Таис Афинская - Иван Ефремов

— А грозные спутники Антэроса — месть и расплата?

— Зачем тебе следовать им! Нельзя унижать и мучить мужчину, так же как унижаться самой. Держись тонкой линии мудрого поведения, иначе спустишься до унижаемого и оба будете барахтаться в грязи низкой и злобной жизни. Вспомни о народах, считающих себя избранными. Они вынуждены идти на угнетение остальных военной ли силой, голодом или лишением знаний. Неизменно в их душах растет чувство вины, непонятное, слепое — и тем более страшное. Поэтому они мечутся в поисках божества, снимающего вину. Не находя такого среди мужских богов, бросаются к древним женским богиням. А другие копят в себе вину и, озлобляясь, делаются мучителями и палачами, издевающимися над достоинством и красотой человека, топча их, стаскивая в грязь, где тонут сами. Эти наиболее опасны. Некогда у орфиков были неметоры — жрецы Зевса Метрона, обязанностью которых было своевременно отравить подобных людей. Никто не знает, сколько их погибло, потому что яд действовал не сразу и незаметно. Но сейчас давно уже нет поклонения Зевсу Измерителю тайных жрецов его. Число злобных мучителей растет в ойкумене. Иногда мне кажется, что дочь Ночи Немесия[6] надолго уснула, одурманенная своим венком из дающих забвение наркиссов.

— А ты знаешь тайну яда?

— Нет. И если бы знал, то не открыл тебе. Назначение твоё иное. Совмещать разные пути нельзя. Это приведет к ошибкам.

— Ты сам меня учил — орфики не губят людей. Хотелось узнать на случай…

— Случаев нет! Всё нуждается в понимании и разоблачении — двух великих составляющих Справедливости. Что бы ни встречалось тебе в жизни, никогда не ступай на чёрную дорогу и старайся отвратить людей от нее. Для этого ты вооружена достаточно! Можешь идти домой. Я устал, дочь моя. Гелиайне!

Гордая афинянка упала на колени перед учителем. Благодарность переполняла ее, и успокоение отразилось на лице делосского философа, когда она поцеловала его руку.

— Если ты научилась здесь скромности… нет, ты родилась с этим счастливым даром судьбы! Я рад за тебя, прекрасная Таис!

Острая тоска, предчувствие долгой разлуки с полюбившимся наставником заставила Таис медлить с уходом. Делосец с трудом поднялся с кресла, и афинянка опомнилась. Ей стало стыдно. Сбежать вниз по боковой лестнице пилона было делом мгновения. Она пошла к главному входу, вспомнила про свой странный и яркий наряд и остановилась. Так нельзя идти по улице… и может быть, одежда не принадлежит ей, а дана лишь временно? Как бы в ответ дворик перебежал знакомый мальчик служка этого безлюдного храма. Низко поклонившись, он повел её в боковой притвор, куда она приходила в первый раз. Там она нашла свою одежду и сандалии. Мальчик сказал: «Я провожу тебя домой».

Глава VI. НИТЬ ЛАКОНСКОЙ СУДЬБЫ

Голова её слегка кружилась от простора, после девяти дневной тесноты и темноты храмовых комнат. Ветер Сета прекратился. В прозрачном воздухе снова виднелись гигантские пирамиды в восьмидесяти стадиях на севере за храмом два узких озерка почти обмелели. Таис, подобрав подол своей льняной столы, перешла по утоптанной глине между прудами, напрямик в большой парк, избегая шумной улицы. Она чувствовала себя неуверенно среди толпы.

Едва вышла она за ограду парка и повернула вдоль неё к набережной, как услышала за спиной быстрый и четкий военный бег. Не обернувшись, Таис узнала Менедема.

— Откуда ты, милый? — ласково приветствовала она спартанца.

— Я бродил вокруг храма. Сегодня десятый день и конец твоего плена. Поздно догадался, что ты пойдешь через пруды. Я стосковался без тебя. Я даже не успел попрощаться, когда проклятый митиленский чародей отвел нам глаза на симпосионе. Спасибо фиванке, она разъяснила мне все, а то я переломал бы кости митиленцу.

— Не ревнуй! — Таис положила руку на тяжёлое плечо воина.

— О нет, совсем нет. Я знаю теперь, кто ты, госпожа!

Таис даже остановилась.

— Да, да! — продолжал спартанец. — Вот! — он поднял руку гетеры, склонился и поцеловал кольцо со знаком треугольника на её пальце.

— Ты орфик? — с изумлением воскликнула Таис. — Ты тоже посвящен?

