Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 1 - Александр Солженицын

– А Уздау?

– А Уздау кавалерийская дивизия взяла, не он. А ему пришлось, бедняге, опять продвигаться.

– Вот как… Никогда я Артамонова не видел.

– Да кто его видел? Его и Александр Васильевич не видел. Он генералом-то стал и оружие золотое – за голопузых китайцев. Как и Кондратович…

– Кондратовича вы сейчас не встречали?

– Да где! По тылам корпус собирает, и рад. Трус известный.

– А кого эти дни видели?

– Мартоса видел.

– Вот отличный генерал!

– Чего отличный! Сам на ниточках дёргается и своих штабных задёргал.

– Нет, на редкость отчётливый. А как Благовещенский по-вашему?

– Мешок с дерьмом. Да жидким, протекает. А Клюев – тёха-пантёха, не военный человек.

– А начальник штаба здесь, в 1-м, какой?

– Полный остолоп, нечего с ним и разговаривать.

Воротынцев не додержался, рассмеялся.

Пошли завтракать. Евстафий поставил и водки графинчик, Крымов уверенно налил обоим, не спрашивая.

Но Воротынцев отклонил, рискуя разладить откровенный разговор: он не умел пить прежде дела, это была в нём черта не русская. Он пил, только когда уже всё хорошо, облажено, удачно. Да и не утром.

Крымов кулаком рюмку обнял:

– Офицер должен быть смел: перед врагом. Перед начальством. И перед водкой. Без этих трёх – нет офицера.

Выпил один. Насупился. Но об Артамонове всё-таки досказывал. Действительно, в 1-м корпусе не хватает двух полков, так ведь и у всех чего-то не хватает, все некомплектны. Но Артамонов вывел из того, что и вообще воевать не может. Очень гладко болтает, «на наступление я отвечу наступлением»! А главное – врун! Что со вруном делать? Морду набить? На дуэль вызвать? Оттого-то Крымов и ездил к Мартосу, договорился: оттуда взять колонну и наступать на Сольдау с востока. И Мартос – нашёл. Но тут немцы сами Сольдау бросили.

Воротынцев опять кавалерию зацепил: не так используется, сведена на обеспечение да на фланги. Главное, все генералы: Жилинский – от кавалерии, Орановский – от кавалерии, Ренненкампф – от кавалерии, Самсонов – от кавалерии…

– Самсонова – не трогать! – приказал Крымов. – И о кавалерии, не понимая, не рассуждать! Был приказ – отрезать немцев от Вислы. А теперь – конечно, уже не переведёшь.

Выпил сам вторую смаху и сердито объяснял, что кавалерия – хорошая, и бои ведёт серьёзные, и потери большие. Скачи на каменные здания да на самокатчиков! А вот – не слаживается. Районы ей меняют, направления переменяют, по три раза через одну речку переправляться, задачи – незахватные, где-то в тылу железнодорожные узлы разваливать, потом не надо…

Но Воротынцев своё:

– Вот, вот! Не умеем мы конницы использовать. А у Ренненкампфа? А что Хан Нахичеванский, знаете?

– А что? – готовно насторожился Крымов.

И последнее, что из Ставки вёз в голове, чем неуместно было расстраивать Самсонова, сейчас тут рассказал. Про позор Хана, про Каушен… Да чтоб и этот не задавался с конницей.

– …С такими потерями, хоть взяла кавалерия переправы через Инстер. Но на ночь – Хан увёл свою кавалерию на восток для спокойного ночлега. И те переправы тоже отдал.

Крымов супился, как будто его оскорбили.

Но и это не всё. Воротынцев ещё додавал:

– А у немцев – всего одна конная дивизия…

– Да конные полки при корпусах.

– То – другое. И этой одной дивизии Хан не мог рядом с собой просвет закрыть, и она – рядом с ним! – в сталупененском бою, 4-го августа, обошла 20-й корпус сзади, растрепала пехотную дивизию – и так же благополучно ушла.

– Сноб гвардейский! – налился Крымов. – Удушить!

– Для чего ж и конница, если не для таких боёв? Когда ж ей и рейды делать! У Ренненкампфа пять кавалерийских, у Самсонова три – да котлету из Восточной Пруссии можно было сделать! А у нас кавалерия жмётся к линии пехоты. Ренненкампф после Гумбинена не только не преследовал, но не знает, куда немецкие корпуса подевались. Доложил, что корпус Франсуа разбит, а Макензена потрёпан, – что-то мало правдоподобно.

– Но – побил их?

– Я не уверен. Я из Ставки уехал на том, что ничего не понятно: куда корпуса делись?

Нет, русского обряда не обойти – начиная с третьей пришлось пить вместе. Что с Крымовым их объединяло, то поняли они друг во друге: что в этой кампании не для себя лично искали.

От кавалерии – к артиллерии, тоже не обойти.

