Тени в лабиринте - Владимир Безымянный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нет, не буду загадывать», – решил майор.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Голиков поднял голову – в дверях неподвижно стоял Мчедлишвили.
– Пистолет несомненно был сделан Серовым, – без обычной улыбки начал Реваз. – Баллистическая экспертиза подтвердила, что из этого пистолета…
– Дорогой, это все потом, ты мне другое скажи – личность убийцы! – тон Голикова был неожиданно резок. – Борохович?
– Нет, – растерянно ответил Мчедлишвили.
«Как же так, – подумал майор. Будто что-то оборвалось внутри. – А ты ведь надеялся, что жертвой автокатастрофы окажется Борохович. Так было бы проще и для тебя, и для начальства».
– Значит, все-таки Кормилин…
– Нет, – Реваз виновато развел руками, словно сожалея о возникшей накладке. – Предположительно Саркисов Григорий Вазгенович.
– Какой Саркисов? – упавшим голосом переспросил Голиков, тщетно пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
– За подкладкой куртки погибшего Приходько обнаружил провалившуюся туда доверенность на имя Саркисова, по которой тот должен был получить оборудование для АХЧ таксопарка. Вы к этому времени еще не вернулись в управление. Капитан Пошкурлат связался с таксопарком и выяснил, что Саркисов работает там кладовщиком. Капитан сразу поехал туда.
«Мог бы догадаться поставить меня в известность», – разозлился майор, но не подал виду.
– Размер обуви потерпевшего вы установили?
– Так точно. Размер самый ходовой – сорок первый.
– Совпадает со следами на месте убийства Моисеева, – заметил Голиков. – Плюс пистолет.
– И в квартире Северинцевой были такие же отпечатки, – как бы невзначай дополнил Реваз. – Тут есть над чем призадуматься.
– Дурень думкой богатеет… – нахмурился майор.
– Я не понимаю здесь юмор!
Когда Реваз обижался, он моментально начинал коверкать речь.
– Дорогой, кому сейчас до юмора, – махнул рукой Голиков. – Следственный эксперимент помог что-нибудь прояснить?
– Смотря что считать «прояснить», товарищ майор, – оживился Мчедлишвили. – Если бы угол наклона пистолета относительно вертикальной плоскости изменился хоть на несколько миллиметров, пуля попала бы в Серова. И тоже в голову.
– Значит, мы не можем с достоверностью утверждать, коro хотел убрать преступник – Границкого или Серова.
– Искажение оконного стекла, разность освещенности на улице и в помещении – все это создает достаточно серьезную неопределенность.
– К неопределенности нам не привыкать, – с горькой иронией произнес Голиков. – Ну что ж, будем считать, что с черновой работой на сегодня вы справились. Если выяснится что-то новое – я или у себя, или у Коваленко.
«Итак, третий человек из таксопарка! – думал майор. – Саркисов безусловно знал Границкого, который, в свою очередь, был сменщиком Моисеева. Тут просто обязана просматриваться закономерность».
С момента разговора Голикова с Пошкурлатом прошло чуть более часа. За это время в фотолаборатории увеличили и размножили привезенный капитаном довольно четкий снимок Саркисова размером 3x4, а также несколько фотографий Границкого, изъятых у него в доме во время обыска. Снимки в экстренном порядке были отправлены в Южноморск и Чулым на предмет опознания.
Майор с нетерпением ожидал результатов обыска в квартире Саркисова. Собственно, он хотел принять в нем личное участие, но на 16.00 Николай Дмитриевич назначил совещание. Оставалось ждать.
Подобно настройщику рояля, перебирающему клавиши инструмента, Голиков мысленно переходил от одного события к другому, возвращался назад, стараясь определить, какая же нота фальшивит, в каком месте перетерлась туго натянутая струна.
«След прибывшего в город Бороховича затерялся, Кормилин сбежал… Да, нужно было проявить большую твердость, поговорить с Вороновым, убедить Коваленко, и сейчас Иван Трофимович находился бы не в розыске, а, здесь, в этом кабинете. И не стоял бы неприступным завалом вопрос о виновности тех или иных лиц. Но ведь не объяснил, не убедил…»
Размышляя, майор вертел в руках увеличенный снимок Саркисова. Хищный заостренный нос, выступающий вперед подбородок, надменные узкие губы, чуть заметные мешки под глазами… Голикова не покидало ощущение, что где-то он уже видел это лицо. Но вот где?…
Нахмурившись, майор достал из сейфа уголовное дело и из конверта извлек фоторобот, выполненный за сотни километров отсюда. Нечеткие штрихи, расплывчатость линий – как будто художник второпях сделал халтуру. И все же… Что-то общее наблюдалось между обеими фотографиями, какое-то отдаленное сходство.