— О нет. Мой старший брат — жрец Реи. От него я узнал тайны, понять которые не способен. Однако они манят меня завесами жизни и смерти, любви и красоты. И я могу чувствовать, не разумея, я — недалекий воин, воспитанный для сражений и смерти. А истинный орфик не убивает даже зверей и птиц, не ест мяса…

Таис вдруг ощутила необыкновенную нежность к этому могучему мужчине, как мальчик нежному и чувствительному в делах богов и любви.

— Пойдем ко мне, — сказал Менедем, — я хотел отпраздновать твоё посвящение.

— Пойдем, — согласилась Таис, — хорошо, что ты встретил меня.

Менедем для свиданий с Таис нанимал глинобитный домик на западной окраине, среди редких пальм и огородов. Здесь долина реки суживалась, и домик стоял недалеко от третьей главной аллеи. Обставленное бедно даже для спартанца жилище Менедема всегда трогало Таис. Она неизменно хвалила его главные достоинства — тишину и отсутствие кусачих москитов во все времена года. Она забывала, что с лаконской точки зрения Менедем ещё не достиг полного совершеннолетия, не стал андросом — тридцатилетним и всё ещё подчинялся мужской дисциплине, куда более жестокой, чем общественный режим свободных спартанок.

Два-три красивых сосуда, обилие звериных шкур — вот и все, чем мог украсить своё жилище скромный воин. Сегодня в доме появился бронзовый треножник старинной работы. Менедем предложил Таис сбросить длинную линостолию, поднял её и усадил на треножник, как жрицу-прорицательницу или богиню. Удивленная афинянка подчинилась, любопытствуя, что будет дальше.

Спартанец принес из кухни горящих углей, всыпал в курильницы, и аромат драгоценных аравийских смол поднялся дымными столбиками по обе стороны Таис.

Менедем взял её за руку, ещё раз приложился губами к кольцу с треугольником и медленно опустился на колени, склонив голову. Он оставался в этой позе так долго, что Таис почувствовала неловкость и от торжественной его позы и от неудобного положения на высоком треножнике. Она шевельнулась осторожно, боясь обидеть Менедема. Спартанец заговорил.

— Ты так умна и прекрасна! Я верю, что ты — не простая смертная. Благодарю тебя за божественную радость! Я не могу выразить своё великое счастье, язык и ум не повинуются мне, но даже во сне я вижу ласковую улыбку Афродиты. Мне нечего отдать тебе, кроме своей жизни, так мало — жизнь воина, предназначенного смерти.

— О, ты лучше всех для меня, мой Сотер (спаситель). Радуюсь под крылом твоей силы и люблю тебя. — Таис наклонилась к спартанцу, положив обе руки на его кудрявую голову. — Встань скорее!

Менедем поднял глаза, и Таис ощутила в них нежную силу беззаветной любви, восхищения и радости, как оглушительный и беззвучный крик, исторгнувшийся из глубины чистой и мужественной души. Смущенная чувством Менедема, счастливая и встревоженная великой ответственностью за возлюбленного, для которого она стала и богиней и глазами жизни, афинянка постаралась весельем отогнать тревогу.

— Так лови меня, милый! — Таис спрыгнула с треножника на руки коленопреклоненного лаконца…

В месяце мунихионе в Египте дни становились теплыми и тянулись долго — до вечерней прохлады. Но день встречи Таис и Менедема показался столь коротким, что Менедем едва успел собраться на ночную стражу в Стратопедоне.

— Я дойду одна, — твердила афинянка, торопливо закутываясь в свою столу, — я не боюсь людей.

Менедем упрямо схватил ее, посадил на плечо и побежал вниз к набережной, нанял лодочника и велел отвезти к северному концу города. Лишь после того он понесся в лагерь. Неутомимый бегун поспевал вовремя.

Таис, усталая и почему-то грустная, сидела в лодке, глядя на прозрачную и прохладную воду — в это время года Нил был особенно чистым. Может быть, грусть навеяли слова Менедема о предчувствии их близкой разлуки? Голос воина был глух и печален, когда он рассказал Таис о письме, полученном Эоситеем от царя Агиса, в котором тот призывал его назад, в Спарту. Приход македонского царя Александра в Египет и покорение им этой страны неизбежны. Бессмысленно кучке спартанцев сопротивляться победителю персов. Отпадала и надобность в дальнейшем пребывании в Египте. Фараон — слуга жрецов отправился в Элефантину, а его казначей уже намекал Эоситею, что выплата денег скоро прекратится. Сатрап Дария тоже не давал никаких повелений. Страна сейчас в руках жрецов.

— И ты должен уехать со своими? — испугаласьТаис.

— Неизбежно. Но как я могу расстаться с тобой? Лучше чаша конейона…[7]

Таис положила палец на губы воина.

— Не говори так. Хочешь, я поеду с тобой? Вернусь в Элладу?

— Это выше всего, о чем я могу мечтать. Но…