– Это мы в Японскую поняли, что будущая война вся будет огнём решаться, что нужна тяжёлая артиллерия, нужно гаубиц много, а сделали – немцы, не мы. У нас на корпус 108 орудий, у них – 160, и каких? Потому что у нас на армию всегда «крайний недостаток средств», на армию денег нет. Они хотят победы и славы, не потратясь.

– Да Дума деньги вроде предлагала, – неожиданно подал Крымов, хотя от него такое не ждалось. – И обвиняла военное министерство, что это оно мало требует средств.

Да может и так, за всей газетной болтовнёй не уследишь. Но этой весной читал Воротынцев и так:

– Дума голосовала против военного бюджета и против большой программы. Есть у них такой… Ш… Шингарёв – он выступал: милитаризация бюджета? а за миллионами потом пойдут миллиарды?.. Пожил бы на офицерское жалованье.

Ну, Крымов – читатель не слишком напряжённый:

– Может и так. У Думы семь пятниц.

– Нет, программу Дума приняла, но – против кадетов. Да ведь считается, что дух войска решает всё, – и Суворов так считал, и Драгомиров… и Толстой… Зачем же на оружие тратиться?.. А что в крепостях стоит? – чуть не единороги! есть на чёрном порохе стреляют!

Никакого значения и действия не имело – доказывать это всё Крымову. Но были вопросы, где не мог Воротынцев остановиться. Да с этой водкой только вот и начни, и начни. Крымов наливал по следующей:

– Да теперь и сами крепости разбазарили, – пожалел.

Вот уж нисколько горячности ему не передалось: всё такое подобное он знал-перезнал, кивал ему согласно, как закону природы.

Всё больше дружественели они, Александр Михалыч да Георгий Михалыч, дальше и на «ты». (Не спешил бы Воротынцев на «ты», но и тут уклониться не мог, русский обряд.) Не шли к Артамонову, сидели за завтраком лишнее.

Заговорили о солдатском грабеже по Германии. Крымов поставил между тарелками узловатый кулак: военно-полевые суды и показательные расстрелы! Он уже ходатайствовал перед Самсоновым.

И значит, был он истый военный и последовательный армеец. А Воротынцев прижал обе ладони к столу и все пальцы разбросал как мог широко:

– Нет. Расстреливать нашего солдата я не могу, как хочешь. За то, что он беден – и мы таким привели его в богатую страну? За то, что мы ему никогда не показали лучшего? За то, что он голоден, а мы неделю его не кормим?

Кулак Крымова не разжался, но напрягся, но пристукнул:

– Да это ж позор России! Это верный развал армии! Тогда нечего было сюда и идти. Армейское решение: правильная реквизиция. Сильное интендантство приходит тут же, с полками. Оно берёт весь скот и выдаёт его полкам. Оно берёт те молотилки, что здесь, и те мельницы, что здесь, молотит, мелет, печёт – и выдаёт полкам! А мы – ничего не берём.

– Но это ж фантазия, Алексан Михалыч! Это бы – немцы, это – не мы, это будем не мы!

Воротынцев говорил «не мы», но с тайной гордостью знал, что отчасти и мы, он знал за собой и немецкую деловитость, и немецкое ровное упорство, что всегда давало ему перевес над такими порывистыми и отходчивыми, как Крымов.

Кончать завтрак, кончать безцельную беседу – идти толкать Артамонова вперёд и добиваться его полного подчинения Второй армии. Воротынцев изобретал, как бы ему в Ставке вызвать к аппарату своего друга Свечина. А Крымову тяжело было подняться, будто утренним разговором он уже всё главное сделал, теперь бы ему поспать. Но пойдёт, конечно, сейчас, и, если вспылит, – Артамонову может прийтись худо.

– А потом не поедешь ты посмотреть, где дивизия Мингина? Сомкнулась она с Мартосом? – спрашивал Воротынцев, будто не направляя.

Промычал Крымов вроде «да», но уклончиво. Кажется, он уже устал за эти дни ездить, кажется, ему проще остаться на месте.

Тут разом услышали они отчётливо-возникшую канонаду.

– Эге.

– Эге.

И вышли наружу.

Били на севере. Вёрст за пятнадцать. Жаркий уже воздух ослаблял далёкую стрельбу. Но артиллерии там – изрядно.

Сам Артамонов ни за что не начал бы.

Так немцы?

Проявились. Подтянулись.

– Если б… если б, – загадывал Воротынцев, – узнать бы сейчас, какая тут дивизия у немцев подошла, – многое б мы поняли.

17

Как отстаивали Постовский и Филимонов, штабу армии переезжать на новое место 12 августа нечего было и думать. Целый день ушёл на предварение, на подготовку, а ещё важней – на проверку и согласование со штабом фронта новой линии телеграфной связи с ним, как она будет действовать: Белосток – Варшава – Млава, а дальше, используя немецкие телеграфные линии, – на Найденбург. Не убедясь, что штаб Второй армии останется на конце устойчивого провода, всегда доступный директивам и всегда готовый к донесениям, штаб Северо-Западного не мог отпустить его от себя вперёд. Поэтому назначен был переезд на утро 13 августа.