История его слуги - Эдуард Лимонов

Я вздохнул с облегчением, когда на одной из зеленых улочек Лос-Анджелеса мы ссадили Алешку, я его обнял, и он заковылял в сторону. Да и девки, когда я вернулся в «тойоту», смотрелись много веселее, я надеялся, что остаток путешествия будет более приятным.

Так и было некоторое время. Часть наших вещей осталась в салуне, в секвойевом лесу, а нос нашей «тойоты» смотрел теперь на север — мы отправились в городок Кармел, где должна была состояться «выставка красоты автомобилей». Стивен Грэй со всей своей семьей находился там, он был, конечно, одним из спонсоров выставки.

Боже мой, как некоторые люди живут в Соединенных Штатах! Приближаясь к Кармелу, мы мчались по «семнадцатимильной дороге» — я видел зеленые гольфовые лужайки и мужчин и женщин в полотняных костюмах для гольфа, нацеливающихся клюшкой на шар или пересекающих лужайки на маленьких белых электрических автомобильчиках… Я видел обнесенные едва ли не крепостной стеной здания — одно из них было действительно размером с мавританскую крепость или Новодевичий монастырь в Москве, из окон этого разместившегося на скале домика можно было спокойно прыгать в шумящий внизу Тихий океан. Везде были стены цветов, пальмы, виноград, и опять вдоль дороги тянулись, необыкновенные, жилища богачей.

Выставка была организована на территории очень дорогого отеля, на неестественно зеленом гольфовом поле, неожиданно обрывающемся одним своим краем прямо в океан. Нарядная толпа людей окружала автомобили, радостно шумела, кипела и мгновенно меняла очертания, сочетания и цвета, как стекляшки калейдоскопа, повернутые ловкой рукой ребенка. Белые, розовые, голубые легкие платья дам, белые брюки мужчин, почтенные красивые джентльмены за белой скатертью застеленным столом жюри, среди них мелькнула и борода Стивена Грэя, — диковинные автомобили, проезжающие перед столом, чтобы, сделав круг, опять занять отведенное им на выставке место — все предметы и люди, вся палитра вдруг резанула мне по глазам. Я охуел, как, наверное, охуевал Роберт от его галлюцинаторных грибов. Я знал, что принадлежу к этому миру, а не к миру нашей вульгарной «тойоты», Дженни и Марфы, и даже не к миру студента Алешки.

К нам подошел старший сын Стивена — Генри — высокий, в белых полотняных брюках и белой рубашке, в синем «клубном» пиджаке, с синим же галстуком, в тонких очках, со значком выставки и словом «спонсор» на значке, высокий, интеллигентный и счастливый. Я быстренько притерся к нему и пошел за ним, бросив где-то сзади моих, вдруг ставших здесь нерешительными, девиц.

Я ходил между автомобилями и любовался. Вокруг дрожал жаркий калифорнийский полдень. В белом «Роллс-Ройсе» 1906 года, так гласила надпись на «Роллс-Ройсе», сидела, к моему величайшему удивлению, высокая, прямая, в старинном белом платье, в шляпе с кружевами и перчатках до локтя — совершенно седая женщина. «Роллс-Ройс» выглядел как карета, в которой Золушка ездила на бал к королю, — на каретных колесах с редкими золотыми спицами и как бы велосипедными узкими шинами. Корпус «Роллс-Ройса» был сделан из дерева, окрашен белым и обведен в дверях и по ребрам золотом.

Вслед за моим Вергилием-Генри я проходил по территории выставки, мимо невероятных сооружений, напоминавших скорее мавзолеи и парфеноны, чем современные автомобили — они блестели позолотой и лаком и были порой размером с небольшую ливинг-рум в викторианском доме. Некоторые диковинные машины как бы включали в себя части церквей или общественных зданий, одно чудо начала века было даже с колоннами!

У похожего на трубу гоночного авто 30-х годов, рядом с пустым белым столом — только два вспотевшие бокала с чем-то розовым, недопитым на дне и кусочками льда — под пышным деревом, неизвестной мне породы, стояла пара. Холеный мужчина в белом полотняном костюме, похожий на избалованного писателя или актера, и девушка. Я увидел существо, как бы вышедшее ко мне из моих снов — белая шляпка с черной вуалеткой, сквозь вуалетку — юное, красивое, пылающее, обеспокоенное чем-то лицо. Розовые чулки, черная нижняя юбка под прозрачной белой, и какие-то смешные меха — несколько зверьков, может быть, шиншилл, свисающих с верхней части ее тела, я даже не успел понять, свисали ли зверьки с платья, к накидке ли были пришиты — не помню, дурак. Наряд был явно 20-х годов, и девушка — встревоженная, юная и смелая, принадлежала к тому немногочисленному отряду юных девушек, которые мне безоговорочно нравились и снились мне — одинокому бедняку во всех моих отелях и убогих квартирах. Она мне снилась, а не Дженни…

Тут меня тронула за рукав именно Дженни. Я сделал вид, что гляжу в искрящийся в этот солнечный день океан. Девки все же нашли меня. Они, оказывается, уже успели сказать «Хэлло!» Стивену — цель путешествия в Кармел для Дженни. И повели меня девки как пленного, обреченного, прочь от выставки, к нашей пошлой «тойоте», и повезли меня дальше, а я бы не ехал, я бы лучше остался навсегда здесь.

