Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

– Будто я сам не могу взять. Свободная страна и все такое… Эй, Подлиза! – крикнул он бармену. – Два французских крема, будь любезен.

Бармен довольно быстро принес нам два бренди. Кегля заплатил за них – причем, должен признать, сделал это стильно – и подвинул один Мерси.

– С чего это вы так помчались? – значительно спросил он. – Не дело это, моя прелестная девочка, да еще и вернулась с бобби, типа хватит мне тут втирать.

– Я не собираюсь тебя арестовывать, – одновременно перевел и ответил я.

Он проигнорировал меня.

– Мы потреплемся без лишних, мисс Андерхилл.

– Ты так думаешь? – спросила она с кривой улыбкой, протягивая мне свой стакан и не обращая внимания на то, что мальчишка уже пьет.

– Чтоб я сдох.

– А если я скажу, что рада твоему обществу, но не всегда понимаю, о чем ты говоришь?

Кегля покраснел. Он явно не привык к флирту и сейчас печалился по этому поводу. Так трогательно, что смотреть больно. Как жеребенок, у которого ножки разъехались. Он вынул сигару изо рта, макнул ее в кофе и засунул обратно.

– Не умею трещать по-нормальному, да? Нет родни, которая подружит меня с пером? Я не образован. Просто влюблен, – хитро добавил он.

К счастью, в этот момент я уныло пялился на двенадцатилетний бренди, которым меня, похоже, угостили. Я знал, какие эмоции скрыла моя шляпа. Искреннее веселье, оно бы здорово не понравилось мальчишке. И еще одна, слишком неуютная, чтобы признаться в ней самому себе. И потому я стер с лица обе.

– Так вот почему вы пропустили последнюю репу, – печально заметил Кегля. – Мы не жирно косые братки.

– Не слишком изысканные, – пробормотал я себе под нос.

– Кегля, а разве не может быть, что я пропустила последнюю репу, поскольку уже отдала тебе отрезы ткани, которые ты просил, и меня ждали в другом месте? – мягко поинтересовалась Мерси. – Надеюсь, ты позволишь мне принять участие в следующей, а сейчас расскажи нам обоим то, что говорил утром в Сити-Холл-парке.

Вот теперь я немного разобрался, в чем дело. Мерси много лет по утрам ходила в Сити-Холл-парк, с полной корзинкой хлебных корок и бинтами для тех, кто проснулся со свежими кровавыми узорами. Сити-Холл-парк – десять акров открытого пространства, по которым тонким слоем размазали два акра вытоптанной травы, а в центре возвышаются мэрия и городской архив. По ночам парк заполняли три категории горожан, и все они держались обособленно. Молли вроде дружка Вала, Кроткого Джима, встречались в южном конце, у большого неработающего фонтана, укрывшись чувствительными взглядами и бледными шейными платками, и обменивались французскими любезностями. Бездомные птенчики, которые продавали горячую кукурузу, обычно ночевали под деревьями. А мальчишки-газетчики заявляли права на ступени мэрии и архива, и летом соперничающие шайки спали прямо там.

– Хотите байку, сплету вам байку, – ухмыльнулся сорванец, открывая дырку на месте переднего зуба. – Сегодня утром, мистер Уайлд, мы встали с жаворонками и почти уже собрались за записками, но тут пришла мисс Андерхилл с кувшином свежего коровьего сока, и мы с парнями вздрогнули.

Я кивнул.

– Значит, вы собирались идти за утренним запасом газет, когда мисс Андерхилл принесла молоко, и вы распределили его между собой. Что дальше?

Мерси, заправляя за ухо прядь черных волос, скользнула по мне благодарным взглядом.

– Ну, тогда мисс Андерхилл спросила, не слыхали ли мы чего о птенчиках, которых пристроили отдохнуть, а может, и щелкнули, пока они не отпотели.

Я удивленно повернулся к ней:

– Вы… вы спросили их, не знают ли они об убитых детях, которых резали перед погребением?

Самая совершенная в мире нижняя губа на секунду скрылась за верхней, и у меня перехватило дыхание. Ей не должно было прийти в голову задавать такие вопросы банде мальчишек, подумал я, но до чего это умно. В конце концов, мальчишки-газетчики – все равно что маленькая армия. Им просто приходится – они самые юные независимые предприниматели в городе, где слово «головорез» применяют к бизнесменам как в переносном, так и в прямом смысле. Как только газеты готовили свежий выпуск, их редакции осаждали мальчишки, каждый из которых покупал столько копий, сколько, по его оценке, мог продать исходя из заголовков и собственной ловкости. Никто ими не командовал, никто их не считал; я бы поставил двойного орла[23] на то, что сотрудники газет даже не знают их имен. Их банды договаривались между собой о справедливых ценах и дрались за своих, как древесные крысы. Самый младший из них мог ответить на вопрос Мерси лучше, чем светская старая дева сорока лет отроду.

