Соперница с обложки - Галина Романова

– Это вы к чему?

– Это я к тому, что ни о каком самоубийстве и речи быть не могло. Она мне даже платье показала, в котором на субботнюю вечеринку собралась. Убивать она себя не стала бы. Так что… Либо она сама ошиблась в дозировке, либо ее убили.

– Вы так запросто говорите об этом, – недовольно поморщился Дмитриев. – Шприц найден в мусорном ведре, на нем ничьих отпечатков, кроме ее, нет.

– Тем более странно, – воскликнул, вставая, Лозовский. – Если бы она сама укололась, разве потащила бы шприц в мусорку?

– А что, нет?

– Ей раздеться лень было. Да… И она ведь в куртке была. Это что же получается: она разделась, укололась, потом снова оделась, отнесла шприц в помойное ведро. Не похоже… Не похоже это на нее.

– Вы настаиваете? – потер ноющий затылок Дмитриев.

Он так устал от допроса, так устал ждать вестей от Давыдова, который должен был позвонить уже час назад. Так хотел домой к Светке и поужинать уже хотел, а тут все новые и новые повороты в их разговоре.

Зачем этому парню будить в нем подозрения в отношении Аллы Волиной, погибшей, по его мнению, насильственной смертью, которая признана экспертами несчастным случаем? Хитрит? Нарочно пытается отвлечь его от себя, чтобы все внимание перекинулось на кого-то еще?

Нелогично. Почему? Да потому что он первый и последний пока подозреваемый. Вот ведь! Он сам только что признался и признания свои подписал, что дважды побывал в ту ночь у нее дома, хотя консьержка в подъезде никого не видела и ничего не слышала. Проспала? Наверняка.

– Что вы будете теперь делать? – спросил у него Лозовский, уже стоя одной ногой на пороге.

– Мы? – Дмитриев уже выключал компьютер и тянулся к телефону, чтобы обзвонить всех: и Санчеса, и Светку. – То же, что и раньше. Мы станем искать Марианну Волину…

Глава 16

Дурацкий кожаный портфель все время попадался ей на глаза. Она шла из спальни в кухню через гостиную, а он в кресле вздувшимися боками топорщился. Она тут же хватала его и куда-нибудь перекладывала. Но проделывала все это так машинально, будто заведенная, что тут же забывала, куда убрала. И он снова самым невероятным образом попадался ей на глаза. Вот и сейчас она вышла на балкон с тазиком выстиранного белья, чтобы развесить, а портфель – на Сашкиной любимой табуретке.

– Провалился бы ты, что ли! – всхлипнула Татьяна, роняя тазик на пол и закрывая лицо ладонями. – Как же тяжко-то, господи! Как же тяжко… Что же делать мне теперь, что?!

Той страшной ночью, унесшей жизнь ее мужа – беспутного Саньки Суркова, все казалось много проще и убедительнее. И то, что она не должна никому признаваться в том, что они вдвоем задумали. И то, что тот человек, который наверняка убил ее мужа, должен поплатиться за свою преступную смелость, но совсем не так, как предписывает закон, а так, как она ему велит. Она – Татьяна Суркова.

Все она той ночью разложила по полочкам, все сумела оправдать и на хороший исход понадеяться. Но вот потом!

Потом, когда она увидела его тело, изуродованное чужими грязными колесами до неузнаваемости, когда увидела потом глаза своих детей, когда вернулась после похорон домой и зашла в пустую квартиру…

Только потом Татьяна поняла, какую страшную беду они сообща натворили. Ему, Сашке-то, теперь что?! Он теперь ко всему и ко всем безразличен, нет его больше. А ей как теперь жить с этим крестом всю оставшуюся жизнь? Как???

По ее милости ее муж шагнул в могилу. Она если и не заставила, то однозначно его туда подтолкнула. И – дура чертова! – сидела потом до утра и боялась его искать и все думала, как потом разыщет этого человека, как припрет его к стене неопровержимыми доказательствами его вины, как сумеет наконец – уже без Сашки – разбогатеть и поднять их общих детей.

Дура! Верхоглядка ненормальная! Разбогатеть она захотела! А о детях подумала? Подумала, что с ними станет, если с ней так же вот, как с ее мужем, поступят? Их же тогда разбросают по детским домам, и все! Мать старая, ей не отдадут. Родне они точно не будут нужны. Были бы нужны, и теперь бы помогали, а то по заграницам ездят, а что у племянников обуви нет, и не задумались ни разу. Считали, наверное, что раз мать с отцом имеются, то и помощь не нужна. Так и потом смогут рассудить, если вдруг ее не станет: раз государство руку помощи протянуло, почему этой помощью не воспользоваться, зачем на себя такую обузу взваливать.