Сидя в машине, я время от времени закрывал глаза и пытался увидеть опять «девушку в шиншиллах», как я ее назвал. Я, впрочем, не был уверен, что зверьки на ее груди были шиншиллами, у меня не было возможности в моей жизни научиться разбираться в мехах, как большинство населения Индии наверняка не может отличить разные сорта мяса — баранину, скажем, от свинины. Как, если они не пробовали никогда ни того, ни другого, бедные?

«Девушка в шиншиллах». «Боже мой, — думал я, — как же так, мне уже тридцать пять лет, и еще лет двадцать жизни, и будет все, и в эти двадцать лет я должен вместить все удовольствия, наслаждения, все книги, которые мне следует написать, и всех моих женщин. И у меня нет девушки в шиншиллах! Даже если она зла, даже если отвратительно неумна — пусть, она ведь красива, она ведь из сказки, а у меня ее нет — чего же я ст'ою — ничтожество!»

Я преклонялся перед красотой, господа, перед красотой я готов был упасть на колени, где я подцепил эту заразную любовь к красоте, я — мальчик со скучной и безобразной харьковской окраины, любовь, с которой в сотни раз труднее жить в мире. С любовью к красоте, думаете, легко ли было мне жить в отеле «Дипломат», где самыми красивыми были лица пимпов, здоровыми, во всяком случае? Думаете, легко ли, преклоняясь перед красотой, было мне ебать румынскую танцовщицу Рену с обезьяньим ликом и сейчас ехать в «тойоте» с грубыми девками?!

Я знаю, что сейчас все вы, господа, начнете наперебой говорить мне о красоте души и объяснять мне, что та же Дженни, ведущая «тойоту», обладала красотой души, а я, мол, убогий честолюбец, этого не понимаю. Понимаю, да ничего, решительно ничего не могу с собой поделать — перед красотой физической действительно упаду в грязь, и пусть идет по мне, ножки бы не запачкала. От красоты у меня слезы на глаза наворачиваются. Ужасно! Красоту я даже ставлю выше таланта, ибо талант дается ради мира что ли, талант как бы вещь прикладная, а красота так дается, от рождения, чтобы мир восхищался и освещался.

Потом начался последний акт. В Лос-Анджелесе, куда я вовсе не хотел ехать, но, кто платит, тот, естественно, и музыку заказывает, а Дженни платила, мы остановились у некоего Марка, он был другом детства старшего брата Дженни — Дональда. Марк был здоровый, полный парень — всегда ходил в клетчатых рубашках и джинсах, на мой взгляд, вид у него был даже не калифорнийский — скорее вид парня из глубокой американской провинции, из серединных штатов, консервативных и не имеющих выхода к морю. Марк был владельцем принтинг-шопа — то есть в какой-то мере принадлежал к культуре и мечтал когда-нибудь открыть свое издательство, дай ему Бог издательство открыть.

Марфа в то время была одержима идеей перебраться в Лос-Анджелес и искала себе работу — я вынужденно тоже участвовал в этом. С утра Марфа, Дженни и я отправлялись в поход по городским отелям, пытаясь куда-нибудь Марфу пристроить. Так продолжалось три дня, стояла дикая жара, и эти прогулки по потному раскаленному городу, в толпах народа, дико меня раздражили, как и то, что мы остановились у Марка — спали мы на полу в спальных мешках. Более трех дней я не выдержал и, вопреки своему желанию сохранить мирные отношения с Дженни, все же сказал ей, что я предлагаю им вернуться в секвойевый лес. Если же они хотят оставаться в Лос-Анджелесе, то я возвращаюсь в Нью-Йорк, мне надоело валяться на полу у Марка, я не вижу в этом никакого смысла для себя, мне скучно здесь и неудобно.

На мое удивление, Дженни согласилась уехать в секвойевый лес опять, но, чтобы отблагодарить Марка за гостеприимство, девки решили устроить парти. Девки были такие медлительные и скучные, что сам вид их уже погружал меня в глубокое уныние, но последнее озарение, оставившее меня безо всяких сомнений по поводу дистанции, нас разделяющей, случилось со мной в калифорнийском супермаркете, куда мы приехали покупать еду и алкоголь для парти. Только в Калифорнии можно увидеть такие необъятные супермаркеты, в которых ваш приятель на другом конце зала кажется маленькой точкой. Там, в супермаркете, я внезапно увидел себя и их в огромнейшем зеркале и поразился тому, как отчужденно и странно отдельно выгляжу я рядом с ними.