Злые боги Нью-Йорка - Линдси Фэй

А за дверью… мы оказались в небольшой прихожей. Напротив, у другой двери, стоял деревянный ящик, достаточно большой для рослого мальчишки. Киоск смастерили из старых деревяшек. Качество так себе, но сделано с любовью. В окошко вставили стекло, которое, судя по нескольким морским уточкам на зеленоватой поверхности, некогда обитало в Гудзоне. Внутри было пусто.

– Билетная касса, – пояснил Кегля, оглянувшись на меня, его восторга хватило бы перенести поезд через Атлантику. – Сюда. Шагайте наверх, прямо сюда.

К своему удивлению, через несколько секунд я стоял наверху действующего театра. Спускающиеся ряды, стулья (все разные, некоторые обгорели), светильники (два, закопченные, приделаны к стенам), освещение рампы (горки воска с новыми свечами, воткнутыми на вершине их падших собратьев), изумрудный занавес и задник с нарисованным полем боя. А еще – мальчишки. Около двадцати, выстроенных по-военному на сцене. Точнее, выстроенных в порядке, который дети считают военным.

– Ну, как вам? – потребовал отзыва Кегля, но только у меня; Мерси, разумеется, уже все это видела.

«А ведь Вал мог стать газетчиком, – подумал я. – Не пожарным. Газетчиком. Только посмотрите на них. Видит Бог, никто из них не станет пробовать морфин по крайней мере до шестнадцати».

– Шикарно! – ответил я, других слов у меня попросту не было. – Просто шик!

– Эй, Христа ради, у нас репа, а не чертовы народные танцы, – гаркнул от рампы высокий птенчик. – Одноглазый, не будь придурком!

– Чё, Клык, не врубаются? – глумливо крикнул заважничавший Кегля.

Клык, мальчишка лет четырнадцати с рябым лицом, стоял, сложив руки на груди. Из тех дюжих парней, что врежут тебе дубинкой, а извиняться будут потом, когда, кроме вас двоих, рядом никого нет и можно на минутку побыть человеком. Он начал презрительно ухмыляться, еще даже не посмотрев вверх, а потом заметил Кеглю с Мерси.

После этого у нас уже ни с кем не было проблем.

Некоторые из мальчишек поглядывали на мою медную звезду и слегка кривились, но к такому я уже привык. Клык шагнул вперед, похлопывая по плечу своей режиссерской указкой – деревянной палочкой.

– Это еще что? – закричал он. – Может, ты выпроводишь «медного» из нашего театра?

– Клык, а как тебе занавес? – поинтересовалась в ответ Мерси. – По-моему, отличный цвет. Кто его повесил?

– Я, мисс Андерхилл! – выпалил крошечный парнишка из выстроенного отряда, с черными, как смоль, волосами, размахивая деревянным ружьем.

Он был мал не по годам – я видел это по форме рук, сутулости, глубоко посаженным карим глазам. Лет четырнадцать или пятнадцать, и проклят костями восьмилетнего.

– Коробок, ты? Как тебе удалось?

– Залез с веревкой, а Одноглазый приставил лестницу и все такое.

Найти в толпе Одноглазого было несложно: лицо красное как рак, а в пустой глазнице – шарик из «кошачьего глаза».

– Они готовят «Захватывающее, ужасное и кровавое зрелище битвы при Азенкуре», мисс Андерхилл, – объявил Клык, понимая, что его обошли со всех сторон. – Если, конечно, наш Генри когда-нибудь покажет свою черепушку на репе. – Он мрачно посмотрел на Кеглю. – Правда, мы не сильно-то стоим за бобби, которые теперь шляются тут взад-вперед.

– Клык, ты сомневаешься в ближайшем друге моего детства? – спросила Мерси, спускаясь к авансцене. – Я думала, тебе захочется познакомиться с «медной звездой», который ценит детей и не считает, что их надо запихивать в Приют.

Клык вразвалочку подошел к краю сцены, где стоял первый ряд стульев. Я спустился следом за Мерси, чтобы встретиться с ним. Кегля, сияя как светлячок, занял место в партере и принялся полировать свои очки. Когда мы сошлись поближе, я увидел на лице Клыка шрам, которой бежал от носа к верхней губе, как змеиный клык. Казалось, он в любой момент готов дернуться и выпустить яд.

– Нам здорово нравится мисс Андерхилл, – холодно сказал он. – А вот «медных звезд» мы не любим. Не за что.

– Я Тимоти Уайлд. И я здорово не люблю Приют. Поручкаешься с «медной звездой», Клык? – спросил я, протягивая руку со всей искренностью, на которую был способен.

Мальчишки оживились, по группе пробежали шепотки, будто белка по сухим листьям.

– Клык, ты ждешь знака от Господа? – весело поинтересовалась Мерси.

– Вот я, спустился в Готэм, дабы нести слово свое Клыку, – громким и величественным голосом прогудел сверху Кегля. – Поручкайся с «медной звездой», он бене мужик. И купи Кегле сигары. Ты вчера по-честному проиграл, хреново рубишь в крэпсе.