Нет, ей жить нужно! И жить долго и очень осторожно. А сволочь эта все равно где-нибудь оступится, все равно не протянет долго. А то еще чего, она посидит, попереживает, немного сил наберется и храбрости, возьмет да и сдаст улику в милицию. Если денег не заработать, о которых мечталось, так хоть на суде торжествовать станет, глядя в ублюдочные глаза.

Сейчас нет, должно пройти хотя бы сорок дней со смерти мужа, чтобы все понемногу улеглось. Сейчас еще очень рано. Сейчас Татьяна отчаянно трусила и ночами от каждого шороха вздрагивала. Все-то ей казалось, что убийца ее мужа к ней гадкими осклизлыми лапами тянется. Тут еще недавно звонки странные начали дома раздаваться, это тоже страху нагнало. Она аж дышать не могла потом пару дней. Звонят и молчат. Звонят и молчат. Как тут не бояться?..

Вот! Снова звонок! Только теперь в дверь! А она не ждет никого!

Дети у матери. Решили с ней сообща, что так им будет лучше. Так проще будет не замечать отсутствие отца, которого они сильно любили и по которому теперь скучали и без конца хныкали. А ей это их хныканье острым ножом по сердцу. Она ведь, она виновата! Она подтолкнула, настояла, отпустила. Должна была в ногах валяться, за ботинки цепляться и не отпускать. Денег ей захотелось! Дура! Алчная беспросветная дура!!!

– Кто там?

Татьяна приложилась щекой к двери, пытаясь рассмотреть того, кто стоял на лестничной клетке. Рассмотрела, и что? Незнакомая девица с парнем здоровенным, переглядываются, перешептываются.

– Чего надо?! – повысила она голос, не зная, хвататься за телефон, набирать 02 или погодить еще немного.

– Татьяна, нам надо с вами поговорить, – громко проговорила девица со странно выщипанной скошенной челкой.

Такое ощущение складывалось, глядя на нее, что ее ухватили за чуб, оттянули подальше да чесанули для устрашения бараньими ножницами. По доброй воле кто же так стричься-то станет?

– О чем говорить? – немного осмелела Татьяна, сообразив, что раз так орать на весь подъезд осмелились, значит, не прячутся, а стало быть, и намерений никаких преступных не таят. – Говорите!

– Нам бы войти, – попросился теперь и парень и улыбнулся дверному глазку. – Не орать же здесь.

– Орите, мне-то что! – фыркнула Татьяна со злостью, но замок все же покрутила и дверь на четверть приоткрыла. – Ну! Чего надо!

– Поговорить, – несмело улыбнулась девушка, впиваясь глазами в ее лицо и прическу.

– О чем? – сморщилась Татьяна, вспомнив, что как встала с дивана, на котором дремала после работы, так и не причесалась даже.

– О Саше. Он моим начальником был, – вступил в разговор парень. – Меня Игорем зовут. Игорь Смирин. Может, он вам обо мне рассказывал?

– Не тот, который вечно собачился с ним из-за дежурств в праздники? – хмыкнула, вспоминая, Татьяна.

– Было дело, и собачились. – Он виновато опустил голову. – Что теперь вспоминать-то?

– А раз вспоминать нечего, то и говорить не о чем! – вдруг вспылила она, поймав еще один заинтересованный взгляд девицы с неестественно короткой челкой. – Чего теперь о Саше говорить, раз нет его в живых! Надо любить живых…

– Мы и любили, – брякнула девица, но тут же поняла, что сморозила глупость, покраснела до бровей и принялась извиняться.

– А вы вообще кто? – внезапно заинтересовалась Татьяна Суркова, которую румянец девицы очень встревожил.

Сразу вспомнила про Сашкины задержки на работе, про внезапно не вышедших на смену охранников, за которых ему то и дело приходилось работать, про Волину, которая ездит на нем, как хочет, и может посреди ночи вызвать. Про все сразу вспомнилось, про все.

– Я Ксения Минькина. Я секретарша на фирме, где работал ваш муж. Извините, нам нелегко было прийти к вам после всего…

– После чего? – тут же снова вцепилась Татьяна, и еще сильнее заныло там, где обычно пряталось у нее предчувствие – чуть ниже сердца и правее. – А ну заходите, разбираться станем.

Разговор не склеился. Минут двадцать гости мямлили, то и дело нарывались на острые вопросы Татьяны, от которых парень лишь слабо охал, а девица меняла окраску на лице, словно хамелеон. И к главной теме, которая пригнала этих двоих, они так и не осмелились подступиться. А Татьяна спинным мозгом почувствовала, что хотят они от нее, сильно хотят, только что-то все ходят вокруг да около.

– Вам не пора, молодые люди? – Татьяна кивнула в сторону часов, выдаваемых ее матерью за раритетные. – Время-то не раннее.

– Понимаете, Татьяна, дело в том, что у Александра случайно оказалась одна вещь, которую нам необходимо вернуть, – вдруг выпалила Ксения с таким лицом, будто только что с обрыва вниз шагнула.