Непобежденные - Владислав Бахревский

Был дан концерт, пела певица из Берлина, показывал фокусы русский артист (видимо, пленный), играл на скрипке немецкий солдат-артиллерист, а венчал программу канкан в исполнении женщин офицерского борделя, причем не все участницы кордебалета имели нижнее белье.

– На войне для мужчин такая утеха простительна, – сказала графиня отцу Викторину.

– Русские женщины, дайте только срок, затмят француженок! – Бенкендорф танцем остался доволен и пригласил отца Викторина и матушку в отдельный кабинет.

Подали торт, ликер и настоящий, с чудесным запахом, кофе. Бенкендорф был задумчив и говорил с опасной откровенностью:

– Легкие победы, отец Викторин, испарились. Мы били комиссаров, а теперь перед самой могучей армией земного шара – великий русский народ. Совсем другая война. У нас это понимают немногие. – Граф поднял рюмочку с ликером, пригубил. – Отец Викторин, хочу просить вас. Проповеди ваши привлекают многих. Внушайте прихожанам мысль – беречься от противодействия германским вооруженным силам. Война ожесточает солдат, ибо партизаны наглеют. Вспышка гнева – и человека нет. Что вы скажете вот об этом?

Бенкендорф положил перед отцом Викторином листовку:

– Листовка типографская. Такой техникой располагают партизаны. А это? Посмотрите, каллиграфия! Красиво, качественно.

Рядом с напечатанной листовкой легла рукописная.

– Граф! Александр Александрович! Россия забыла святых, ее наказание – Сталин. В стране Сталина даже героев помнить долго – опасно. Вы видели школьные учебники? Целые страницы залиты чернилами. Маршалы, герои Гражданской войны, превратились во врагов народа… Эта листовка – чистой воды ребячество. Кто-то покрасовался перед своими друзьями.

– Согласен. Но за ребячество будут вешать. Я этого не хочу в моем городе. И вы, я уверен, такого не можете желать.

Графиня всплеснула руками:

– Господа! Рождество! Праздник надежд. Вера в Божественное чудо. Граф, скажите о чудесном нашим друзьям. О чем вы мечтаете?

Бенкендорф снова приложился к рюмочке.

– О Пушкине, милая моя Магда. Если есть Бенкендорф, должен быть и Пушкин… Без Третьего отделения Россия не имела бы того Пушкина, которого чтят как гения. И вам, и мне, и фюреру, отец Викторин, нужна новая Россия. Для нового, преображенного мира потребны гении. Люди высочайших достоинств и способностей. Именно такие люди будут востребованы новой землей.

– Новая Земля у нас уже есть, – сказал отец Викторин.

– Ах, этот остров! Самоеды! – Граф засмеялся, допил свою рюмочку.

– У самоедов дарования особые. У Ивана Грозного был целый двор самоедов. Они предсказывали царю будущее.

Магда решительно чокнулась с Полиной Антоновной, выпила свою рюмку и распорядилась:

– Граф, наполните опустевшее. А вы, отец Викторин, прочитайте стихи.

Прочитал:

Когда пробьет последний час природы,Состав частей разрушится земных:Все зримое опять покроют воды,И Божий лик изобразится в них!

– Замечательные стихи! – одобрил Бенкендорф. – Это кто?

– Тютчев.

– Ах, Тютчев! Времена опять же пушкинские. Я знаю, вы хорошо рисуете, отец Викторин, а стихи вы сочиняли?

– Семинаристом.

– А есть ли хорошие поэты среди советских? – спросила Магда.

– Советская поэзия – еврейская! – поморщился Бенкендорф.

– Советская поэзия многонациональная, – возразил батюшка. – Ну, вот такой поэт.

Не для того ль, чтоб средь зимыГлазами злыми, пригорюнясь,В цветах угадывали мыУтраченную нами юность?Не для того ль, чтоб сохранитьТу необорванную нить,Ту песню, что еще не спета,И на мгновенье возвратитьМедовый цвет большого лета?

Так, прислонив к щеке ладонь,Мы на печном, кирпичном блюдеЗаставим ластиться огонь.Мне жалко, – но стареют люди…И кто поставит нам в вину,Что мы с тобой, подруга, оба,Как нежность, как любовь и злобу,Накопим тоже седину?

– Густые стихи! – оценила Магда.

– Павел Васильев. Репрессирован.

– Еще, пожалуйста!

Мы теперь не поем, не спорим —Мы водою увлечены;Ходят волны Каспийским моремНебывалой величины.