Голиков глубоко вздохнул. Преступник опережал события, мельтешил впереди, как мираж в пустыне, как зыбкая тень на воде.
«Парадоксально! Чем больше мы узнаем, тем больше увязаем в фактах и запутываемся. Каждое новое ответвление расследования оканчивается глубоким обрывом. Наметилась прямо-таки какая-то систематика опережений и непонятных, дьявольски хитрых подтасовок. Сперва «Жигули» Баринова. Хорошо, псевдоугон можно было продумать заранее. Потом Тюкульмин. Ладно, допустим, с ним расправились по ходу дела. А Северинцева? Странно. Кто мог знать, что мы заинтересуемся одинокой, неказистой, невыдающейся женщиной? Именно знать, другие предпосылки мотива преступления, увы, не объясняют. Видимо, не все наши сотрудники помнят о своем служебном долге. Взять хотя бы того же Сорокотягу. За Кормилиным мы не уследили. Замдиректора фабрики в последний момент успел ускользнуть, как угорь между пальцами. И, конечно, случай с Границким, который спьяну сболтнул о Тюкульмине, разве не есть факт чудовищного опережения?!»
Майор убрал со стола фотографии, похлопал себя по карманам и полез в нижний ящик стола за «резервной» пачкой «Беломора».
«Возникает вздорная, на первый взгляд, идея – может, нельзя было отпускать Кормилина еще тогда, во время первого допроса? Мы ведь этим допросом Ивана Трофимовича и предупредили. Хотя почему мы? Баринов через нас предупредил, посредством ничего не объясняющего заявления заставил нас дать Кормилину информацию к размышлению. Но это уже из области своего рода высшей математики…»
Сделав несколько глубоких затяжек, Голиков бросил дымящийся окурок в пепельницу.
«Ну хорошо, попробуем с другого конца. Буквально на наших глазах убивают свидетеля… Вопрос: имеются ли другие мотивы? Границкий, будучи сменщиком Моисеева, по всей вероятности, покрывал его во время отлучек. Вот почему Волошин не обнаружил никаких следов отсутствия Моисеева на работе в те дни, когда тот летал в Новосибирскую область. Но это не повод для убийства… А из-за чего, собственно, погиб Моисеев? Реальный живой парень Петр Моисеев, Петенька, как, наверно, называла его в детстве мать, человек, если верить словам Павлюк, в общем-то неплохой: мягкий, простой, доверчивый. Петру хотелось жить не хуже других, а удача не баловала его, истал он стыдиться самого себя, потому что расписаться в собственной заурядности не желал. Вот и начал Моисеев играть в чужие игры, где ему отводилась роль пешки, маленькой, незаметной пешечки: сними ее с доски – никто, может, и не приметит. А закончились эти игры ночной поездкой за город с неизвестным нам по сей день пассажиром и каким-то увесистым свертком, лежавшим на заднем сиденье такси. Увесистым?… Стоп-стоп-стоп!»
Голиков поднялся из-за стола и принялся возбужденно ходить по кабинету. Неожиданное сопоставление нарушило плавную нить рассуждений. Когда майор убирал золото в сейф, ему пришло в голову, что Саркисову, наверно, нелегко было убегать с такой увесистой ношей.
«Черт возьми! – подумал Голиков. – Совершенно новый мотив! А почему Моисеев должен был везти с собой какой-то завернутый в материю предмет? Этот предмет мог появиться в машине после того, как она остановилась за поворотом на Каморный. Другое дело – откуда появиться?… Так… «потерянные» полтора часа, пот на одежде Моисеева, свидетельствующий о проделанной работе… – сжав кулаки, майор невидящим взглядом уставился в потолок. – Теперь я, кажется, знаю, как опередить преступника, вернуть безликой тени телесную оболочку. Существует место, к которому он вернется, если есть за чем возвращаться. А там мы…»
Посторонний звук прервал размышления Голикова. Нет, звукоизоляция не подвела – звонил телефон.
– Товарищ майор, тут к вам мужчина просится, – дежуривший на входе старший сержант чуть замешкался. – Он предъявляет паспорт… минутку… Кормилин Иван Трофимович.
– Кто?!
Вероятно, интонация Голикова была настолько необычна, что дежурный, смущенно откашлявшись, повторил:
– Иван Трофимович Кормилин. Пропустить?
Глава четвертая
Вопреки всем логическим доводам на пороге кабинета в нерешительности стоял Кормилин. Впервую минуту Голиков даже не узнал Ивана Трофимовича – куда-то пропал внешний лоск, исчезла уверенность и респектабельность знающего себе цену человека.