Сзади послышались привычные смешки. Кегля явно был местным комиком. Клык приподнял рассеченную губу в добродушной усмешке и пожал мне руку, крепко, как мужчина.

– А вы довольно талантливы по части друзей, мистер Уайлд, не против пожать руку газетчику, – неторопливо произнес он.

– Газетчики меня еще ни разу не накалывали.

– Мальчики, не расскажете ли нам об очень важном деле? – обратилась Мерси к сцене.

Позади нее волшебным образом возник стул, принесенный галантным Кеглей.

– Мисс Андерхилл и ее приятель хотят, парни, чтобы вы почирикали насчет того отродья в черном капюшоне, – заявил он.

Общая атмосфера несколько изменилась.

После возражений, пары резких «нет» и одного-двух побледневших лиц я встал за стулом Мерси, стиснув пальцы на его спинке, а суроволицые парни постарше собрались вокруг и начали рассказывать. Что они рассказали? Я бы сохранил оригинальный язык, но историю излагал десяток мальчишек-газетчиков, которые ругались и перекрикивали друг друга, дабы она оказалась как можно точнее. Понадобилась вся моя сосредоточенность, чтобы не утерять нить. И еще половина ее – чтобы поверить. И вот о чем они поведали.

Жил-был мальчишка-газетчик с Пяти Углов, которого прозывали Джек-Ловкач. Или Джеки, когда он кутил со своими дружками. С тех пор, как ему исполнилось пять, он мог продать любую стопку газет, и не важно, какие там новости в заголовках. Газетчики ждут случившихся катастроф нетерпеливее торговца, глядящего на море в ожидании своего судна. Но не таков был Джек. Он покупал больше всех и продавал все, что купил, даже если в газетах печатали только новости об открытии оперного театра или смерти иностранного аристократа. Его обожали. Он стал богат к своему тринадцатому дню рождения, или около того, поскольку сам Джек не мог точно припомнить, когда он родился. И вот, в один прекрасный день, спустя недолгое время после праздника, когда парень направлялся в свою любимую кофейню на ужин из пирога с заварным кремом и пары стаканчиков рома, он заметил кое-что необычное.

– Джек не был деревенщиной, – категорично заявил Клык. – Он всегда был острый, как ножик.

Джек-Ловкач заметил, что экипаж, стоящий перед входом в бордель, выглядит лучше обычных. Конечно, там был возница. Но, кроме него, были еще двое других. Здоровенные, как дом, но увертливые и быстрые на ногу, и смотрели они злобно и хитро, хоть и прятали лица. И Джеки решил, что они, верно, турки, хоть и было темно, и что такие ловкие зверюги, конечно, могут убить человека, а он и не заметит, что мертв. Правда, они и издалека выглядели опасно. Джек был энтузиастом бокса, хотя среди мальчишек-газетчиков это сродни фразе «он дышал воздухом», и он решил, что эти парни ждут здесь своего босса – Абеля «Молотка» Коэна, Еврея с Чатем-стрит. Единственного боксера, у которого хватит денег нанять трех головорезов для одного экипажа, и человека, который несколько часов назад победил в серьезном призовом бою.

– Видели когда-нибудь Молотка? – Кегля лежал на спине, опершись на локти, и перебрасывал сигару из одного уголка рта в другой. – Он возьмет тебя в захват и бросит, не успеешь даже глазом моргнуть, а уж когда врежет по-настоящему, считай, все зубы долой. Извините, мисс Андерхилл, – добавил он.

Джек и мальчишки, которые с ним были («Я там был!» – вскричал могучий хор), спрятались за бочонками у входа в переулок, чтобы дождаться появления великого человека. Но когда мужик вышел, он оказался всего лишь слугой из челяди, с каким-то свертком в руках. Он уложил свою ношу на пол экипажа и вернулся в дом.

И дураку ясно, в свертке были призовые деньги. В этот самый вечер Еврей победил «Бритву» Дэниела О’Киркни, и всего за пятьдесят два раунда. Знак храбрости, награда героя. Ясное дело, стоит отщипнуть кусочек.

Клык виновато посмотрел на меня.

– Мы хотели только вздрогнуть чуток. Вроде как сбор в пользу добрых христиан, – с готовностью добавил он, уверенный, что стыдиться тут нечего, ибо Господь должен быть на его стороне.

Джек и, вероятно, Клык и Коробок, если засчитать будничный, надтреснутый колокол правдивости в их голосах, незаметно обежали вокруг квартала и подкрались к стоящему экипажу со стороны улицы. Большие мальчишки притаились, боясь, что их заметят. Младший, шестилетний парнишка, честолюбивый даже по меркам газетчиков, которого звали Франтом за привычку покупать новые носки, едва в старых покажется дыра, вызвался разведать обстановку. Он тихонько, уж будьте уверены, эльфил до экипажа, а потом заглянул в сверток через дверь с уличной стороны.