А потом – затихают воды —Ночь каспийская, мертвая зыбь;Знаменуя красу природы,Звезды высыпали, как сыпь;От Махач-Калы до БакуЛуны плавают на боку.

Борис Корнилов. Репрессирован.

– И поэтам резон быть с нами! – объявил Бенкендорф, разливая ликер. – Превосходный букет. Вы правы, отец Викторин! Листовки – молодечество юношей. Мы это прекратим быстро. Завтра в Германию увезут вторую партию парней и девиц. Двести пятьдесят человек. Дмитрий Иванов, работающий на бирже труда, – мой любимчик. Иванов, а отец у него был Иван Иванович, служит Германии вдохновенно, ибо прежняя власть надругалась над его жизнью. Иваны служат Гитлеру!

Матушка торкнула под столом батюшку.

– Граф Александр Александрович! Не к празднику такое говорить, – отец Викторин, извиняясь, поклонился графине. – Двоенко набросился на нас с матушкой в вашем доме, кричал, что мы партизаны.

– Чудовище! – согласился комендант Людинова. – Не знаю, сколько он поймал настоящих партизан, но народ он восстанавливает жестокостью своей против Германии. Впрочем, отец Викторин! Не немцы убивают безвинных, убивает безвинных русский человек, учитель. Произвести следствие, когда партизаны все время делают дерзкие вылазки, невозможно. Но вас я огражу от посягательств злодея. Вам я верю.

«Ночь перед Рождеством»

Это когда на земле мир, в праздники проливают вино. На войне за праздники платят пролитой кровью.

21 декабря, в день рождения товарища Сталина, Медведев, командир «Мити», отправил в Москву поздравительную радиограмму: «Железная дорога "Рославль – Киров – Фаянсовая" работает напряженно. 25 декабря сего года под Кировом подорвем эшелон. Создадим пробку. 26-го бомбите с воздуха. Операция "Ночь перед Рождеством". Митя».

Радиограмма легла на стол Сталина, Молотова, начальника Генерального штаба маршала Шапошникова и начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майора Василевского, будущего начальника Генерального штаба, маршала, награжденного двумя орденами Победы, дважды Героя Советского Союза.

Партизаны отряда Золотухина были участниками «Ночи перед Рождеством».

Взорвали железнодорожный мост на дороге Москва – Брянск, недалеко от станции Зикеево. Эшелон, направлявшийся к Москве, пришлось разгрузить в Зикееве.

Между Кировом и Рославлем полетел под откос состав с воинской частью из Франции.

На участке железной дороги Сухиничи – Брянск была атакована и повреждена станция Судимир. В огромной пробке застряли десятки эшелонов.

Чудовищный пир для бомбовозов.

Дивизии из Франции, столь жданные немецкими генералами под Москвой, стояли на калужской и брянской землях. Танки, орудия, боеприпасы и люди подверглись уничтожительному удару с неба. То, что испытывали красноармейцы в июне-августе 1941 года, полной мерой рухнуло на немецкие головы в декабре, в дни Рождества.

А на земле били подгулявших немцев партизаны.

В Зикееве в ресторане с елкой веселились офицеры застрявшего эшелона и офицеры Жиздры. Партизаны забросали ресторан гранатами, а утром прилетели краснозвездные бомбардировщики. Эшелон был уничтожен, бомба попала в школу, где после ночного гуляния и партизанской атаки ночевали семьдесят офицеров.

А в Жиздру под видом крестьян, торгующих сеном, вошли семеро партизан на четырех санях. Вместо базара возы с сеном остановились возле полицейского управления. Очередями из автоматов все полицаи были уничтожены. К управлению на выстрелы прикатил на рысаке начальник полиции с тремя полицаями. Этих тоже расстреляли, документы и мешки с деньгами, полмиллиона, погрузили на сани быстрого рысака.

По дороге в лес партизаны сожгли лесозавод. Пиломатериалы Жиздра поставляла для фронтовых укреплений.

Но операция «Ночь перед Рождеством» имела продолжение. Командир «Мити» Медведев, хотя ночь для него была бессонной, просмотрел документы, добытые в Жиздре.

Попало на глаза заявление на имя коменданта Жиздры. Некий Львов испрашивал разрешение «до конца войны жить и работать в г. Жиздре при местной городской управе». И заверял: «Я думаю, что оправдаю доверие моего народа, работая в духе понимания великой исторической миссии германского народа, предназначенной ему Провидением».

Чекистская интуиция тотчас сопоставила «Львова» и санитара Николая Корзухина. Партизаны изловили нескольких агентов, которые на допросах признались, что их завербовал «санитар с красным крестом на рукаве шинели».