять шапку, Ханна. Ты в ней не смотришься. О, Боже мой, что у тебя с волосами!

На мне была бейсбольная кепка. Она сдернула ее с моей головы, прежде чем я успела ее остановить.

— Парикмахерские стоят дорого, — заметила я. — Подстричь себе челку может каждый.

— Честно говоря, нет.

— Она стала редкой, мне приходится ее все время подрезать.

— Ты просто идиотка. Когда ты это сделала?

— Вчера вечером. Я скучала. По телевизору не было ничего интересного. — Моя невестка скорчила гримасу. Я добавила: — Габриелла, ты должна знать, что я чувствовала себя плохо из-за того… того, как поступила с Джейсоном, понимаешь? Я себя упрекала. И сделала это из угрызений совести.

В общем, я сказала правду. Я все смотрела на свое растение — побег банана, полученный в ответ на мою фальшивку, — и содрогалась.

Габриелла подтащила меня к зеркалу, схватив так крепко, словно боялась, что я убегу.

— Угрызения совести. Угу. Ты похожа на Джима Кэрри в «Тупой, еще тупее». Готова поспорить, ты и сейчас продолжаешь себя винить. Дурочка!

Я переминалась с ноги на ногу. Если честно, с этой челкой я действительно выглядела слегка придурковатой. Меня удивило, что Габриелла видела фильм «Тупой, еще тупее».

— Да, есть немного, — согласилась я тоненьким голосом.

— Во-вторых, я намерена отослать тебя к моему парикмахеру.

— Ты хочешь сказать «во-первых»?

— Нет. Во-первых, тебе надо купить новую одежду.

— Зачем это?

— Потому что к Мишелю, — она произнесла это имя как Ми-и-ишелл, — в тренировочном костюме не пойдешь. Разве что в тренировочном от Диора.

— То есть как? Ты хочешь сказать, что наряжаешься, чтобы пойти к парикмахеру? — Я просто не могла этому поверить! Куда катится мир? Но она закивала головой!

— А как же! И в полном макияже. И еще одно. Ты когда-нибудь выщипывала брови?

— Нет.

— Снимай все с себя.

— Чего?

— Снимай все!!!

Сознавая свою ничтожность, я повиновалась.

Когда я разделась, Габриелла ахнула. Может, у меня вырос хвост, а я не заметила? Но на этот раз я воздержалась от восклицания «чего?».

Габриелла кинулась к телефону и набрала номер:

— Здравствуйте! Говорит Габриелла Гольдштейн. Я записана к Мишелю на завтра. Прошу вас вместо меня принять мою золовку, Ханну. Она лунатик, сегодня ночью постригла себе волосы, да, во сне, бедняга… Только Мишель может ее спасти. Спасибо. Теперь соедините меня, пожалуйста, с отделом водных процедур. Сибилла? Дорогая, это Габриелла. Да. Срочный случай. Нет, не я, моя золовка. Все сразу и бразильский душ. Брови. Усы… — Это уж слишком. Усов у меня не было. И завтра у меня рабочий день.

— А как же работа?

— Возьмешь отгул. — Еще раз, окинув меня строгим взглядом, Габриелла разрешила: — Можешь одеваться.

Слава Богу. Мне было неловко стоять здесь совершенно голой и выслушивать, как мои физические и духовные несовершенства обсуждаются в подобной грубой манере.

— Сибилла? Это опять я. Поняла кто? Нужен маникюр, педикюр. Возможно, обертывание морскими водорослями. И потом через день — «Сен-Тропез». Нет, над лицом я поработаю сама. Да, спасибо. Пока.

Она закончила разговор, с усмешкой взглянув в мою сторону. Я усмехнулась в ответ. «Бразилия», «Сен-Тропез» — слова-то какие. Процедуры с такими приятными названиями не могут мне не понравиться. Габ велела прибыть к ней утром ровно в девять, и я не возражала. В сущности, я этого от нее и ждала. Мне начинало нравиться исправлять несовершенства.

Глава 16

— Прекрасно, а теперь вас не затруднит отодвинуть от меня щечки?

Не знаю, как вы, но я не часто стою на четвереньках на столе, отклячив попу для того, чтобы очаровательной блондинке было легче выдергивать волоски, которыми оброс мой анус. Может, другие, более опытные женщины к этому привыкли. Но лично я, назовите меня как угодно, не могла комфортно себя чувствовать, когда мой анус находился перед чьим-то лицом. Блондинка смотрела прямо в него. Ох, ну и дела: мой шоколадный глаз в сантиметрах от ее носа в форме трамплина! Трудно поверить, что человек может добровольно согласиться на такую работу. И ведь она не извращенка. Обычная женщина. Что-то здесь не так.

Я покраснела вся, от затылка до пяток. Как минимум все мои четыре щеки залились краской. Когда она выдирала волоски из моих ног, я еще могла рассказывать о своих успехах на работе несмотря на некоторое смущение. Я болтала о том, как мы обследуем место преступления, о Вегасе, о Майами, новых фильмах и т. д. Но болтать при этой процедуре? Я не проронила ни слова! Вести светскую беседу в такой ситуации было невозможно.

Я не издавала ни звука, как партизан. Действия блондинки заставили меня умолкнуть, как прямое попадание пули. При всем желании, я из себя и слова не смогла бы выдавить. Изобретатели этой процедуры плевать хотели на человеческое достоинство. Ни красивое название, ни шикарный кабинет, ни обходительность персонала не могли изменить ужасающей сути происходящего. Чудовищное чувство стыда заставило забыть о боли, которая воспринималась бы как невыносимая, если бы я испытывала ее в другой ситуации, — скажем, в иракской тюрьме.