– Вы очень хорошо поступили, – горячо сказал я Мерси.

Кегля откашлялся.

– Так я сказал, ей лучше быть поосторожней. Эта вот мисс Андерхилл – высший сорт, точно говорю, железно посвященная, но…

– Да, она замечательная. Пой дальше, – предложил я.

Мерси с признательностью взглянула на меня и вновь уставилась на свои сложенные руки.

– Кегле не так-то это просто устроить. – Он снял очки и начал протирать стекла, как прирожденный ученый. – Реально клевая девчонка, вроде мисс Андерхилл, треплется насчет задушенных пискунов. А ведь тут болтается то отродье в черном капюшоне.

У меня аж рот раскрылся. Мерси, слишком воспитанная или попросту слишком довольная, чтобы бросить на меня триумфальный взгляд, посмотрела на стол, откуда ее взгляд все равно отрикошетил в меня.

– Ты слышал о человеке в черном капюшоне, бродящем по улицам? – потрясенно переспросил я.

Кегля мрачно кивнул.

– Мне очень жаль, мисс Андерхилл, что вы не догоняете.

С трудом справившись с задачей, он глотнул бренди, будто практиковался специально ради этой фразы. Несомненно, так оно и было.

– Мистер Уайлд, вас не затеняет, что я плету?

– Я отлично тебя понимаю, – удивленно ответил я.

Сколько я помнил, Вал всегда говорил на брызгах, но я много лет старательно избегал его приятелей-кроликов и даже не подозревал о своих навыках.

– Кегля, очень важно, чтобы ты рассказал нам о человеке в капюшоне.

– Насчет задушенного мальчишки-звездочета?

– Откуда ты об этом узнал?

– Мистер Уайлд, я необразован, но не туп. – Он ослепительно улыбнулся Мерси. – Думаете, когда я продаю записки, парни не читают мне заголовки? Что ж мне, стоять на углу и кричать: «Сегодня, с вашего разрешения, ничего интересного! Жара на улицах! Бесчестные политики! Прибыли новые ирландцы! Всего два цента!»

Он еще не закончил, а я уже улыбался. Мерси рассмеялась. Этот смех, подумал я, навсегда отвратит Кеглю от других женщин. Бедный птенчик.

– Да, нам очень нужно знать, что случилось с тем звездочетом, – призналась она. – Ты доверишься нам?

– Я собью все, как надо. Но по-правильному не выйдет сан моих ребят. Они догоняют, как я, может, больше, и сразу потекут, если я скажу, что принял свинью до упора.

– Спасибо, что ты готов поручиться за меня перед своими товарищами, – сказал я со всей серьезностью, которую мог собрать.

Кегля подмигнул мне, и тут его захватила какая-то новая мысль.

– Погодите-ка. Ни один из нас не ляпнет чепухи, мисс Андерхилл, и я все потаенки выдам, крест мне на сердце. Я честно доставлю, и мы споем по полной, если… если только вы пробежитесь со мной под ручку в балаганчик.

Мерси непонимающе посмотрела на меня.

– Джентльмен готов поделиться сведениями, но за это хотел бы сопроводить вас в театр, – пояснил я, хотя сам ни капли не понял.

– Будет другая репа, – застенчиво сказал Кегля. – Пока дневные записки не вышли из станков. И если Коробок засечет вас со мной, он сразу растреплет все Одноглазому. И тогда братишка Одноглазого, Зик-Крыса с шайки Ист-Ривер, прикусит язык, когда я скажу, что знаю вас лично, а?

Мерси встала. Она взяла мой нетронутый стакан с бренди, отпила глоток, потом расправила правой рукой складки на талии и предложила Кегле левую. Если бы даже Господь даровал биржевому брокеру ясновидение и вечно полную аптеку, его лицо не сияло бы таким счастьем.

– Кегля, сейчас для меня важнее всего только два дела – узнать о человеке в черном капюшоне и поставить Зика-Крысу на место, – объявила она.

– Господи боже ты мой, – потрясенно выдохнул парень.

Я последовал за ними на улицу, радуясь, что Мерси не слишком упорно меня разглядывала.

Театр, до которого мы добрались за шесть минут ходьбы, оказался сюрпризом только для одного из нас. Но я твердо уверен, моего удивления хватило на всех.

Мы были совсем рядом с черным сердцем Шестого округа, где мир встает вверх тормашками, которое славится по праву и зовется Пять Углов, и я предположил, что мы и вправду идем на этот странный перекресток. Но мы остановились на Оранж-стрит, у неприметной двери. Рядом с ней торчали крючки для вывески, но сама вывеска отправилась погулять. Кегля постучал в своеобразном ритме, который остро напомнил мне о Джулиусе, в промежутке между устрицами выбивающем сложную дробь на барной стойке, и на секунду я задумался, как это я так быстро стал совсем другим человеком.